Читаем без скачивания Шестой прокуратор Иудеи - Владимир Паутов

– Ну, а кто собственно сказал, что самозванец из Галилеи не виновен? Да, за такие слова, что он произносит, за такие слова… – Каиафа от негодования даже не мог придумать, что бы он сделал с богохульником, посмевшим покуситься на святость древнего иудейского Закона.

Время было раннее. Иосиф Каиафа сегодня опять встал затемно, не спалось ему что-то в предчувствии встречи с Иудой, который обещал прийти накануне пасхи, а праздник приближался, и до него оставались считанные дни. Вот и в этот раз первосвященник вскочил, трясясь как в лихорадке, ибо неожиданно во сне пришла ему мысль странная, неприятная, которая начала нудно сверлить его голову и порождать сомнения: „Что же сделать, дабы люди забыли о проповеднике, чтобы даже память о нём не осталась в народе? А уж если бы и помнили, то содрогались бы от страха и ужаса, вспоминая о наказании, какое последует за попрание Закона. Осудить-то мы самозванца осудим, и приговор ему вынесем жестокий, а дальше что? Побить камнями? Но это слишком обыденно. У нас всех так наказывают. А вот Галилеянина бы, да в назидание другим…?“ – но именно в этом месте мысль Каиафа останавливалась, заходя в тупик. Ну, никак не мог он придумать, что же следует ему сделать с Иисусом такое необычное, дабы чернь и простолюдины не могли бы даже подумать о невиновности самозванного пророка и не только не возвысить сего богоотступника после смерти его, но и навсегда забыть о сём человеке.

Каиафа вытер выступивший на лбу пот и, натянув оделяло на голову, решил не думать о плохом. Рядом приятно посапывала молоденькая служанка его жены. Уже сколько лет прожил он со своей Рахилью, а детей у них не было. А несколько месяцев назад жена сама привела ему эту девочку и сказала:

– Иосиф, войди в неё, а я буду рядом. Даст Бог и она родит нам нашего ребёнка».

Первосвященник лёг поближе к девушке и постарался уснуть, но всякие сомнения прочно засели в его голове. Поворочавшись добрых полчаса с бока на бок, Каиафа понял, что спать уже не сможет. Он, тяжело вздыхая, сел на край кровати. Мягкий лунный свет, попадая в спальню через большое окно, делал ночь не слишком тёмной. Иосиф спустил ноги на пол, сунул их в сандалии и, накинув на плечи тёплый халат, вышел в зал, где обычно проходили заседания Синедриона. Там было тихо и спокойно. Первосвященник, не торопясь, прошёлся из конца в конец, однако, на сердце было как-то тревожно. Беспокойные мысли о предстоящем суде над самозванным мессией мучили его. В том, что суд тот состоится, Каиафа нисколько не сомневался. Тогда от чего же он страдал и переживал, если был столь уверен в своём будущем успехе? Вот этого понять первосвященник и сам не мог.

– Надо ещё помимо приговора как-то обесчестить, опозорить его! Но как это сделать, как? – мучительно размышлял первосвященник, меряя шагами зал. Он чувствовал, что обязан что-то сделать, что-то предпринять, но вот что?

«Я растопчу этого бродягу! Ну и что из того? Синедрион его осудит, а вдруг он в глазах всех останется мучеником, у нас ведь любят после смерти оправдывать людей и воздавать им незаслуженные почести. Вон, как стали поклоняться брату самозванца, Иоанну, после смерти того, а при жизни единицы всего-то почитали и принимали обряд его языческий в водах Иордана. А ведь когда-то он был правоверным иудеем, сыном правоверного иудея, священника, хотя какие они были правоверные? Ячменное зерно не может упасть далеко от своего колоса. Недаром священник Захария, отец Иоанна, был убит у алтаря за свой слишком длинный язык. Антипа правильно поступил, послал тайно палача, и нет головы! Хотя, это не смерть иудейская, мы должны камнями побивать отступников и богохульников. Но тетрарх Галилеи считает себя римским гражданином, поэтому и отдаляется от наших обычаев и традиций… Господи, не дай рухнуть вере нашей. Помоги мне Боже», – горестно думал Каиафа. Мысли в голове жреца беспорядочно метались, и он всё больше расстраивался оттого, что не может ничего толком придумать, – Не расстраивайся Иосиф! Помощь тебе будет! – услышал первосвященник вдруг незнакомый голос, донёсшийся из дальнего угла большого зала. – А вот тетрарх всё правильно сделал! Вернее было бы правильнее осудить его за отступление от древних обычаев, но ведь ради святого дела, а не корысти личной, голову Иоанну, брату Иисусову, отрубили.

Каиафа вздрогнул от неожиданности, ибо невидимый некто правильно угадал его тайные мысли, высказав их громко вслух. Жрец резко обернулся назад, но там никого не было. Тогда Иосиф стал внимательно вглядываться в темноту, царившую в зале, но опять никого не увидел в кромешном мраке, лишь зловещее молчание было ему ответом. «Но не мог же мне так явственно послышаться чей-то голос?» – подумал первосвященник.

– Конечно, не мог! – вновь прозвучал в звенящей тишине довольно низкий голос. Каиафа даже не успел удивиться тому, как мог узнать о его сокровенных мыслях некто, или кто там находился в темноте зала, если они, мысли те были в его голове, но не на языке. Поняв же, наконец, что голос доносился с того самого места, где стояло кресло первосвященника, Каиафа двинулся прямо туда. Но не успел он даже сделать и двух шагов, как вдруг почувствовал, что кто-то сзади положил на его плечо свою тяжёлую руку, мертвенный холод которой чувствовался сквозь одежду. Первосвященник мгновенно обернулся и увидел перед собой человека. Каиафа мог поклясться в том, что до сегодняшнего утра нигде и никогда не встречался с незнакомцем, хотя какие-то черты лица, особенно толстые жилы, идущие от бровей вверх к залысинам он уже явно где-то видел.

Странный гость выглядел весьма необычно не потому, что был безбородым. Иосиф Каиафа успел уже давно привыкнуть к гладковыбритым лицам римлян, хотя поначалу они казались ему уродливыми и смешными. Удивительно и необычно смотрелась одежда незнакомца. На его ногах было надето что-то наподобие лёгких сапог, что носили римские воины, но у легионеров они были мягкие и короткие, а эти достигали колен человека, и на них не имелось ни единой складки. К тому же, сапоги незнакомца были радикально чёрного цвета и блестели, словно отполированное серебряное блюдо. Такой необычной одежды Каиафа прежде не видел. На плечи незнакомца был плащ с капюшоном, наброшенным на голову. Шею незваного посетителя украшала толстая золотая цепь. На ней в обрамлении белого металла висел большой ограненный чёрный алмаз, светившийся и переливавшийся, когда на него падал лунный свет. На пальцах незнакомца блестели драгоценные камни, украшавшие массивные перстни. Гость стоял перед первосвященником и широко улыбался. Каиафа почему-то совсем не испугался внезапно появившегося человека, хотя лёгкое чувство опасности вначале и зародилось внутри, но затем тревога, охватившая немного первосвященника, незаметно сама по себе ушла.

Незнакомец смотрел на Иосифа своими большими, казалось безжизненными глазами, на которые были прикреплены два каких-то непонятных круглых прозрачных, словно вода, предмета с жёлтыми нитями, почему-то закручёнными за ушами. В своих руках человек держал посох, но не длинный, как у священников, а наоборот весьма короткий с круглым набалдашником белого цвета на конце.

– Кто ты? Как твоё имя? – спросил, наконец, Каиафа, когда немного пришёл в себя. – Как попал ты в мой дом?

– О, как я попал сюда? Конечно, конечно, сейчас объясню! Да, я просто вошёл через дверь, – весело заявил незнакомец, подошёл к креслу, предназначенному только первосвященнику, и медленно опустился в него. Каиафа этот поступок даже не возмутил, хотя в другое время столь неучтивое поведение незнакомого человека привело бы его в неописуемую ярость. Первосвященник даже близким родственникам не позволял более безобидных вольностей, а сесть в кресло главного жреца посчитал бы за нарушение, достойного самого сурового наказания.

– Пришёл же я помочь тебе, Каиафа, ибо узнал, что чувства сомнения гложут твой разум. Не бойся никого! Тому, трёхпалому, который приходил ночью в Храм, можешь верить! Он обещал выдать проповедника и сдержит своё слово, ибо слишком тщеславен и жаден. Теперь об Иисусе из Назарета. В нашем деле казнить самозванца не самое главное, дружище. Здесь надо всё обдумать! – продолжал тем временем говорить незваный гость, удобно усевшись на законное место Каиафы, а первосвященник с таким интересом стал вдруг слушать незнакомца, что даже не обратил внимания на столь вольное его поведение.

– Так вот я и говорю, что, ведь даже будучи казнённым, он останется иудеем. Никто не станет отрицать того, что пройдёт немного времени, и люди вдруг захотят почитать его как святого. Опасно это для нашей веры! Очень даже вредно и опасно! Нельзя такое допустить!

– Так что же делать? Посоветуй, коли знаешь! – с надеждой в голосе попросил первосвященник.

– Знать-то я знаю, да вот только ты, Иосиф, сможешь ли воплотить мою, вернее нашу с тобой идею в жизнь? – с сомнением в голосе сказал незнакомец.