Читаем без скачивания Батарейцы - Николай Петрович Варягов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Майор рывком бросился к огневой позиции орудия Фалько. Впереди разорвался снаряд. Василий Иванович, опережая взрыв, упал на землю. Не успели просвистеть осколки, как он вскочил вновь и метнулся к орудию. Вслед за ним, взяв автомат на изготовку, бежал ординарец. Через несколько минут они появились у огневой.
— Пронесло! — облегченно вздохнул ординарец. — Думал, каюк.
— Раньше смерти не помрешь, — обернулся на его голос майор.
На огневой Крюков увидел довольно мрачную картину. Один солдат лежал с оторванной ногой, без шапки. Майор нагнулся, прикрыл бойцу глаза.
Подошел Фалько, обернулся к склонившемуся у панорамы Бородину, сказал хрипло:
— Пора, Ваня.
Хлестко ударил выстрел. Снаряд прочертил на лобовой броне машины огненную дугу. Крюков поморщился.
— В борт его, стервеца! В борт! — И бросился к орудию: — Дай-ка тряхну стариной.
Крюков встал на колено и начал быстро работать подъемным и поворотным механизмами. Навыки, полученные когда-то, пригодились. В перекрестие попали отполированные траки гусениц, борт. Секундами раньше Фалько доложил о готовности. Пора! Крюков нажал на спуск. Орудие дернулось. Одновременно с этим в затылок майору ударил сжатый воздух, а спину резануло чем-то тяжелым и грузным. Фашистский снаряд, разорвавшись у самого края огневой, выбросив грунт, полоснул осколками, высекая на щите орудия искры.
Опускаясь на побуревший от гари снег, Крюков успел заметить, как вздрогнул вражеский танк. «Попал», — подумал майор и потерял сознание. Очнулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. В глазах мелькали красные радужные круги. Першило в горле. Звенело в ушах. Фалько что-то говорил.
— Товарищ майор, ранены? — наконец донесся до Крюкова глухой голос командира орудия.
— Танк как?
— Там! — кивнул на поле боя Фалько. — Горит. Пехота залегла.
Но тут перед ними вновь вздрогнула и вздыбилась от взрыва земля. Неведомая сила подняла Василия Ивановича вверх и бросила в небытие.
Батареи продолжали отражать атаки превосходящего противника. Кончились снаряды, бойцы отбивались от фашистов из личного оружия, гранатами. Когда же закончились патроны, оставшиеся в живых батарейцы, сняв с орудий панорамы и замки, перебрались в рощицу. Здесь и разыскал их Чернышев. Он переправил орудия и личный состав к штабу полка.
Ночью Хапры были взяты. Уходя, гитлеровцы подожгли деревянные дома, а кирпичные здания подорвали. Бойцы сразу же бросились тушить жилые дома, спасать из пылающих хлевов скотину. Так уж воспитан советский человек: близко к сердцу, как свое, принимает он людское горе.
После короткого отдыха кавалеристы, а вслед за ними артполк двинулись в сторону Матвеева Кургана. Противник особого сопротивления не оказывал. Продвигались наши воины споро. Не отставали и новички — бойцы из последнего пополнения. В полковую семью влились Яков Дробин, Владимир Логачев, Андрей Путылин и Вениамин Федоров. Родом все они были из села Средний Егорлык. В армию пришли добровольцами, испытав на себе так называемый «новый порядок» во время трехмесячной вражеской оккупации. Не раз были биты полицаями. Злости у них на врага накопилось много. Как только советские войска освободили село, изъявили желание бить врага.
Новичков направили в батареи старших лейтенантов Сыроежкина и Зайкова. Через несколько дней в боях за Обуховку, Синявку и особенно за Семерники и Хапры все они проявили мужество и отвагу, были представлены к наградам.
К Матвееву Кургану подошли в полдень. Немного прояснилось. Сквозь низкие тучи выглянуло долгожданное солнце. Батарея развернулась на небольшом взгорке. Вскинув к глазам бинокль, комвзвода Васнецов увидел утопающие в садах одноэтажные домики, водокачку из красного кирпича и около десятка двухэтажных домов. Дальше простерлась широкая пойма реки Миус.
Николай принялся обстоятельно рассматривать поселок. На узких улочках сугробы посеревшего снега. Люди в мундирах суетились, шарахались от разрывов. В одном из садов пылал сарай. Дым струился сквозь ветки деревьев и медленно полз по-над землей. В районе железнодорожной станции клубился черный, жирный и тягучий дым. Видно, горели нефтепродукты.
У одного из сараев Васнецов заметил штурмовое орудие, а неподалеку танк.
— Ого! — невольно вырвалось у Николая. — Да тут фрицы приготовили нам достойненькую встречу.
— Ты это о чем, Коля? — послышался сзади голос Чигрина. — Что интересного увидел? Фашиста недобитого?
— А ты посмотри. — Васнецов передал бинокль Чигрину. — Крайний дом, крытый железом. У сарая — штурмовое орудие, а справа — танк. Замаскирован под копенку с сеном.
— Надо же! — присвистнул Григорий Чигрин. — Я и не заметил. Коля, у соседнего дома — тоже танк, а вот еще, еще…
Матвеев Курган стоит на высоком берегу реки. С него открывается широкая панорама. Нелегко выбить отсюда фашистов.
И СНОВА В БОЙ
В начале февраля влажные азовские ветры принесли в низовья Дона тучи. Мокрый снег сменялся без конца моросящими дождями, зачастили туманы. Потемнели поймы речушек, лугов, придорожные кюветы, обнажились бугры, почернела выброшенная армейскими лопатами и тротилом земля. «Сиротская зима», — говорили меж собой батарейцы. «Гнилой сезон, — отвечали им сельчане. — Ох и много с ним горюшка: то хлябь, то мороз. Нынче проедешь, завтра застрянешь. Такой он у нас, февраль».
Бесцветная, тусклая стояла погода. По утрам на крышах домов, деревьях, обрывках проводов высыпала белесая изморозь. Но проходил час, другой — и она превращалась в прозрачные капли. Вновь наплывали тучи, сыпал мелкий дождь. А кому по душе день с серым небом и чудными холодными каплями… Бойцы на все лады кляли небесную канцелярию.
Распутица принесла немало хлопот. Бронетранспортеры застревали на разбитых дорогах, глохли во вспучившихся ручьях и заболоченных низинах. Их приходилось толкать, а то и выносить на руках. Кавалеристы сочувственно глядели на артиллеристов — мокрых, облепленных с ног до головы грязью. Подчас спешивались и впрягались вместе с ними в работу.
В Матвееве Кургане противник закрепился прочно, успел подтянуть сюда крупные силы.
Радостью тех февральских дней были встречи в освобожденных хуторах и станицах. Старики-казаки, казачки наперебой приглашали в дома. Угощали соленьями, вареной картошкой, иногда молоком, сметаной, а то невесть как сохранившимся салом — всем, что осталось после вражеского нашествия. Угощали щедро, от чистого сердца.
Сельчане с горечью рассказывали о своей жизни под немцем, при фашистском «новом порядке», когда царил повальный грабеж, расстрелы. По спинам стариков пошли нагайки. Вернулось канувшее в Лету время свинца и розги. Фашисты уничтожали коммунистов, комсомольцев, активистов. Случалось,
