Читаем без скачивания Обратный отсчет - Анна Малышева

– Поздно, поздно отворачиваться, пора показаться! – припевает Арина, гордая своей ролью свахи, и пританцовывает перед молодой с женским убором на подносе. – Стыдиться-то нечего, ты мужу ровня! Двум битым горшкам рядом в печи стоять!

Дружный смех гостей подхватывает и разносит шутку юродивой, смеется и сам царь, уже изрядно захмелевший, его цепкий взгляд скользит по лицам молодых, отыскивая на них испуг, стыд, изумление… Изумляться есть чему – рядом с Дашей стоит вовсе не рыжий Олферьев, а Постников – стройный синеглазый рында, за которого ладила ее выдать покойная мать! Но ахнула Даша не только от этого чудесного превращения… Если изменилась, полиняла с лица она сама – бывшая холеная, румяная красавица с тяжелыми косами, то с Постниковым случилось хуже… Одного взгляда в зеркало Даше хватило, чтобы и узнать его лицо, и ужаснуться случившимся с ним переменам. Теперь она может свободно, при всех смотреть на мужа, целовать его, улыбаться ему – с нее уже сняли свадебное покрывало, покрыли стриженую голову сеткой и кикой, вот-вот гостям подадут лебедей, а молодым – курицу – в знак того, что пора идти в опочивальню… Но Даша, раз взглянув, боится смотреть на мужа. Он страшен, этот бывший царский любимец, еще недавно красовавшийся возле трона в белом бархатном кафтане, с топориком на плече, с золотою цепью, скрещенной на широкой груди. Его белое, чуть не девичье лицо изуродовано свежими еще шрамами и гноящимися ожогами, маленький пухлый рот разорван и стал крив, левый глаз вытек, а правый полуприкрыт – во время пыток Постникову подрезали веко. Он молча стоит рядом со своей женой, беременной от одного из двух опричников, присутствующих тут же. Олферьев, заметно повеселевший, исполняет роль тысяцкого, руководя гостями, а невозмутимо-серьезный Елецкий назначен ясельником. Его дело – не допустить до молодых колдовства и порчи, и одет он соответственно – в шубу, вывернутую наизнанку, и диковинную шапку с зашитыми амулетами от сглаза.

Встает царь, и на трапезную падает тишина. От выпитого вина Иван стал еще бледнее, взгляд светлых глаз отяжелел, ушел под веки, губы брезгливо сжались. Ему на подносе подают плетку, он берет ее и протягивает Постникову. Молодые низко кланяются.

– Невеста – сирота, так прими от меня, замест ее отца, сие, – подает он безмолвному бывшему рынде свой подарок. – А от меня завет – за прошлое ее не поучай, она в том неповинна, а коли согрешит впредь – наказывай примерно, зря не уродуй.

– На одну-то семью двух уродов много, много! – бесцеремонно подхватывает пьяная Арина. Царь недовольно на нее косится, но та, не замечая его взгляда, принимается выламывать крыло у жареного лебедя.

– Дети пойдут – дурному их не научайте, в страхе Божием растите, тогда их вами не попрекнут, – продолжает отеческое наставление царь. – И вот еще мое слово – дитя, что во чреве, – длинный узловатый палец указывает на живот молодой, – с колыбели Богу посвятите, и как в разумные лета войдет – постригите в монастырь, все едино, парень то будет или девица. Нежданный он в мир идет, так всего ему пригожей будет от мира удалиться. Худую траву – из поля вон, а вам – покой да благо!

И, слегка поклонившись молодым, царь-игумен нарочито-степенно удаляется, мерно ударяя в пол острым, окованным железом посохом. После его ухода немедленно начинается разгул самый дикий, в котором на равных участвуют мужчины и женщины. Даша с мужем идут в опочивальню, Арина провожает их до порога и, заперев снаружи дверь, ложится ее охранять. Под окнами на лошади ездит ясельник, свистом и гиком отгоняющий злых духов. Трещат свечи, воткнутые в кадки с зерном, поставленные по углам пышной постели, убранной коврами и мехами. Постников садится на постель – теперь Даша замечает, что тот едва держится на ногах, и не оттого, что сильно пьян. Она так и стоит у дверей, не решаясь ни подойти, ни поднять глаз. Куда смотрит полуприкрытый глаз Постникова – непонятно, но он поднимает ногу, показывая из-под полы кафтана красный сафьяновый сапог. Даша понимает и бросается к нему. Став на колени, она стягивает с мужа сапог, переворачивает его и встряхивает. Ее разочарование велико – монеты в сапоге нет, значит, жизнь будет небогатой. Постников то ли усмехается, глядя на ее уныние, то ли у него просто стал такой рот. Но он явно не сердится и, взяв плетку, легонько проводит ею по Дашиной спине – едва касаясь, как полагается в день свадьбы. Так он вступает в свои новые обязанности. Теперь молодым остается лечь… Но оба не двигаются. Даша сидит на полу со снятым сапогом на коленях, Постников тоже не делает попыток раздеться. Наконец он заговаривает первым – и голос у него прежний, серебряный – только невеселый.

– Значит, сиротой осталась?

– Слышал? – робко переспрашивает та, радуясь, что муж заговорил с ней безгневно, внимательно. Торопясь, она передает, как пытали и казнили отца, как умерла матушка. Постников слушает, не перебивая, и его единственный глаз меркнет. О себе он не говорит ничего, да и зачем – вся история написана на его лице. Был взят, пытали… Что ж тут удивительного? Освободили и женили – вот чему стоит удивиться, и Даша решается спросить, как случилось такое чудо.

– Сам не ведаю, – глухо отвечает тот и рассказывает, как был освобожден из темницы, где, как думал, ему и придется сгнить от причиненных пытками ран. После заутрени к зданию пыточного приказа явилась Арина. Как всегда, никто не посмел ей препятствовать, и она прошла, куда хотела, а хотелось ей в это утро под крохотное окошко камеры, где сидел на цепи Постников. Обычно юродивая на этот страшный двор не заходила, и ее появление вызвало общий переполох. К ней сбежались стражники, принялись предлагать угощение, деньги, расспрашивать, что ее сюда привело – Арина долго отмалчивалась, ничего не принимая, а потом резко заявила, что ей-де не до пустых разговоров – нынче она сваха, и здесь царя ждет, чтобы он ей жениха вывел. После обедни всем стало известно, что царь гневается, не найдя Арину ни на паперти, ни в соборе. Послали за юродивой, но та идти отказалась. Тогда царь явился сам, и Арина прямо потребовала от него выдачи для ее свадебных нужд молодого князя Постникова, заточенного в одной из камер. Она безошибочно указала на крохотное окошко его темницы и заявила, что другого мужа, кроме этого, своей подопечной не даст.

– Говорила так – твой муж, Ваничка, ее за свой же блуд поедом съест, белы косточки разгрызет, высосет да выплюнет, а мой муж жалеть да беречь будет, потому как ее именем лютой доли убежит, а вместе они вечные будут за тебя молитвенники. Молятся-то много за тебя, Ваничка, да больше все от страха али денег для – сердешно мало кто о тебе горюет, а они будут… Не так ли лучше? – вот как Арина говорила.