Читаем без скачивания Бард - Мария Галина

– Ф-фома, - сказала она, и глаза ее открылись. Они были пустыми и блестящими, словно два жестяных кругляша.

Он медленно поднялся.

– Прости меня, - сказал он, - я понял. Прости. Я не должен был сюда приходить. Но они погибнут, ты понимаешь? Они все погибнут.

Он, отвернувшись, вышел из зеленого сердца заповедного острова, и золотоглазки вились вокруг его головы… …Вода была теплой и воняла кипящим супом.

Его лодка шла впереди, и за ней следовали другие, грозно ощетинившись копьями, и в каждой - по двое-трое кэлпи. Вода была грязная, на поверхности собирались мертвые насекомые, клочья сажи, какие-то обгорелые комочки, он миновал огромную белую рыбу, плававшую вздутым брюхом кверху, плавники ее были растопырены, глаз не было совсем.

Дым стелился над плавнями, сбиваясь в комковатые серые облака, тут же выпадавшие бурым грязным дождем, на волне покачивалось растрепанное птичье перышко.

– Они пришли, чтобы убить нас всех, - сказал Ингкел. - Но мы живы. И когда умрем, наша смерть будет славной.

– Вы словно бабочки, летящие на огонь, - сказал Фома. - Почему вы так хотите умереть? Живите, дайте жить людям. Пришлите парламентеров.

– Кого? - удивился Ингкел.

– Вождей. Тех, кто будет говорить о мире.

– Ни один вождь не станет разговаривать с врагом. Какой же он после этого вождь?

«А если я убью себя, - подумал Фома, - они нападут? Или рассеются по Дельте, будут прятаться, трусить, нападать исподтишка? Все равно это лучший выход. Для них и для людей. Я должен бы убить себя. Но я не могу. Я трус, я - словно кэлпи без барда. У меня нет песни. А ведь когда-то я мечтал о подвиге, о славной смерти, о том, что меня возьмут в плен, но я не уроню своей чести. О том, что меня будут пытать, но я не скажу ни слова».

– Ты мне веришь, Ингкел? - спросил он.

– Да, - сказал Ингкел, энергично кивнув головой в подтверждение своих слов. - Ты замечательно спел, я верю тебе, маленький бард. Я жалею, что поверил тебе не сразу. Если в тебя будут стрелять, я прикрою тебя своим телом.

– Тогда готовься. Мы пойдем вперед. Раньше всех. Быстрее всех.

Ингкел, казалось, удивился.

– Зачем? - спросил он.

Но Фома уже выпрямился в верткой лодке и махнул рукой авангарду, чтобы они повременили.

– Битва должна быть честной, - сказал Фома, - а люди хитры. Они могут выслать нам навстречу отряд. Отряд пропустит нас и ударит сзади. Мы оторвемся от остальных и поплывем вперед, так быстро, как только можем. Но поплывем тихо… Мы - разведчики, мы идем навстречу опасности, мы схитрим, чтобы битва была честной. Если мы встретим такой отряд, то ускользнем от него. И все узнают об этом.

– Бард для того, чтобы учить новому, - согласился Ингкел. - О таком не спел бы даже Амарген.

И он налег на шест. Их лодка рванулась вперед, задрав хищный нос… …Лодка скользила по поверхности воды, оставляя за собой темную полосу в парчовой густой ряске.

– Мы уже близко, - упредил Ингкел и поднял шест.

Лодка по инерции еще какое-то время двигалась, потом замерла. Слышно было, как вода плещется о борта.

– Впереди пустая вода, - сказал Ингкел, - никакого отряда нет.

– Ты уверен? - спросил Фома.

– Да, маленький бард. Я вижу смотровые вышки белоруких. Ах, какая славная будет битва!

– Я плохо вижу, - признался Фома, - словно сгущаются сумерки или слезы застят мне глаза…

– Но ты же бард, - согласился Ингкел. - С бардами всегда так. Они видят ухом…

– Ты хочешь сказать… - Фома запнулся.

– Ты будешь старшим своего гнезда. Ты будешь петь королеве. Ты прекрасен. Она прекрасна. Зачем тебе глаза?

«Значит, я слепну, - думал Фома. - Я думал, это от слез. Я думал, это пройдет. Но это не пройдет… никогда. У меня осталось мало времени. Но я не убью себя. По крайней мере сейчас. Королева прекрасна? Кто ее видел? Только бард, а он слеп, как крот».

– А сам ты когда-нибудь видел королеву, Ингкел?

– Если я выживу, - сказал Ингкел, - если я не умру со славой и с честью… тогда я стану старшим. Я стану старшим и попаду на запретный остров и увижу молодую королеву.

– Только тогда?

– Только тогда. Но старших мало. Остальные всегда умирают. Так заведено, ведь много старших не нужно. Быть может, - сказал он задумчиво, - после того, как ты спел нам, все будет по-другому? Мы все станем старшими? Мы войдем к вашим женщинам и обнимем их. Ах, как хорошо ты спел про любовь, маленький Фома!

В подтверждение своих слов он поднес к губам кончики пальцев.

– Погляди, Ингкел, - сказал тогда Фома, - мне плохо видно, но я слышу какой-то шум в ивняке.

И когда Ингкел привстал в лодке, вытягивая шею, он поднял свой шест и с размаху ударил Ингкела по беззащитному затылку. Ингкел мягко осел, голова свернута набок, глаза открыты, и тогда Фома подхватил его на руки, пристроил его голову себе на колено и ладонью закрыл ему глаза.

– Я люблю тебя, Ингкел, - сказал он… …Он перегнулся через борт и положил Ингкела на воду. Тот мягко погружался на неглубокое дно, волосы шевелились, точно водоросли, руки и ноги, обтянутые рыбьей кожей, сквозь зеленоватую воду были сами как белые рыбы-ленты. Лицо его, просвечивающее сквозь зелень, было мирным и нежным. Потом над ним сомкнулась тьма.

Фома тихо запел:

Что за воинлежит на дне,ноги его в тени,его голова в огне,ныне, о воины Дельты,настали черные дни,я сам затворил ему веки,кто позавидует мне?

Он взял охапку копий и высыпал их в воду; копья легли на дно, взбаламутив ил, и он больше не видел лица Ингкела. Он ударил шестом, и лодка, которая стала легче на одного воина, рванулась вперед по нейтральной полосе чистой воды… …Наблюдательная вышка была защищена высокой сеткой из колючей проволоки. Прожектор на башне - точно круглая луна за пеленой туч, глядеть на него было не больно, а в голове вместо медного гонга звучал тихий звон разбивающегося стекла.

Словно падала и разбивалась ваза, красивая разноцветная ваза с Суши, которую он в детстве взял в руки, чтобы налюбоваться как следует, и не удержал.

Он, по-прежнему подняв лицо к прожектору, встал в лодке, расставив ноги, чтобы не упасть, и закричал:

– Эй, на вышке!

– Стой, где стоишь! - прокричали с вышки. - Кто ты такой, парень?

Прожектор чертил дугу света, открывая чужим взглядам одежду из рыбьей кожи, его собственную бледную кожу и волосы, подвязанные, как для битвы.

– Перевертыш! - сказал он.

Рядом раздался всплеск. Пуля ушла под воду, окруженная серебряными пузырьками. «Следующая уже не будет просто предупреждением», - подумал он.

– Сюда идут кэлпи, - крикнул он, и лодка плясала на волнах в свете прожектора, - много кэлпи! Объявляйте тревогу! Тревогу всем! Всем постам! Поднимайте вертолеты!