Читаем без скачивания Хитрожопый киборг - Аманда Майло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я на тебя не сержусь.
— Ты признался, что у тебя есть проблемы со мной, — парирует она, как обвинение.
— Есть проблема, которая касается тебя, — говорю я, пристально глядя на нее. — Ты делаешь это задом наперед, — указываю я, наблюдая, как она борется с кожаным ремнем, который пытается высвободить.
Она вскидывает руки и громко всхлипывает, заставляя Пако отшатнуться в сторону.
Озабоченно хмурясь на них обоих, я осторожно отодвигаю ее подальше от осла и принимаюсь за работу, освобождаю орикса и переношу его на разделочный стол, где посыпаю еще большим количеством консервирующей соли, чем натирал в полевых условиях, прежде чем повернуться к Пако, чтобы снять его сбрую.
— Что на тебя нашло? — спрашиваю я ее, пытаясь освободить его.
— Что за «проблема, которая касается меня»? — спрашивает она, используя мои слова для обозначения моего ответа, который я ей дал, когда она слегка расхаживает и ведет себя странно. И снова потирает спину.
Вздохнув, я оставляю Пако, хватая тюк сена, подхожу к Бекки и бросаю его к ее ногам.
— Садись, — говорю я ей.
Вытирая глаза, она позволяет мне обнять ее за плечи, взять за руку и осторожно усадить. Ее позвонки хрустят в нескольких местах.
— Спасибо тебе, — тихо говорит она.
Я киваю и возвращаюсь к Пако, который максимально натягивает веревку в сторону Бекки, его верхняя губа выпячена в тщетной надежде, что он сможет дотянуться до тюка сена, который я принес для Бекки.
— Этот тюк предназначен для комфорта моей пары, а не для твоего желудка, — говорю я ему. — Пока, — я покормлю его, как только сниму с него сбрую и расчешу.
Сбоку от меня Бекки вздрагивает в каком-то непроизвольном спазме. Она пытается вдохнуть несмотря на дрожь, но происходит некоторая борьба с ее диафрагмой и органами дыхания, из-за чего ее вдох превращается в странное икающее всасывание.
Если бы она была йондерином, как я, я бы подумал, что она испытывает физическое замешательство, пытаясь дышать носом, а не жабрами.
Усиливая это впечатление, она украдкой вытирает нос и лицо платьем.
Она успокаивается по мере того, как я изучаю ее, и когда я сканирую ее мозг, то прихожу в большее замешательство, чем когда-либо, потому что обнаруживаю на содержимом ее черепа слабые следы в тех местах, где люди проявляют стыд и смущение. И что поразительно — страх.
В полной растерянности я спрашиваю:
— Как мне показать тебе любовь так, чтобы ты увидела и оценила?
Пако поворачивает голову в мою сторону, его уши вытягиваются вперед.
— Не ты, — говорю я ему. Я смотрю на Бекки.
В ее мозгу возникает странное облако. Мгновение она смотрит на меня с непонимающим выражением лица. Она взвизгивает:
— Что?
Нахмурившись, я беру скребницу15 и начинаю быстро вычесывать мех Пако, сбившийся из-за сбруи.
— Я осел для твоей кобылы.
Мозг Бекки пульсирует в секторах замешательства.
— Что…? — повторяет она, но медленнее. С намеком.
Пако начинает грызть свой поводок. Я перестаю чистить его и начинаю изо всех сил пытаться высвободить веревку из зажатых зубов. Разочарование, звучащее в моем голосе, вызвано исключительно той битвой, которую Пако заставляет меня выносить.
— Ты кобыла! — говорю я Бекки, дергая за веревку. — Брось ее, идиот! — я рычу на Пако. Обращаясь к Бекки, продолжаю. — А я осел. И мы говорим на двух совершенно разных языках, — объясняю я, бросая на нее встревоженный взгляд.
— О чем ты говоришь? — спрашивает Бекки.
— Я сдаюсь, ты, маленькое невежественное чудовище. Подавись ей, — говорю я Пако, затем машу ей рукой. В пространство между нами. — Это отличный пример. Ты помнишь, как Пако пытался ухаживал перед кобылками в день моего приезда? — я снова начинаю расчесывать его. Толстые волокна веревки-поводка скрипят между зубами Пако, когда он сжимает ее, но я игнорирую это, обхватывая его рукой и расчесывая шерсть на спине. — Кобылы были в лучшем случае сбиты с толку, совершенно не обращая внимания на его попытки добиться их расположения. И ты сказала мне, что, хотя для нас было очевидно, что Пако неравнодушен к самкам, ослы ухаживают совсем не так, как жеребцы, поэтому его намерения не были поняты кобылами. Это произошло потому, что эти два вида животных говорят на двух совершенно разных языках.
— Хорошо… — Бекки говорит так, что, я полагаю, это означает, она поощряет меня прояснить еще больше — ее брови хмурятся, когда она в замешательстве смотрит на меня.
Стряхивая с расчески клочок шерсти, я киваю.
— Подобно Пако, неуклюже раскачивающемуся перед кобылами, когда он явно хотел быть соблазнительным, я предполагал, что для тебя будет очевидно, что я ухаживаю за тобой, — я опускаю взгляд и перемещаюсь вбок, чтобы лучше достать его зад. — Но все усилия, которые я предпринимал до сих пор, были безуспешными. Ты так тщательно отвергла их, что я сбит с толку.
— Ты пытался ухаживать за мной? — спрашивает Бекки.
Ее голос звучит так откровенно растерянно, что это ранило бы меня, если бы я уже не понял, что мои попытки доставить удовольствие своей паре были совершенно потеряны при переводе.
— Мы уже женаты! — указывает она с выражением крайнего замешательства в голосе.
Я на мгновение запинаюсь, подбирая слова.
— Разве супруги не ухаживают друг за другом? Разве не в этом смысл поиска пары? — я смотрю на нее. — Чтобы взять на себя ответственность ухаживать за ней до конца ее дней?
Она моргает.
— Некоторые пары… ходят на свидания. Любят проводить вечера…
Я ухватываюсь за это предложение.
— Как мне устроить свидание с тобой? Я принес тебе лучшую добычу, которую смог поймать, чтобы продемонстрировать, как высоко я тебя ценю. Я знаю, что тебе не нравится аромат моего любимого морского мяса, и поскольку я хочу хорошо тебя обеспечивать, я подумал, что если я принесу тебе этого сухопутного орикса, как пищу для тебя, — я указываю на него, — это докажет, как я ценю твое счастье и комфорт, — я чувствую, как уголки моего рта опускаются вниз от внутреннего смятения. — Но, исследуя механику твоего разума, я не вижу никаких указаний на то, что ты связываешь мою заботу
