Читаем без скачивания Апрельский туман - Нина Пипари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед Воротами меня ждет Бессонница. Своими костлявыми руками она крепко держит отчаянно брыкающегося брата.
…Я снова в своей комнате, но рядом со мной никого нет — они уже внутри меня, а значит, сегодня я не засну. Болтливая старуха бубнит в моем ухе, как радиоточка, не умолкая ни на секунду. Она с жаром и художественными преувеличениями рассказывает о жизни незнакомых мне людей. Со смаком описывает их убогое, однообразное до тошноты существование, заставляя меня в который раз проживать вместе с ними их жизнь — цикличную и бесцельную, парадоксальную в том смысле, что она кажется бесконечной за счет своей повторяемости: от субботы до субботы, от праздников до праздников, от получки до получки, от футбола до футбола, от покупки до покупки, — и все же в один момент этот порочный круг обрывает Смерть. Хотя и в этом просматривается все та же цикличность.
Потом Бессонница для пущего эффекта убирает стены и вживую показывает мне изнанку «ячеек общества» в самых отвратительных и угнетающих подробностях. И я думаю об этом всем, и перевариваю, и анализирую, и вживаюсь — и знаю, что смысла в этом нет, но перестать не могу, а она все говорит и говорит. Вот я уже в других странах, но и там то же самое… она давит и давит меня, превращая мою голову в воронку.
В такие часы (а отнюдь не минуты) по-настоящему хочется умереть. Тишина и абсолютная неподвижность повсюду — и шум в моей голове прокладывает бездонную пропасть между мной и всеми остальными людьми, и как никогда я мечтаю быть такой, как все.
Совершенно опустошенная, измученная страшной головной болью и усталостью, я лихорадочно пытаюсь придумать хоть что-нибудь, что могло бы облегчить мои страдания. Напиться? Будет только хуже. Лекарства? Давным-давно перестали действовать в приемлемых дозах, а снова перебрать я не хочу. Закрыв один глаз, чтобы уменьшить боль от яркого света монитора, открываю папку с музыкой, тыкаю первого попавшегося исполнителя и откидываюсь в кресле. От дополнительных звуков голова будет болеть сильнее, но зато притупится острое ощущение одиночества и пустоты. Неожиданно вместо любимой Лединой музыки в тишине квартиры раздается тонкая мелодия скрипки. Ее печальный голос звучит так щемяще, так пронзительно чисто, что на мои опухшие глаза наворачиваются слезы. Я плачу и чувствую, что шум голове становится все тише, сумятица в душе постепенно стихает, и — о чудо! — из-под кровати выползает измученный Морфей.
Осторожно, чтобы, не дай Бог, не спугнуть это до обидного эфемерное ощущение, я крадусь к кровати и ак-кура-а-атно ложусь. Уже находясь на пути к Воротам, я вспомнила фигурку на заснеженной скамье и твердо решила подойти к ней завтра после лекций и предложить альтернативную дружбу. Столько раз обжегшись — сколько можно? Дружба вообще пустое слово. Но есть вариант. Вариант так понравился мне, что я отмахнулась от долгожданного Морфея и записала «Правила альтернативной дружбы». Правила были следующие:
Мы ничего не должны знать друг о друге, кроме имени.
Наши разговоры должны касаться исключительно учебы и вопросов самого отвлеченного характера — ничего личного.
И наконец, последнее: никаких адресов и номеров телефонов, никаких встреч вне университета, и самое жесткое — никакого общения с другими сокурсниками!
Довольно сурово и деспотично, — подумала я. Но, вспомнив лицо этой девочки, решила почему-то, что она примет эти условия безоговорочно. Успокоив себя этой мыслью, я уверенно свистнула подлеца Морфея, и мы наконец отправились в путешествие.
…Стоит ли говорить, что я проспала все, что только можно было, и приплелась на самую последнюю пару. А когда она закончилась, моей уверенности и след простыл. Со стучащим сердцем я наблюдаю, как мой «объект» складывает тетрадь в сумку, поднимается со стула и направляется к двери. Впившись в нее взглядом, я почему-то уверена, что все получится «само собой». И действительно, все так и случилось — просто, совершенно естественно, с обоюдного согласия. Коренной перелом в моей жизни прошел так незаметно и мягко, что я ничего не помню об этом моменте… И вообще, не уверена, было ли явью все то, что произошло со мной с тех пор.
* * *
Как мы попали в этот хор? Я не знаю. Тем более это было таким кощунственным нарушением пункта № 3 нашего договора! Просто однажды Ника пришла в универ какая-то странная — мне кажется, уместно здесь будет употребить слово «просветленная». Я была ужасно заинтригована, но старалась не подавать виду — уговор есть уговор, тем более мной же и инициированный! Но к концу дня эта «просветленность» никак не затемнялась, а как бы наоборот — становилась все более прозрачной, лицо ее было словно пронизано лучами яркого света, а меня от любопытства (о, стыд и позор!) просто распирало, так что я уже почти сдалась, но тут Ника сама избавила меня от мучений. Она просто подошла после пар и сказала как бы между прочим, зная мою гордость и видя, как меня «приперло»:
— А я теперь на хор хожу. По средам и четвергам. Хочешь, будем вместе ходить?
Я вспомнила, что сегодня четверг, а вчера была среда, и вчера она уже ходила на хор. Без меня. Что-то вроде ревности запекло у меня в груди. И я сказала хриплым чужим голосом:
— Хочу.
И мы пошли. Странное чувство: в силу специфики нашего договора тот красивый профиль, что плыл справа от меня, казался чем-то не из моей жизни — в принципе, на это я и рассчитывала, когда предлагала ей свои условия нашей дружбы. В идеале это должна была быть говорящая, живая опора, готовая в любой момент поддержать меня морально и физически — и в то же время не загружающая мой и без того засоренный мозг своими проблемами и не сующая, в свою очередь, любопытный нос мне в душу. Какой бы замечательной ни казалась Ника, наступать на одни и те же грабли десять раз кряду — признак идиотизма. Но в реальности все оказалось совсем по-другому. В общем, я была очень рада этому нарушению — так спокойно, как с ней, я чувствовала себя только в детстве, когда мы с мамой и сестрой ездили на море. И настолько ясно я представляю сейчас то время, что в самом центре города, в час пик, мне ни с того ни с сего пахнет
