Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так я перелетаю в другой город покрупнее. Там, я отчего-то приземляюсь на узкий балкон огромного правительственного здания. Что за здание — неясно. Размеры у него циклопические, а город — явно не Москва. Мне открывают огромную стеклянную дверь.
За ней двое работников ресторана, которые объясняют, что большую часть персонала эвакуировали в связи с нашествием крыс, а они вот сидят и подъедают остатки.
Я сажусь вместе с ними за столик в пустом зале, и начинаю закусывать. На огромном экране перед нами строит рожи телевизионный ведущий, рассказывая, куда продвинулись крысы. и что ещё интересного происходит в мире.
Надо бы лететь дальше, но куда — совершенно не понятно. К тому же дельтаплан мне ужасно надоел.
— А крыс-то не боитесь? — спрашиваю я официантов.
— Нам эти крысы по херу, — отвечают мне они. — У нас здание герметичное.
Я заглядываю на лестницу, и вижу, что все дверные проёмы наглухо уплотнены какими-то механическими распорками.
— Сиди с нами, товарищ, — говорят мне официанты. — Ты мужик вроде свойский, а у нас тут жратвы навалом. Год просидим, всё не сожрём.
— Нет, — отвечаю. — Не могу.
Внезапно я оказываюсь на плоской крыши этого здания. Кругом вымерший город, который сверху оказывается гораздо больше, чем я думал. Рядом со мной на этой крыше, откуда ни возьмись, оказывается Девушка Несказанной Красоты. Собственно, такие девушки водятся только в американских фильмах, где их поселяют всякие компьютерные художники.
— Знаешь, — сообщает мне она. — Мы тут думали (и сразу становится понятно, что её не официанты подговорили, а она представляет какие-то высшие силы), мы подумали тут, не сдать ли тебя этим крысам. Но решили крысам не сдавать. Потому как крысы нам не понравились. Так что давай съёбывать отсюда вместе.
И я снова завожу свой дельтаплан с моторчиком и подвигаюсь на стульчике, чтобы дать девушке место.
Извините, если кого обидел.
08 марта 2004
История про сны Березина № 117
Приснился очередной апокалиптический сон. Я очутился в Москве, в здании Московского университета на Ленинских горах. Это, правда, особое, другое здание университета, нежели чем то, что всякий может увидеть воочию, или, хотя бы на открытках и живописных полотнах.
Это огромное здание с толпами атлантов, подпирающими какие-то античные портики, с цепочками внутренних двориков, цирками и катерами.
Но, присматриваясь к какой-то колонне, я вижу, что она еле заметно для глаза вздрагивает, крохотные трещины на ней дышат. Всё оттого, что под Москвой ползает Гигантский Земляной Червяк, живущий в метрополитене.
Но это не единственная напасть — повсюду в городе начинают видеть большой гипсовый бюст Сталина, что без рук, без ног, но передвигается по городу. Это облупленный, кое-где в чернильных пятнах, но очень большой бюст, величиной с дом. При своём движении он не щадит ничего — прокладывает среди улиц и кварталов широкую просеку. В этой сне я очень ругаюсь на этот символ — бегая туда и сюда по Москве. Отчего мироздание не могло придумать что-нибудь поостроумнее.
Даже внутри сна я понимаю, что это прозрачный намёк на известную песню Александра Галича, а, может быть, и на какие-нибудь выборы. Всё это кажется мне удивительно неуместным — расскажешь кому, а тебя обвинят в подтасовке снов в угоду какой-нибудь хакамаде. Но потом оказывается, что собственно, Сталин не символ зла (или добра), а это терминатор в исконном значении, черта отделяющая тьму от света. Он размечает город, готовя его к Страшному Катаклизму. Поэтому-то этот усатый бюст сам по себе не добро или зло, а грань, их разделяющая. Эта мысль во сне меня, надо сказать, поражает — только всё равно, совершенно непонятно, куда бежать — по ту сторону от проложенной им просеки, или по эту.
Причём в этом сне у меня довольно большое семейство, и я бегаю от этого сумасшедшего бюста, как старик-еврей от немецкого танка. Бегаю взад-вперёд, сбиваю полоумных старух-родственниц с их тазами, дочерей-идиоток и вопящих детей в стадо, чтобы вместе лезть через обломки куда-то.
Тьфу, пропасть. Нас будет трое, из которых один раненый, и в придачу юноша, почти ребенок, а скажут, что я про выборы.
Извините, если кого обидел.
10 марта 2004
История про сны Березина
Пошёл дальше спать. Не нравится мне окружающий мир.
Тем более, ночью в телевизоре одни поющие упыри. Их только ночью выпускают, как зеков на крышу тюрьмы, как мусорные машины на улицу, как рабочих в метро. Нет, днём они посылают к людям каких-нибудь своих более очеловеченных представителей. У этих делегатов только мелкие недостатки — ну, там туловище черезмерно выросло, кривовато сидит тело, ногу подволакивает, глаза как оловянные пуговицы. Но на человека похож. А ночью — их час, их время. Настоящие упыри, и за человека не примешь: какой-то гладкий мальчик со взрослыми песнями, девки в сетчатых колготках, болеющий чумой юноша, две безгрудые девушки-коктейля с кривыми ртами, прочие неизвестные вурдалаки.
Спать, я говорю. Пусть мне приснится египетская жаба. Или то, как утконос яйца несёт. Хоть что-то человеческое, да.
Извините, если кого обидел.
10 марта 2004
История про игры (I)
Я решил рассказывать про игры — дело это долгое, спорное, и те, кому это скучно, лучше на несколько дней прекратить чтение.
Итак, игра — есть слово без значения, что-то вроде артикля. Оно не живёт без дополнения или определения. Без них оно бессмысленно. Слово это само по сути является дополнением.
Его определения множественны и чем-то напоминают определения понятия “любовь”.
Впрочем, понятию “любовь” ещё повезло — его можно определять как “чувство” или “состояние”. С понятием “игра” это сделать сложнее.
Игра — непродуктивная деятельность, которая осуществляется не ради практических целей, а служит ради развлечения и забавы, доставляя радость сама по себе.
Йохан Хейзинга в своё трактате Homo ludens писал, что
“Всякая Игра есть прежде всего и в первую голову свободная деятельность. Она… “для человека взрослого и дееспособного есть функция, без которой он мог бы обойтись. Игра есть некое излишество. Потребность в ней лишь тогда бывает насущной, когда возникает желание играть. Во всякое время игра может быть отложена или не состояться вообще. Игра не диктуется физической необходимостью, тем более моральной обязанностью. Игра не есть задание. Она протекает “в свободное время”. Поначалу вторичные, по мере того как игра становится функцией культуры, понятия долженствования, задания обязанности привязываются
