Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наша история — это история ёмкая и ёмкостная, жизнь страны, полная рассказов о бондарном деле, похвальба губерний породистостью древесины, схемами заготовки клёпок и бондарных скамей. За всем этим едино равно стоит особый философский признак. Что-то есть в бондаре от колдуна или алхимика. Чудо превращения деревянных заготовок в гнутые поверхности сродни чуду ожившего деревянного человечка с длинным носом. «Изогнутая желобчатая клёпка, имеющая формулу четырёхугольника, ограниченного параболическими кривыми, идёт на изготовление бондарной посуд с выпуклыми боками. Считается, что именно выпуклая параболическая форма боковых стенок — боков или бочков — дала название хорошо всем известной бочке».
Вот и нужно знать эти слова. Даже если не пользуешься деревянным чудом в обычной жизни. Знать, потому что эти слова образуют русский язык. Сбитый клёпками флексий, обручами пунктуации — наполни сам, кто чем годен.
Россия суть бочка, с водой и деревом народной середины, железными кольцами обручённая с государством. И всё у нас — суть бочка — подвижная или вросшая в землю, бочка летающая, серебрящаяся истребительными крыльями или поворотом быстрой воды.
Ну а кадки — суть крупная бондарная посуда, цилиндр или усечённый конус — бочка-путешественница, кадка, как мужняя жена сидит за воротами. Ушат отличается, конечно, ушами, то есть выступающими над кругом стенок боковыми клёпками. В дырки этих клёпок можно вставить шест для переноски, а можно использовать для того чтобы припереть крышку.
У бадьи металлические ушки крепятся не к клёпкам, а к обручам. Бадья тяжела и неподъёмна, место её у воды, закованной в сруб. Квашня, вместилище будущего хлеба, с дубовой кожей, она прихлопнута круглым квашенником, а внутри её, в гостях у опары бывают хлебное вёсло — весёлка и мутовка — длинная палка с сучками на конце. Лохани, что были что на Руси по всюду, что берёзы, топтались ножками под низкими бортами… Всего и не перечислишь.
Деревянная посуда не мгновенное туристическое чудесное чудо, не появление бондарного дива из супермаркета. И приобщиться к нему — тайна тайная, изготовление настоящей бочки — не сборка офисного стула по прилагающегося при покупке схемке.
Это салтанова дверь в этот мир.
Извините, если кого обидел.
14 ноября 2003
История про девушку
Березин разливает кофе в маленькие керамические чашечки и ставит кофейники, покрытые затейливой вязью, на мраморную подставку.
Кофейный воздух плывёт над дольками шоколада, рюмками с коньяком, и поднимается к сухим веткам вербы в кувшине.
Девушка, сидящая напротив Березина, зачарованно смотрит ему в рот.
— Ну, и где ты был? — наконец спрашивает она.
— Э-э-ээ, — отвечает Березин, — для этого рассказа нужно широко размахивать руками и делать страшные глаза…
Он действительно взмахивает руками над столом и засучивает рукава, чтобы были видны его загорелые локти, и чтобы исчезли из поля зрения почерневшие манжеты.
— О! — говорит Березин. — Я плыл на лодке с Псом и Другом. Нет, с Другом и Псом. Да… Это было нечто…
Кофейный воздух шарфом охватывает шею девушки.
— Но я остался жив! — сообщает Березин радостно, — так что моего дивана в наследство ты не получишь. Как, я не рассказывал тебе о диване? Сейчас мы исправим это упущение. Надо сказать, что я очень люблю свой диван. Я люблю даже не лежать на нём, а сидеть. Под рукой телефон, радио, настольная лампа и магнитофон, рядом стол, ноги — вот — на стул закинуты — блаженство! И вот за десять лет пользования мой диван протёрся. Мои друзья — солидные люди — и, вместе со мной, они провертели в диване дырку, а когда я начал её стыдливо прикрывать тряпочкой, так и эта тряпочка… Но мои солидные друзья, со всей тяжестью своих восьмидесяти килограмм садились с размахом на диван, и тряпочка, естественно, слетала, обнажая мерзкое диванное нутро. И вот, наконец, я решил его перетянуть!
— О! — только и говорит девушка.
— Всё это, — продолжает Березин, отхлебывая коньяк, — напоминало программу «Аполлон». Это стало, так сказать, общенародной, национальной программой — вся моя экономика работала на неё, как и у американцев. Я осуществил прорыв в доселе неведомые отрасли человеческих знаний — сравнительные свойства поролонов, мебельных гвоздиков и обивочных скобок. Когда я спрашивал в универмагах югославскую плахту, то молоденькие продавщицы пугались, и лишь матерые старухи, помнившие имперские гарнитуры Третьего Рейха, могли, ностальгически прикрывая глаза, ответить, что поступлений этой ткани не предвидится. И вот свершилось!
Березин размахивает руками, и ветер гасит свечу на столе: — свершилось! — повторяет он. — Диван стоит в соседней комнате.
Девушка уже ничего не может сказать по этому поводу. Она притянула колени к подбородку, и её не слишком уж длинная юбка съехала ещё выше (то есть ниже). Чёрные блеск зарубежной синтетической ткани мешает Березину рассказывать.
— Ну, ладно, — наконец говорит он. — Давай я буду тебя развлекать.
Березин помогает девушке подняться, и за руку отводит её в комнату. Коньяк он тоже не забывает. Они долго сидят на замечательном диване и разглядывают альбом с уродами, изображёнными художником Брейгелем. Сам Березин же сосредоточенно думает: «Интересно, если её сейчас обнять — надаёт ли она мне ещё по морде или уже нет?».
На это девушка жалобно говорит:
— Уже поздно… Мне пора… Я обещала маме быть в одиннадцать…
Березин снова помогает ей встать, задержав руку на талии. Они стукаются лбами в тёмной прихожей.
— А как же насчёт лодки, — прерывает его девушка.
— А! Плыли мы!.. Склон справа — восемь метров, склон слева — пять. Посередине речка. Утонуть тяжело — побиться просто. Перекат на перекате, а поперёк реки навалены огромные стволы, вокруг которых пузырится вода. Нагибаясь к самой лодке, мы пролетаем под бревнами под грохот воды и повизгивание Барбоса. Вдруг — трах! — и у нас обламывается на камнях кильсон, шпангоуты просовываются наружу и стрингера впарываются в днище, протыкая его насквозь!
— Ах! — вскрикивает девушка и плотнее прижимается к Березину.
— Ну, ничего, — успокаивает её Березин. — Я остался жив. Ссадин, правда, много, — он протирает загорелые локти и скромно опускает рукава. Он долго кланяется у чужого подъезда, а изумлённая девушка долго смотрит через стекло. Поднимаясь в лифте, она аккуратно и бережно, чтобы не забыть, вычёркивает Березина из записной книжечки.
Когда Березин входит в свою квартиру, радио играет гимн. Березин брезгливо моет посуду, стараясь не расплескать кофейную гущу по раковине. Гуща плывёт по поверхности воды, как чёрная жижа торфяных болот. Мысли вяло меняются местами в его голове, как волосы водорослей в тихой воде.
