Читаем без скачивания Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим - Уильям Теккерей

«Всѣ другіе путешественники (сказалъ онъ весьма основательно) достали лошадей и уѣхали. У Русскихъ есть лошади, у Испанцевъ есть лошади, у Англичанъ есть лошади; но мы, визири въ своей странѣ, мы, пріѣхавшіе съ письмами Галиля-паши, подверглись посмѣянію; надъ нами издѣваются! Развѣ письма Галиля-паши грязь, недостойная вашего вниманія? Развѣ британскіе львы собаки, съ которыми можно обходиться такимъ образомъ?» и т. д. Эта рѣчь, со всѣми ея дополненіями, продолжалась не менѣе четверти часа и кончилась клятвою, что мы съ разсвѣтомъ дня будемъ писать Галилю-пашѣ и англійскому посланнику, если лошади не будутъ доставлены. Послушали бы вы турецкій хоръ, загудѣвшій въ отвѣтъ намъ. Дюжина голосовъ захрипѣла, завопила съ дивана. Робкій переводчикъ не смѣлъ переводить этихъ энергическихъ возгласовъ; но не трудно было угадать, что они заключали въ себѣ мало лестнаго для насъ и для Англіи. Наконецъ, гамъ этотъ заключился клятвою кади, что лошади будутъ доставлены къ тремъ часамъ утра, и что если не исполнитъ онъ своего обѣщанія, тогда можемъ мы жаловаться на него Галилю-пашѣ.

Мы встали и раскланялись съ чрезвычайной важностью. Очень хотѣлось бы знать мнѣ, показались ли мы дѣйствительно похожими на львовъ этимъ поклонникамъ Магомета, и особенно желалъ бы я видѣть въ переводъ на англійскій языкъ спичъ, сказанный въ отвѣтъ намъ однимъ невѣрнымъ, въ чалмъ и широкихъ шараварахъ. Онъ и глядѣлъ, и говорилъ съ такимъ бѣшенствомъ, что, казалось, готовъ былъ утопить всѣхъ насъ въ морѣ, которое шумѣло подъ окнами, сливая неясный говоръ свой съ громкимъ концертомъ внутри комнаты.

Отсюда пошли мы черезъ базары, биткомъ набитые народомъ. Въ одномъ необитаемомъ, полуразрушенномъ домѣ играли и пѣли дѣти; ихъ собралось сюда нѣсколько сотенъ; нѣкоторые, сидя по уголкамъ, курили кальяны; одинъ изъ нихъ напѣвалъ очень миленькую пѣсенку, другіе играли въ казино, и этихъ задорныхъ игроковъ обступила толпа зрителей, слѣдившая за ходомъ игры съ самымъ горячимъ участіемъ. На одномъ базаръ наткнулись мы на сказочника. Онъ говорилъ очень быстро и размахивалъ руками; Турки слушали его съ большимъ вниманіемъ. На другомъ рынкѣ, попивая кофе, глядѣли они съ любопытствомъ на продѣлки фокусника, который очень озлился на насъ, когда открыли мы, куда онъ прячетъ горошины, и хотѣли разсказать объ этомъ публикѣ. Все это чрезвычайно интересовало меня. Здѣсь играютъ въ казино и занимаются фокусами; сказка объ Антарѣ та же самая, которую слышали здѣсь сорокъ лѣтъ назадъ тому; но Турокъ и теперь занимаетъ она попрежнему. Неужели восточные народы незнакомы со скукою? Или этому злу не дозволено проникать сюда?

Съ базаровъ отправились мы взглянуть на Мустафу, который слыветъ здѣсь великимъ человѣкомъ. Но мы не видали его: онъ убѣжалъ въ Египетъ. Султанъ потребовалъ съ него шестнадцать тысячь кошельковъ, то-есть 80,000 фунтовъ стерлинговъ. Великій человѣкъ обратился въ бѣгство, а падишахъ велѣлъ конфисковать его домъ, лошадей, муловъ и все движимое имѣніе. Гаремъ Мустафы опустѣлъ. Мистеръ Мильнесъ могъ бы написать полдюжину прекрасныхъ поэмъ, еслибъ онъ побывалъ съ нами въ стѣнахъ этого необитаемаго теперь святилища. Мы переходили изъ залы въ залу, съ террасы на террасу, и никто не спросилъ насъ: зачѣмъ мы пришли сюда? Дремавшіе на голомъ полу оборвыши едва удостоивали насъ взглядомъ. Мы вошли въ собственный диванъ Мустафы; и здѣсь, какъ въ домѣ кади, было возвышеніе, но на немъ не сидѣло брадатыхъ друзей хозяина въ эту ночь рамазана. Была тутъ маленькая жаровня, но куда же дѣвались невольникъ, кофе и горячіе уголья для трубокъ? Любимыя Мустафою изрѣченія корана все еще оставались на стѣнахъ этой комнаты, но только некому было читать ихъ. Мы перешагнули черезъ спящаго Негра и отворили окна, выходившія въ садъ. Тамъ, между деревьевъ, стояли мулы, лошаки, верблюды и лошади; но гдѣ же Мустафа? Не попалъ ли онъ со сковороды султана, на вертѣлъ Магомета-али? A что лучше: жариться на сковородъ или на вертелѣ? Для полнаго уразумѣнія всей красоты арабскихъ ночей не мѣшаетъ совершить это маленькое путешествіе и взглянуть на дѣйствующія лица и на самое мѣсто дѣйствія.

Пройдя подъ темнымъ сводомъ воротъ, мы очутись въ полѣ, за городомъ, и тутъ открылась передъ нами другая чудная сцена изъ Тысячи Одной Ночи. Небо было усѣяно миріадами блестящихъ звѣздъ; даль пряталась въ туманѣ; бойницы и зубчатыя стѣны города рѣзко рисовались въ воздухи; кое-гдѣ подымались старыя экзотическія деревья; горбы спящихъ верблюдовъ торчали изъ-за рѣдкой травы; собаки лаяли; высокіе городскіе ворота были обставлены фонарями; намъ подали кальяны и шербета, и мы удивлялись при мысли, что въ три недѣли можно перенестись сюда изъ Лондона.

Ночь провели мы въ домъ англійскаго консула. Добрый старикъ отдалъ намъ всѣ свои тюфяки; мы улеглись на полу, а леди прикорнули вокругъ насъ на диванахъ. Что касается до меня, я надѣялся видѣть золотые сны, въ родѣ Альнаскаровыкъ; но, чу! маленькій комаръ загудѣлъ на своей волторнѣ; вспрыгнула дѣятельная блоха, съ злобнымъ намѣреніемъ: попробовать христіанской крови (восточныя блохи кусаются несравненно больнѣе нашихъ), и клопъ… ажъ, проклятый! Неужели назначеніе его заключается въ томъ только, чтобы кусать человѣка? Одинъ Больверъ, своимъ патетическимъ слогомъ, могъ бы описать приключенія этой несчастной ночи, ознаменованной шумомъ, стономъ, проклятіями и позорнымъ униженіемъ человѣчества! Я слышалъ пѣніе пѣтуховъ, крикъ дѣтей, которыхъ убаюкивали матери, и ржаніе бѣдныхъ лошаковъ при нужномъ свѣтѣ; наконецъ услыхалъ я стукъ копытъ и оклики вожатыхъ. Было три часа: лошади дѣйствительно пріѣхали. Ослы, мулы, вьючныя сѣдла и погоньщики — все это перемѣшалось при лунномъ свѣтѣ, посреди живописной улицы. Такъ-то провелъ я первую ночь въ Сиріи.

XI

Кавалькада. — Устройство поѣзда. — Турниръ. — Рамле. — Путевые эскизы. — Встрѣчи. — Абу-Гошъ. — Ночь передъ Іерусалимомъ

Болѣе часа времени потребовалось на приведеніе въ порядокъ нашего каравана. Для удобства всадниковъ, надобно было пересѣдлать лошадей; дамы усѣлись на носилкахъ, впереди и сзади которыхъ были запряжены два черныхъ мула, при каждомъ изъ нихъ находился грумъ, и съ боку шелъ высокій, чрезвычайно добрый на взглядъ, смуглолицый парень, который не давалъ паланкину раскачиваться и предлагалъ свою спину вмѣсто подножки, когда садились въ экипажъ или намѣревались изъ него выдти. Эти три молодца, выдержанные постомъ, прошли около сорока миль, въ продолженіе четырнадцати часовъ, по дурной дорогѣ, легко и быстро, не теряя ни на минуту веселаго расположенія духа. Во время пути раза два напились они воды, и только этимъ преступили правило, предписанное закономъ; но отъ хлѣба и отъ всего, что мы предлагали имъ по съѣдобной части, они отказались рѣшительно, и шли такъ бодро, что верблюды могли бы имъ позавидовать. Какой урокъ терпѣнія для поль-мольскихъ Сарданапаловъ, которымъ рыхлые диваны клуба кажутся все еще недовольно мягкими!

Еслибъ вздумалось мни писать на досугѣ сонеты, я постарался бы выразить въ четырнадцати строкахъ тѣ чувства, которыя волновали меня, когда сидѣлъ я на высокомъ турецкомъ сѣдлѣ, съ плетеною изъ бумажныхъ шнурковъ уздою, парою стремянъ, въ родъ двухъ лопатъ, и съ безчисленными бусами, бляхами и кисточками на сбруи, готовясь на лихомъ скакунѣ въѣхать въ таинственную сферу сирійской жизни. Каковы должны были казаться мы при лунномъ свѣтѣ? Ручаюсь, что такую лошадь и такого сѣдока не часто видите вы въ Лейстерширѣ. Стремена чрезвычайно коротки; грубые ремни рѣжутъ ноги, и вы сидите на конѣ, словно на башнѣ, упасть съ которой очень нетрудно. Неопытному ѣздоку не мѣшаетъ, для безопасности, класть палку или зонтикъ поперегъ осгроконечнаго сѣдла, чтобъ не пролетѣть по-крайней-мѣрѣ черезъ шею лошади. Я нашелъ это средство весьма удобнымъ при спускѣ съ горъ и рекомендовалъ его добросовѣстно смиреннымъ пилигримамъ, которыхъ встрѣтилъ въ городѣ.

Мы, мирные люди, не подражали другимъ, болѣе воинственнымъ путешественникамъ, и не обвѣсили поясовъ своихъ ятаганами и пистолетами. Происшествіе, разсказанное намъ въ Іерусалимѣ, можетъ служить урокомъ для пилигримовъ, которые любятъ украшаться оружіемъ. Почтенный Гогэнъ Эрмеръ, недавно совершившій путешествіе по Востоку, носилъ на поясѣ двѣ пары пистолетовъ такой превосходной отдѣлки, что одинъ шейхъ изъ окрестностей Іерихона, прельстясь ими, ограбилъ его начисто. Не знаю, разсказалъ ли Эрмеръ эту исторію друзьямъ своимъ, по возвратѣ на родину.

Въ дополненіе къ этому, можно упомянуть о другомъ случаѣ. Знаменитый ирландскій перъ, лордъ Ольджентъ, отличившійся во время службы своей въ Бокингэмширскихъ Драгунахъ, хотѣлъ заплатить что-то въ родѣ подати іерихонскому шейху, какъ вдругъ явился другой шейхъ и началъ доказывать, что онъ-то и есть настоящій губернаторъ Іерихона. Оба эти близнеца долго спорили объ особѣ лорда Ольджента, какъ двѣ женщины о невинномъ ребенкѣ передъ царемъ Соломономъ. Пришлось путешественнику заплатить обоимъ; но такихъ исторій здѣсь не оберешься.