Читаем без скачивания Дневник. Том I. 1825–1855 гг. - Александр Васильевич Никитенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Важное лицо нашло эту тему почему-то либеральною. «Вот, — сказал я товарищу министра, — как истолковывают наши дела. Каждый невежда считает себя вправе в них вмешиваться и распоряжаться ими. После этого на лекциях нельзя слова сказать без опасения, что его перетолкуют по-своему и самую простую общую мысль науки обратят в опасную либеральную идею. Чтобы мы, работники науки и образования, могли успешно совершать свое дело, необходимо, чтобы мы были защищены от посягательств грубого невежества».
Абрам Сергеевич, с своей стороны, не нашел в вышеозначенной теме ничего «неблагонамеренного» и обещался поговорить с министром в этом смысле.
25 марта 1853 года
Никогда не унывай в настоящей скорби, помня, что ты еще счастлив тем, что с тобой не случилось хуже, ибо худшее всегда возможно.
Отчаяние — признак душевной слабости; надежда есть дитя легкомыслия. Лучше всего мужество, которое все сносит и не нуждается в обольщении.
Чтобы ложь могла нравиться или иметь успех, надо, чтобы она имела если не вкус, то по крайней мере запах и цвет истины.
5 апреля 1853 года
Есть одно важное официальное лицо, которое со мною лет пятнадцать состоит в дружеских отношениях и, несмотря на свою нынешнюю официальную важность, сохраняет эти отношения. Его пытался я заинтересовать в пользу Барановского. Он много обещал и ничего не сделал. Между тем бедный Барановский в страшном состоянии. Он, как выражается, пускает в оборот последние капли крови, чтобы не давать умереть с голоду семье. Вчера я обращался к Карамзину, описал ему и жене его положение несчастного и просил для него места по их делам или у кого-нибудь из знакомых их. Они оказались тронутыми, подали надежду.
9 апреля 1853 года
Вчера в заседании правления Общества посещения бедных присутствовал великий князь Константин Николаевич. Он приехал в девять часов и просидел часа полтора, а уезжая, выразил сожаление, что не может остаться дольше, ибо очень занят. Он был весел и приветлив. Закурил сигару и предложил другим последовать его примеру. Однако никто этим не воспользовался. Оно, пожалуй, и хорошо: зала заседания невелика, и если б все закурили, можно было бы задохнуться от дыму.
Секретарь на этот раз начал читать журнал стоя. Великий князь осведомился: «Разве это всегда так делается?» и, получив отрицательный ответ, приказал секретарю сесть. Он внимательно следил за совещаниями, которые шли обычным порядком. По временам делал вопросы и свои замечания, умно и кстати. К лично знакомым ему членам, как то: князю Одоевскому, Хрущеву, Лонгинову, обращался особенно часто и любезно. Услышав имя одного бедного: Гладкий, великий князь припомнил казачьего атамана Гладкого и рассказал о нем, что это был один из тех некрасовцев, которые возвратились в Россию во время турецкой кампании и перевозили в лодке через Дунай государя. «Тогда все были удивлены, как государь вверился этим людям», — прибавил великий князь. Потом он осмотрел картину одного из наших стипендиатов в Академии художеств, заметил, что у него большой талант и ласково одобрил молодого художника, который был приглашен в присутствие.
Уезжая, великий князь благодарил Общество за все, что в нем видел и нашел. Вообще посещение его во всех оставило хорошее впечатление.
Министр наш, князь Ширинский-Шихматов, уволен за границу для излечения болезни. Должность его приказано исполнять товарищу министра А. С. Норову. Сомнительно однако, чтобы князь доехал до границы: всего вернее, что он уедет за границу жизни.
10 апреля 1853 года
Три экзамена разом столкнулись у меня на завтрашний день: в университете, в Аудиторском училище и в педагогическом специальном классе Смольного монастыря, где будет присутствовать ее высочество цесаревна. Приятное стечение обстоятельств! Решаюсь быть там, где мое присутствие нужнее, а именно в Аудиторском училище. Между прочим, ездил к попечителю с просьбою отложить на понедельник экзамен в университете. По некотором колебании он согласился. О невозможности мне быть в Смольном монастыре я уже говорил Тимаеву. Оставалось съездить к ректору и декану предупредить их о согласии попечителя. Все утро с этим провозился. Зато кончил его хорошо. Заехал к Карамзину и окончательно устроил дело Барановского. Его определяют на контору по демидовским делам, сначала на сто рублей серебром в месяц, а потом предоставят ему место, которое навсегда может обеспечить его. Барановский ожил. Ну, слава Богу и большое спасибо Карамзину: по крайней мере спасен человек, вполне достойный уважения и участия.
11 апреля 1853 года
Экзамен в Аудиторской школе. Был военный министр и кое-кто из генералов, но не много. Большинство поехало в суд, где нынче объявляют высочайшую конфирмацию по делу о Политковском.
Экзамен шел прекрасно. Я, между прочим, долго говорил с адмиралом Рикордом. Это один из замечательных людей нашего времени. Ему семьдесят четыре года, но он свеж, бодр, весел, полон участия ко всему хорошему и благородному, а доброта его готова войти в пословицу. Я познакомился с ним лет пятнадцать тому назад следующим образом. На университетском акте ко мне подходит морской генерал и говорит:
— Я уже знаком с вами, но мне приятно ближе познакомиться. А знаете ли вы, где я сперва познакомился с вами? В Греции.
— Как в Греции?
— Да! Я стоял с эскадрою близ Пирея и там прочел вашу прекрасную статью о девице Кульман: с той поры я дал себе слово по возвращении в Россию лично узнать автора ее, и вот теперь рад, что вижу вас.
Рикорд — друг всех ученых и литераторов. Он был в очень близких отношениях с Н. А. Полевым; по смерти последнего взял под свое покровительство семью его и был главным виновником денежного сбора в ее пользу, который, говорят, принес ей тысяч до двадцати пяти. До сих пор семейство Полевого видит в Рикорде отца и друга. Вообще, где только доброе дело, так и Рикорд. И доброта его не ограничивается одними теплыми словами и изъявлениями участия. Нет! Он настойчив и деятелен. Он готов поднять все и всех на ноги для оказания помощи и добиться того, чтобы участие его не было бесплодно. И все это делается у него чрезвычайно просто. Ни тени тщеславия, ни капли усталости или охлаждения! Удивительный, редкий человек!
14 апреля 1853 года
Сегодня я слышал, что обо мне пошло представление военному министру от начальства Аудиторской школы. Меня представляют к чину действительного статского советника. Посмотрим, что из этого выйдет.
15 апреля 1853 года
Был вечером у товарища министра Норова, который ныне управляет министерством. Он говорил о
