Читаем без скачивания Бард - Мария Галина

Он сошел со своего холма и старейшие расступились, пропуская его. Там, где они стояли прежде, остались глубокие рытвины, пятна содранного дерна.

– Радостью было смотреть на тебя, - сказал он мертвой.

А его женщина плакала, стоя рядом. Он обернулся к ней, чтобы почтительно приветствовать новую королеву, но она продолжала плакать, точно девочка, дрожа всем телом.

– Зачем, - всхлипывала она, - ах, зачем! Твоя арфа…

– Моя арфа пела тебе, - сказал он неуверенно.

– Я готова была умереть, - она всхлипнула и вдруг отчаянным жестом закинула руки ему на шею.

Тело ее было мокрым и горячим, и он стоял в кругу старейших, не зная, дозволено ли ему обнять ее в ответ.

– Я не хочу быть королевой. - Ее лоб упирался Фоме в грудь, руки охватили шею так, что он едва мог дышать. - Не хочу…

– Но ведь… - растерянно сказал Фома. Он хотел добавить, что любит ее, что узнал ее, что жалеет ее соперницу, но рад ее победе. Но на плечо ему легла тяжелая рука с мощными корявыми пальцами.

– Они всегда плачут, - сказал старейший. - Каждая из них плачет. Так всегда бывает, о бард. Ты хорошо пел. Она хорошо сделала, что выбрала тебя. Узнать новую королеву без барда немыслимо. А теперь уходи отсюда. Это не для твоих глаз.

Он положил руку на плечо его королеве, и та испуганно вскрикнула:

– Фома!

Он рванулся к ней, но старейшие уже сомкнули вокруг нее плотное кольцо… -…Не мешай мне, Ингкел.

Фома отвернулся и сцепил руки на коленях. Лодка покачивалась на волнах, Ингкел сидел рядом с ним - ненависть может быть крепче любви.

Серая вода отражала небо, щебетала пичуга, но даже сюда тянуло гарью. Там, за спиной, лежали плавни, жалкие, обугленные, над теплой водой стелился черный дым…

Черные лодки на серой воде. Множество лодок. Он чувствовал на себе липкую паутину взглядов исподтишка. Он все-таки был их бард. И они на него надеялись.

«Вертячка, - подумал он, - в голове у кэлпи поселилась вертячка. Она гонит их на смерть, а они думают, что их зовут законы чести и битвы. Муравей, наверное, тоже думает, что его зовет что-то прекрасное, чему нет равного в муравьином мире…

Хромоножка, утверждая, что кэлпи просто животные со сложными инстинктами, либо говорил то, что ему велено, либо был просто глуп. Наверняка в Метрополии, на землях Суши, изучали кэлпи. Они же догадались, что такое для кэлпи барды! И если найти таких людей, если попробовать поговорить с ними… Да, но именно эти люди дали приказ убить всех бардов кэлпи, превратив гордый народ в жалких курокрадов, в горстку мелких пакостников…

А значит, говорить с ними нет никакого смысла, они понимают кэлпи, но не любят.

Все дело в любви.

А теперь у кэлпи есть бард, и они опять почувствовали гордость, и эта гордость их убила. А если не убила сейчас, то убьет вскорости. Потому что кэлпи готовы к большой войне.

Я не кэлпи и не человек. Я перевертыш.

Я не взрослый и не ребенок.

Я мост.

Я бард».

Ингкел обернулся к нему, лицо сурово, тонкие губы сжаты.

– Ты все еще не доверяешь мне, Ингкел? - спросил Фома спокойно.

– Ты пел хорошо, - похвалил Ингкел, - я не стану врать. Ты хороший бард. Но почему я не доверяю тебе, о бард?

– Потому что ты любишь смерть, - ответил Фома, - а я - жизнь. Я хочу убить убийство. Вот разница между нами.

– Великая битва, - изрек Ингкел, - последняя битва. Ваша проклятая горючая грязь не будет больше отравлять нашу воду. Ваше железо Не будет ржаветь в нашей земле…

Он сел на скамью напротив Фомы, точно так же обхватив колени руками.

– Ингкел, я слышал, вы вовсе не потому воюете. Даже если бы люди не сделали вам ничего плохого, вы все равно убивали бы их в Дельте. Кто первый начал эту войну, Ингкел? Кто первым убил? Готов спорить, это были кэлпи.

Ингкел беспокойно пошевелился.

– Откуда ты знаешь?

– Догадался. Дочь-сестра сказала, вы воюете в силу обычая, вот и все. И тот, кто уцелеет, становится старшим.

Ингкел торопливо прижал пальцы к губам.

– Она говорила с тобой об этом? - спросил он невнятно.

– Да.

Ингкел уронил руку.

– Тогда ты и вправду бард, - сказал он. - Пой!

Вдалеке прилив гнал по Дельте гигантскую волну, но здесь слышался лишь отдаленный гул, словно где-то далеко садился на уходящую в плавни взлетную полосу грузный бомбардировщик.

Он расчехлил арфу и встал в лодке. Какое-то время он покачивался в такт волне, пытаясь найти свой внутренний ритм, потом запел:

Пока вода над зеленой волной плещетпребудет племя людей и племя кэлпи,пребудет в мире!Будут ласкать грозных воинов Дельтыбелые королевы рода людского!Каждый станет старейшим и даст началоновому племени, коему равных не будет,будут мужи людей ладить лодки,будут мужи кэлпи ловить рыбу,вместе потомствобудут они растить под солнцем Дельты,правду реку я - каждому будет пара,каждому будет слава,есть у людей барды,песни о мире,песни любви, объятья, брачное ложе…Каждый станет началом новому роду…

– А-а! - закричали кэлпи и ударили копьем о копье. «Лучшая моя песня, - думал Фома, - люди прекрасны; я люблю их, это мое племя, мой род, равного которому нету. И кэлпи полюбят людей и не захотят умирать, они полюбят жизнь, ковровая бомбардировка не истребила их, как ожидалось, люди вынуждены будут пойти на переговоры… Я сам пойду на переговоры, я буду мостом, посредником, ведь люди жестоки от отчаянья, от страха, а страха больше не будет…»

И ехидная улыбка Хромоножки всходила над этими мыслями, точно ущербный серп луны.

Я проклинаю битву, игрушку детей безумных,больше ее не будет петь эта арфа,только любовь в ее золотом уборе,вот что достойно истинно взрослого мужа!

И маленький пакостник Роджер бегал кругами по детской площадке, крича: «Фома - кэлпи! Фома - вонючий кэлпи!» И качались во мраке на плоту, уложенные бок о бок, бледные, как личинки навозных мух, холодные, мертвые люди, и горели мертвые кэлпи, развешанные на наблюдательной вышке… Лодки кэлпи виделись смутно, словно сквозь радужный туман. «Это слезы - подумал он, - всего лишь слезы».

Но он продолжал петь, и арфа Амаргена стонала под его рукой:

Пять песен спел я -песню битвы и песню смерти,песню хитрости и песню славы.Я спел песню королевы.Эта - последняя.

И тогда он поднял арфу и ударил о колено, и она всхлипнула последний раз, точно прощая его.

– Я больше не буду петь! - крикнул он. - Я не буду петь битву! Это последняя моя песня!

– А-а-а! - кричали кэлпи, лица их с раскрытыми ртами казались странно одинаковыми, и ему стало страшно.

Ингкел один из всей толпы не кричал, но в глазах его стояли слезы.