Читаем без скачивания Фантастика 2003. Выпуск 2 - Сборник

… Суд над зверем и лжепророком Первым нас нагнал Олег. Он несся по берегу, то и дело спотыкаясь о завалы, но чудом не падая - и мы услышали его тяжелое дыхание даже раньше, чем крик: - Эй, ты! Менестрель! Мы с Ларсом обернулись одновременно. Он посмотрел на меня, улыбнулся одними глазами - мол, видишь, милая, они решили признать во мне героя, будут теперь слагать баллады и легенды… Потом, все еще смеющимися глазами, взглянул на Олега. - Да? - Да как ты смел, ничтожество, пойти против Божьей воли? Я не видела глаза Ларса. Но чувствовала, что смех в них погас так же быстро, как вспыхнул… А вот в глазах Олега закипало фанатичное безумие. Холодное, но яростное, словно налетающий неизвестно откуда ветер поздней осени. Ларс недоуменно пожал плечами. Пойти против Бога? Полноте, он всего лишь спасал вас, несмышленышей… Впрочем, в следующий раз спасайтесь сами… Мешать не буду. Олег этого жеста не видел, он продолжал свой обличающий монолог однотонным, словно стены больницы, голосом. - Она ведь для меня была как свет в окне. Здесь, в этом сером мире - и там тоже. А теперь все, ее больше нет, лампочка перегорела и я больше не знаю, куда идти… Олег медленно раскачивался из стороны в сторону, как китайский болванчик ил неваляшка. За его спиной собирались другие горожане - мужчины, женщины. Все они молчали, но в глазах их, как и у Олега, было холодная и отчаянная ярость. Терпеливая, бесконечная, разрушающая. - Я мог бы уйти вслед за ней… Ведь она меня так любила. Да, за ней - как велел нам всем Господь - и они сожрали бы меня, как ее - мои тело и душу… Олег вдруг завыл - не заплакал даже, а именно завыл, и его слезы разбивались о землю, как стеклянные звезды - тысячей осколков. Горечь исказила черты лица - он больше не являл собой призрак Шварценеггера, а казался тем, чем был - неуверенным в себе пьянчужкой средних лет. Он выл, и этот вой был для меня наказанием и откровением - я знала теперь, что он и в самом деле любил Асю, и ту, домашнюю и унылую, и эту - ярко-звездную, а она его - нет. Ни там и тогда. Ни здесь и сейчас. Тяготилась им, как обузой, и мечтала уйти от него - к другому мужчине, в другую жизнь… А он все держал, держал, шел за ней, осел на поводе и Орфей за Эвридикой. Вот только как быть, когда Эвридика не любит Орфея? Она начинает его, преследующего, ненавидеть… И я видела дальше - все эти люди, которые стояли за ним - бесконечно любящие и бесконечно нелюбимые. Они вызывали у меня лишь жалость да нетерпение, как нищие на центральной улице старинного города, как зеленые листья под первым снегом. - Чего же вы сейчас от нас хотите? Мы тоже пытались спасти то, что любим… - я прошептала это еле слышно, одними губами. Но Олег услышал. Поднял на меня глаза, полные уже не ярости и тоски, но ненависти. Его лицо было страшно, а голос, когда он закричал, то и дело срывался на визг: - Ты, ведьма, и он - это вы во всем виноваты1 вы не дали нам уйти вместе с ними! Вы прогневили Бога, пытаясь изменить то, что он в свое бесконечной милости подарил нам! Будьте вы прокляты! Первый осколок кирпича кинул все-таки не Олег. Он в тот момент походил еще на безумного пророка, разбудившего паству, но так и не осмелившегося переступить Слово Божие. Кто-то другой, я не видела, смотрела в глаза Олега… Маленький красный снаряд просвистел в воздухе и ударил мне в плечо - я вскрикнула не столько от боли, сколько от неожиданности. Ларс, все еще продолжающий играть в героя, сделал шаг вперед и заслонил меня собой. А камни уже летели не по одному и не по два - безумным градом, и на его лице, руках то и дело расцветали кровоподтеки. А Ларс шаг за шагом отступал назад, закрывая меня собой, отступая к стене, не давая мне сунуться под смертоносный град. Он не кричал. Наверное, даже улыбался. Но я знала, как ему больно - по сведенный судорогой мышцам спины и шеи, к которым и прижималась, как трусливая мышь. Прошло несколько мгновений - или час, или вечность - когда он наконец упал. Мягкая игрушка, из которой выпотрошили всю вату. Почти сразу же каменный дождь прекратился - и люди зло смотрели на нас, сжимая в руках осколки кирпичей. Но, я знаю, попытайся он встать, эти отверженные миром и любовью стали бы швырять камни вновь и вновь… - Ларс!!! Ларс, о Боже, Ларс… Я кричала, я выла, я звала его снова и снова. Осколки камней больно впивались в ладони и коленки - и я тоже была вся в крови - вперемежку - его и своей. А он… Он, с кровавой пеной на губах и измученными глазами - улыбался. - Ирр, ты не плачь… Так кончают почти все настоящие герои. Их забивают камнями. - Совсем как неверных жен на Востоке. - Котенок подошла почти неслышно. Ларс улыбнулся ей. - А… Кэт… Скажу тебе до свиданья… Ты спой нам что-нибудь, а я пока с Ирр поговорю, ладно? - Договорились. Но ты тоже должен будешь мне песню. Холоден голос в трубе, как Бог В нас заигравшийся - вечный ребенок… Сколько изломанных жизней и кромок Выдержит нынче еще этот лед? Город - погост, а квартиры - гробы, Струны, как нервы, лопнув, визжали, А на последней, забытой скрижали, Было начертано - «Не полюби». Мы оба уже не слушали и не слышали ее. Я взяла ладонь Ларса - первый раз - теплую, как тающий снег.. - Ирр… Не слова даже. Хрип. Мой милый мальчик, заигравшийся в никому не нужное геройство, как же тебе сейчас безумно больно! Прости, что я втянула тебя во все это. - Я тебе хотел - это море… Море Ирины… Нравится? - Да, конечно… Но Ларсово море звучит куда как солидней… А ты молчи, молчи же! - Море Ирины с алыми парусами у дальнего берега… Как в сказках… Старых добрых сказках, где добро всегда побеждает зло. Что эта ночь - откровенье да ложь, Поровну все мы поставим на бирже, Я не умею просчитывать выигрыш, Если ты первым к старту придешь… И, оклеветанный просто - людьми, Мой менестрель умирал без печали, Он не увидел последней скрижали, Главной из всех - «Не полюби». Я все-таки не выдержала. Разрыдалась. Без всхлипов, сглатывая слезы. Ларс сжал чуть заметно мою руку - на большее сил у него не хватило. - Ты сильная, Ирр… А я - нет. Но я должен, обязательно должен тебе сказать… Я люблю тебя, Ирин… - Я знаю, знаю, я тоже тебя люблю. Он попытался улыбнуться еще раз. Кровь в уголках го губ уже превратилась в кровавую корочку. По ней, как по лицу фарфоровой куклы, побежали трещинки. - Все то ты знаешь… Тогда скажу другое - я бы открыл окно, Ирр… Он снова закрыл глаза. Стал дышать тише и ровнее, и я прислонилась к его плечу, вслушиваясь в неровный стук сердца и путая его с гулом крови в собственных ушах. Дай же мне шанс уходя - не смотреть, Что позади остается пустыня, И соляными столбами застыли, Все, кто вчера еще могу умереть… Мой Моисей, что еще? Позабыл Как на тебя через вечность взирали Тысячи лиц… Жаль разбитой скрижали, Шепчущей в вечность - «Не полюби»? Кажется, я уснула. Пришла в себя от внезапной тишины - Ксения больше не пела. На мое плечо опустилась чья-то рука. Я широко распахнула глаза. Надо мной нависал Ижен в футболке с надписью «Я пережил Нашествие» и окровавленным ножом в руке. Ладонь Ларса, которую я все еще сжимала, была холодной. - Все кончено, Рыжая. Второстепенные фигуры, пешки и ладьи, убраны с доски. Остались только ты и я. Подъем, труба зовет, - сказал Ижен, помогая мне встать. Я оглянулась. Ксения с перерезанным горлом лежала в позе эмбриона и почти счастливо улыбалась. Ларс тоже улыбался, и широко распахнутые глаза смотрели в небо. Глаза - как синее небо. Ярко-синие, холодные и совсем не родные. - Да. Ириш, разгадка, как всегда, проста… Я отряхнула колени и посмотрела на Ижен: - Шут гороховый… Тебе не кажется, что в лучшем случае твое сегодняшнее представление отдает второразрядным триллером? А по мне так и вовсе - дешевой мелодрамой… - Кажется, дорогая.. Но ты всегда предпочитала Джулию Робертс Джульетте Мазине. Я снова осмотрелась, опираясь на руку Ижена. Картонное море, картонная стена, картонный мир. Даже сам Игорь казался мне сейчас всего лишь частью декорации, пыльным фикусом в углу сцены. Нелепый спектакль театра абсурда, клоуны с грубо накрашенными лицами, полубезумная седая старух с зелеными глазами в первом ряду. Уже не гожусь ни на рол Кармен, ни на роль Офелии… Впрочем, сыграть Кассандру мне пока по силам. Убившая Ларса толпа еще была здесь. Слегка гудела, как растревоженный улей. Я презрительно глянула на них - что ж, вот и массовка, так сыграем пьесу до конца, пусть даже режиссер и сценарист бездарны… Мария-Магдалена, ваш выход! Самое время оплакать Иисусса! Маэстро, что-нибудь яростное, свет, занавес! Я потянулась к солнцу - на небе быстро собрались грозовые тучи. Последние лучи осветили меня как прожектор. Спину - прямее. Взгляд - острее. Толпа отхлынула. От звуковых эффектов в виде грома и молний на заднем плане, надо полагать. Сгустим краски, пусть все будет совсем уж по Станиславскому. Дождь. Хорошо… И еще град - величиной с голубиное яйцо. - Почему вы все еще здесь? Идите же, воздайте хвалу своему милосердному Господу, во имя которого вы убили его, дети Ирода! Так, Ирр, только не переборщи! Толпа пришла в движение. Они боялись, я видела страх, суеверный ужас на их лицах. Я продолжила свой наполненный банальностями монолог. Шекспир в гробу с боку на бок ворочается, никак не успокоится… - Мы все теперь смертны - он искупил наши грехи! Довольны? Так идите же, повторите ваши глупости! Я нашла в толпе Олега и подошла к нему вплотную. Тот прятал от меня глаза. - Идите же! - Ага, мой голос нем и тщетны все слова… Тьфу ты блин, не перебарщивать! - Проклятые теперь - вы сами нарушили Божьи заповеди! Убийцы и самоубйцы! То дал вам право судить? Вы все еще надеетесь на милость? Я знаю, что там, в городе, вас всех уже ждут веревки и мыло, последние этажи и то, что вы почему-то зовете свободой! Я рассмеялась. Горько, надрывно - и все же это был смех, а не плач. Заставила гром повторить мои интонации. А потом закончила обличительную речь. - Идите! Только вот эта дорога к свободе ведет совсем не туда. Куда вы хотите попасть! А теперь оставьте меня! Они ушли все сразу. Не оглядываясь. Лишь Олег с ужасом смотрел мне в глаза еще несколько секунд, а потом побежал за остальными, не разбирая дороги. Раздались одинокие аплодисменты. Хлопал Ижен. Я сосредоточилась - гром и молнии прекратились. Кажется, актеры, набранные на роль второго плана, забыли, что могут точно так же управлять погодой. Интересно, когда очухаются? Правда, так и не вышло у меня планируемого убийственного града размером с голубиное яйцо - в памяти еще жив дождь из осколков красных кирпичей. Хорошо хоть - не желтых… - Браво, дорогая Сар Бернар умерла бы от зависти… - Знаешь, сегодня я бы предпочла, чтобы умер ты… От заворот кишок. Или геморроя. То в принципе не важно, главное, чтобы подольше мучился… - Фи, Ирина, как грубо и примитивно! - Зато единственная правда за весь день. Я опустилась на олени перед Ларсом… Манекен, кукла - словно и не было в нем никогда жизни. Придуманный мальчик с придуманной любовью. Я нежно опустила его веки и поцеловала. Холодно. Без души. - А ты чего ожидала? Что камни превратятся в пирожки с надписью «Съешь меня»? Я искоса посмотрела на Ижена, потом еще раз на Ларса и на Ксению. Она казалась очень маленькой и очень потерянной. Потом сосредоточилась. Асфальт вспух, лопнул, встал на дыбы, рассыпаясь тысячами кристалликов песка и погребая под собой двух уснувших детишек. Не халцедон и берилл, конечно, но кое-что по силам и мне. Над двойной могилой зацвел куст белого шиповника… Хорошее дополнение к твоему морскому побережью, милый? Надеюсь, тебе нравятся старые легенды… - Недурно. У тебя всегда был вкус, как у королевской прачки, - заметил Ижен. Я подняла горсть песка. У каждой песчинки была правильная форма с 57 гранями. Маленький алмаз… Перестаралась. Бывает. Ижен выматерился, потом поинтересовался ехидно: - А что, твой мальчик собрался устроить тебе романтическое путешествие вокруг света за восемьдесят дней? Я взглянула, что же так заинтересовало моего визави. На самой кроме прибоя лежало бревно, опутанное остатками веревок и грязно-алой ткани. Я наконец-то засмеялась. Не наигранно, а вполне искренне, горячо и радостно. - Ижен, скажи, а теперь я могу быть свободна? Что-то мне ваша игра порядком поднадоела… - А как же встреча с Господом Богом, деточа? Пропустишь самое интересное! Я молча встала и пошла туда, где над горизонтом поднималось придуманное мной солнце, куда мы совсем недавно - сорок тысяч километров назад - шли вместе с Ларсом. Ижен еще немного постоял над могилой, сорвал один из цветков шиповника и догнал меня. Мы так и шли - вместе - но каждый своей дорогой.