Читаем без скачивания Полкоролевства в придачу - Виктор Точинов

Глава последняя

Брок ушел. Я сидел на топком берегу и отчего-то вспоминал армато Марко. Давным-давно, совсем в иной жизни, этот невысокий, толстенький и чем-то похожий на мячик маласкарец гостил в Арновале. Марко прославился своим путешествием в дальние, неведомые страны Восхода, сочинил книгу о них, пользующуюся невиданной популярностью, забросил рискованные торговые вояжи и проводил время, кочуя по замкам богатых дворян – рассказывал хозяевам и гостям не вошедшие в книгу диковинные истории, демонстрировал коллекцию экзотичных вещей, собранных в экзотичных местах.

Недоброжелатели и завистники поговаривали, что на самом-то деле армато Марко излишне далеко на восток не забирался, а вынужденно провел два года в Эль-Карадже, пока высокий суд светлейшего аймира разбирал имущественные иски местных купцов к маласкарцу. Там, дескать, армато Марко и собрал истории для своей книги – слушая по караван-сараям байки приезжавших с востока торговцев. И экспонаты для своей коллекции редкостей купил у них же. Может, так и было, не знаю…

Но одно несомненно – пожилой купец имел огромный жизненный опыт и весьма наблюдательный взгляд. Он сразу понял, что происходит между Изабо и мною. И словно бы невзначай начал рассказывать мне (только мне!) как законы и обычаи разных стран относятся к бракам между близкими и дальними родственниками… Зима в тот год была долгой и холодной, занесенные снегом перевалы надолго отрезали Арноваль от внешнего мира. К весне мы с армато Марко беседовали вполне откровенно. Уезжай, говорил он, бери ее и уезжай, – неважно, что столь многое ждет тебя в этой стране. Власть, богатство, слава – приходят, и уходят, и снова приходят, и мы поглощены азартной игрой; но потом всё придет или уйдет навсегда – и ценным и важным останется лишь одно: те, кто дорог нам и кому дороги мы... Кого мы любим и кто любит нас… Уезжай, Арно, – или однажды пожалеешь об этом, как жалею я, – жалею о том, что не остался…

Я тогда не поверил ему. Или побоялся поверить. Я до сих пор не верю в счастье с любимой в шалаше, в рубище, под чужими звездами… Лучше уж делить трон – с тем, кого любишь и кто любит тебя.

Всё так… Но отчего-то куда сильнее, чем о потерянном троне Аргайла и об ускользнувшем титуле принца-консорта я сейчас жалел, что не уехал с Изабо за Пролив…

Половинка разломанного ошейника Брока валялась неподалеку. Я поднял, тщательно очистил от налипшего ила. Вот оно, сестричка, наше Кольцо Разлуки – которое никогда не натянет указующую нить…

Удивительно, но наложенное Изабо слово еще чувствовалось на обломке… Сильна, сильна была сестричка…

Я вскочил. Выпалил длинную и заковыристую тираду на орочьем – эпитеты, существующие в людских языках, слишком слабы: не способны дать должную оценку моей сообразительности… Дрожащие пальцы привязывали кожаный шнурок к половинке ошейника и никак не могли затянуть узел.

Возвращаться к Тур-де-Буа сейчас – все равно что соваться в пасть дракона. Умирающего, агонизирующего, не обращающего на тебя внимание дракона – но еще способного в любой миг сомкнуть челюсти.

Я вернулся – бешеным галопом, рискуя загнать последнюю лошадь.

В замке что-то еще происходило – судя по доносящемуся с развалин дикому скрежету камня. Но я не обратил внимания.

Деревья теперь не тянули ко мне ветви, и не бугрился дерн от движения корней. Холм окружала редкая цепочка на вид совсем обычных дубов и вязов. Ну где же, где же, ради Девственной Матери, под каким деревом я видел обрывок лиловой рясы?!

Половинка ошейника не могла помочь, но я выдрал ее из кармана, с треском разорвав ткань… Бесполезно… Слишком тяжелая… По легкому подрагиванию не определить, какое из деревьев мне нужно…

Какое??!!

Кажется, я проорал это вслух…

И, кажется, услышал ответ…

Не крик, не слово – далекий-далекий отзвук, словно донесшийся из глубин земли или небесных чертогов.

Я иду, Изабо!

Пальцы сжали медальон, цепочка врезалась в шею и лопнула. В другом кулаке я стиснул Ошейник Разлуки.

Я шел на него, на Монстра Буа, прикинувшегося сейчас деревом, дубом с иссеченной глубокими трещинами корой. Я шел на него, зная, что смету все преграды на пути. Я шел за своей женщиной.

Не мои руки разнесли в щепки то, что лишь казалось несокрушимым деревом. И не наспех сочиненное заклятие. Ударила боль всех моих потерь, сложенная воедино…

Я вцепился в издыхающего Монстра, как фокстерьер в лисицу, я стал с ним единым целым, я терзал, разрывал его на куски, пытаясь дотянуться до Изабо. Я падал в бездонный черный колодец, взлетал к сияющим вершинам, замерзал в беспросветной бездне, сгорал в ослепительной вспышке, тонул в бушующих волнах кровавого моря, – всё одновременно. Я познал сущность Монстра и страшный мир, породивший его, я познал магию этого мира и мгновенно плел из нее заклятия чудовищной силы, способные осушать моря и повергать во прах горы… Я был сейчас всеми: Маньяром и каждым из его лучников, Виайлем и остальными ребятами, Имельдой де Буа и каждым из сотен людей, увлеченных ею в бездну. И я был Изабо, моей Изабо…

Потом все кончилось.

Она лежала на траве – обнаженная, вся измазанная чем-то липким, маслянистым, обсыпанная крошками древесной трухи. От дуба не осталось ничего, даже мелких щепок.

Я отрешенно подумал, что едва ли когда-нибудь сумею повторить ТАКОЕ. Разве что… Если бы в своем слиянии с Монстром Буа я уловил бы отзвук, намек, свидетельствующий, что Иветта жива, что ее можно вытащить – сумел бы? Рискнул бы? Не знаю… И теперь никогда не узнаю…

Изабо открыла глаза. И попыталась что-то произнести.

Я опустился на колени.

– Арно… – прошептала она.

Мы медленно ехали – прижавшись, вдвоем укутавшись одним плащом – сине-красным плащом лучников королевского прево.

Изабо молчала. И никаким иным образом не реагировала на мои слова. Я говорил много – пытался вывести ее из прострации воспоминаниями о детстве, и о сегодняшних наших приключениях… Изабо молчала.

Отчаявшись, я произнес, пародируя ее недавнюю тираду:

– Ты не могла бы применить на себя заклятие – то самое, с лавандой или жасмином? Видишь ли, милая Иза, находиться под одним плащом с женщиной, проведшей несколько часов в трухлявом древесном нутре и не принявшей после того ванну… Некоторых весьма возбуждают дамы, от которых за лигу шибает древесной гнилью – но я не из их числа.

Она выдала мне пощечину – слабой, дрожащей рукой. Я поцеловал ее.

И решил: пусть отправляются в Черный Мешок и Пролив, и счастье в шалаше, и любовь на дерюге! Соберу отряд, отвоюю Аргайл у Жофруа – а у властителей достаточно способов заткнуть рты, сплетничающие об их женах.