Читаем без скачивания ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ - ГАРРИ ТАБАЧНИК

Но в это время, как писал в своей книге Вл. Буковский, на него надели наручники, на которых стояло ’’Сделано в США”. Минувшее десятилетие доказало тщету надежд на то, что мир может быть сохранен платой за него. Французский публицист Жан-Франсуа Ревель приходит к пессимистическому выводу, что так демократии не выживают, а гибнут. Ставя вопрос о том, что же следует предпринять, он напоминает о некогда данном ответе Демосфена ” не делать того, что делается сейчас’'.

Именно в годы детанта, когда в Америке происходит расширение личных прав граждан за счет сокращения власти государства, в СССР наблюдается обратное. Как говорил когда-то Ключевский, ’’государство пухло, а народ хирел”. Это и понятно. Диктатура, видя ослабление своего противника, использует это в своих интересах. Она не отвечает взаимностью на примирительные жесты, поскольку рассматривает их как проявление слабоволия, а закручивает гайки еще жестче, считая, что это послужит доказательством ее силы.

В годы детанта в Советском Союзе по-прежнему отвергали то, что является краеугольным камнем западных демократий, — права граждан. Как и прежде, утверждали, что о правах граждан много говорить не стоит, поскольку, как сформулировал в 1955 году профессор Гак, ’’классовые интересы пролетариата объективно являются интересами каждого пролетария”, которые, как вторил ему спустя 14 лет философ Е. Петров в своей книге ’’Эгоизм”, ’’никто не способен выразить полнее и лучше, чем руководствующаяся законами истории коммунистическая партия”. Поэтому, если индивид не согласен с тем, что партия объявила выражением интересов истории, например, с решением быть расстрелянным во имя высших целей, это должно рассматриваться не иначе, как безудержное, являющееся пережитком капитализма проявление эгоизма.

Провал первой попытки детанта еще раз подтвердил, что только радикальные перемены внутри СССР способны привести к переменам в поведении советских правителей на международной арене. Увенчается ли вторая попытка успехом? Искренне ли сделанное Горбачевым признание о том, ’’что следует подняться выше идеологических разногласий” и в решении международных вопросов исходить впредь из ’’всеобщей взаимозависимости”, лежащей в основе выживания. Эти вопросы не могли не задавать себе в Вашингтоне, в то время как бронированный лимузин генсека, для охраны которого было мобилизовано свыше тысячи полицейских и агентов секретной службы, приближался к Белому Дому.

Незадолго до своего отъезда в Америку, принимая в Кремле Киссинджера и по своей привычке глядя прямо в глаза собеседнику, Горбачев сказал:

Международные отношения необходимо изменить. Всем придется отказаться от старых взглядов, — он подкреплял свои слова ударами ладони по воздуху, будто отрубал нечто ненужное и мешающее. — Я рассчитываю, что вы тоже внесете в это дело свой вклад.

— Г-н Генеральный секретарь, гонка вооружений — симптом напряженности, существующей уже сорок лет. Я не верю тому, что мир так же легко установить, как и настроение. Необходимо изменение поведения-прекращение тенденции использовать каждую возможность, чтобы ослабить существующие структуры. Обе стороны должны прийти к соглашению о том, каким они хотят видеть мир в 2000 году, и от этой черты вести работу назад к нашим дням, — ответил бывший Государственный секретарь США.

Встреча в Вашингтоне должна была показать, насколько готов к такому подходу появившийся на лужайке перед Белым Домом человек в элегантном костюме. После приветствий и церемоний, освещаемых огнями бесчисленных блицев и телекамер, в которых особенно ярко поблескивал дорогой бриллиант на руке Раисы Горбачевой, отнюдь не уступавший драгоценностям из коллекции Галины Брежневой, и гостю и хозяину предстояло не только развить наладившиеся между ними ’’близкие”, как отмечал ’’Тайм”, отношения, но и добиться каких-то конкретных результатов. Они были важны и для Горбачева, и для Рейгана. Но уже с первых же минут стало ясно, что Горбачев проделал столь длительное путешествие не только для того, чтобы подписать договор о сокращении ядерного арсенала и тем уменьшить риск войны, но и добиться победы в войне пропагандистской. И это, пожалуй, было главным. На огромном экране— установленном на Калининском проспекте в Москве, его видели рядом с президентом Соединенных Штатов, а в Америке видели приветливо улыбающегося человека, выглядящего так же, как они, одетого, как и они, и при этом забывалось, что перед ними глава партии, приведшей свою страну на грань катастрофы, не раз подводившей к этой же грани весь мир. Забывалось и то, что подписывающий в Белом Доме договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности советский гость, хотя и принят был как глава государства, на самом деле никакого официального государственного поста не занимал. В отличие от Брежнева, подписывавшего договоры, он председателем Президиума Верховного Совета не являлся.

Но в царившей в Белом Доме атмосфере эйфории об этом предпочли не вспоминать, хотя президент Рейган после подписания договора напомнил об уместной при ведении дел с Советским Союзом русской пословице.

— Доверяй, но проверяй, — медленно выговаривая трудные русские слова, произнес Рейган.

— Вы повторяете это каждый раз, — вставил Горбачев.

— Мне нравится это, — ответил президент.

Вашингтон не собирался отказываться от традиционной американской мечты: добрая воля может изменить мир. Как сказал президент: приветствуя Горбачева: „Незнакомец — это друг, которого еще не удалось встретить”.

Незнакомец? Через 70 лет существования в мире советского режима?

Но за фасадом улыбок и рукопожатий шла напряженная борьба. Она принимала особенно острые формы тогда, когда оба лидера вели те самые частные переговоры, во время которых, как предполагалось в целях большего подчеркивания существующих между ними хороших отношений, они должны были называть друг друга по имени. И хотя Горбачев внимательно слушал, с готовностью воспринимая новую для него информацию, и отвечал, заглядывая в один из своих маленьких зеленых блокнотов, он оставался таким же ’’жестким доктринером”, по определению одного из присутствовавших при этом американцев, ’’как любой из его советских предшественников”.

Внешнее благоволение и дружелюбие, выказываемые Горбачевым, говорили о том, что его советники поняли, что в Америке, где телевидение играет огромную роль, и суждение о личности человека во многом формируется под впечатлением возникающего на экране телевизора образа* важнейшее значение приобретает именно внешняя сторона, под влиянием которой люди начинают ’’говорить не о самих вещах, а о создаваемых ими образах”.

Приветливо улыбающийся генсек, излучавший, по словам ’’Тайм ”, ’’очарование, теплоту, энергию”, производил именно то, как метко подметил Джордж Уилл, ’’обезоруживающее впечатление”, которое и требовалось для того, чтобы разоружить Америку. Его улыбки служили ’’цели создания образа привлекательной, производящей приятное впечатление личности, т. е. именно такой образ, какой должен создавать тот, кто стремится продать свой товар, будь то официант, торговец, врач” — или политик, мог бы добавить Эрих Фромм, которому принадлежит вышеприведенное наблюдение.

У кое-кого он вызвал такой восторг, что те стали сравнивать его с Иисусом Христом. Надо отдать должное генсеку: он отверг это сравнение, скромно заметив, что он не ”Иисус Христос, которому одному было известно, как накормить 20000 евреев пятью хлебами”, предоставив своим почитателям догадываться, единственно ли это отличает его от сына Бо-жия.

Очаровывающий генсек пел со своей женой ’’Подмосковные вечера” под аккомпанемент Вана Клиберна, шутил с гостями, многих из которых, льстя их самолюбию, называл по именам, мастерски играя на тех качествах занимающих видное положение американцев, которые К. Лаш в своей ставшей бестселлером книге ’’Культура нарциссизма” описывает так: ’’многие их них открыты новым идеям, но у них нет убеждений. Они готовы вести дела с любым режимом, даже если они не одобряют его принципы”. К этому следует добавить, что ’’торговать они любят больше, чем свой антикоммунизм”. Встречаясь с такого рода людьми, а это главным образом представители большого бизнеса (как писал Д. Уилл, ’’единственными рабочими, сумевшими приблизиться к руководителю пролетарского государства, в Америке были подносившие ему еду официанты”) , генсек всячески подчеркивал, как заметил конгрессмен Коело, ’’что он принадлежит к их кругу, что он один из них”. Сделанное некогда Лениным замечание о том, что ” помощь от вас, по-видимому, скоро не придет, товарищи американские рабочие”, оправдалось, и действительно, надеяться на революцию в стране, где рабочие имеют собственные дома, в гаражах которых стоят два автомобиля, не приходится, Горбачев рассчитывает и, как опыт показывает, получает помощь от других товарищей — американских капиталистов.