Читаем без скачивания Очень хороший и очень дурной человек, бойкий пером, веселый и страшный... - Константин Сивков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анекдоты прошлого столетия // Русский архив. 1877. Кн. 3. Вып. 9.
* * *
Однажды в большую стужу Петр ожидал в Сенате польского посланника, которому была назначена аудиенция. С прибытием его в двери пахнуло холодом. Почувствовав это, царь огляделся вокруг себя и, заметив на вице-канцлере Головкине громадный парик, стащил его и накрыл им себе голову. Петр выслушал посланника в этом странном уборе, которому, в течение всей аудиенции, служила забавным контрастом лысая голова вице-канцлера.
Ревельское дворянство старалось выразить Петру свою признательность, давая в честь его разного рода празднества. Между прочими пожелала угостить царя и госпожа Бистром. Узнав, что любимым его кушаньем были раки, приготовленные особенным образом, она подала ему их. Петр принялся за это блюдо, когда Меншиков, бывший с ним в Ревеле в качестве денщика, подошел и сказал ему хотя на ухо, но так, что Бистром слышала: «Можно ли есть постольку в стране, только что завоеванной, и у таких людей, которым, может быть, и небезопасно доверяться вполне». Петр, не говоря ни слова, встал, схватил Меншикова за шиворот, вышвырнул из столовой и, усевшись, принялся опять есть раки. Присутствовавшие замерли от страха. Испуганная Бистром бросилась Петру в ноги: «Государь, — воскликнула она, — я не боюсь, конечно, что раки повредят вашему величеству; но то сильное волнение, в котором мы только что вас видели, может подействовать на вас. Умоляю, простите меня; но было бы жестокой несправедливостью меня подозревать…» — «Не бойся, — перебил царь, поднимая ее, — я так искренно убежден в расположении ко мне ревельцев, что останусь ночевать у любого из них. Этот, — прибавил он, указывая на Меншикова, — и другие мои придворные не внушают мне такого доверия. С любым из ваших сограждан я буду чувствовать себя безопаснее, нежели с ними. Успокойтесь: я знаю, с кем имею дело».
Однажды Петр I отдал в поправку жившему в Петербурге ювелиру Рокентину императорскую корону и некоторые другие очень ценные вещи. Хотя Рокентин был иностранец, Петр поручал ему эту работу, потому что всем была известна чрезвычайная его набожность. Так как Рокентин жил на Васильевском острове, окруженном лесами, то Петр предложил ему стражу; но, поблагодарив царя, Рокентин пожелал удалиться без провожатых. Прежде нежели он возвратился к себе, у него уже созрел план, как завладеть полученными драгоценностями. Он зарыл их у себя под порогом, затем пошел в лес и привязал себя к дереву, предварительно наставив себе синяков. На другой день проходящие отвязали его. С ними вместе Рокентин отправился к царю и жаловался, что его ограбили. Петр, не будучи легковерен, предложил ему на выбор: или сознаться в краже, за что обещалось прощение, или подвергнуться допросу. Ювелир отдался пыткам и твердо их переносил. Тогда приказано было духовному лицу исповедью добиться его признания. Но и это не помогло. «Я вижу, — сказал Петр пастору, — что придется привезти из Риги моего Брюнинга, чтобы он поучил тебя, как обращаться с лицемерами». Брюнинг был суперинтендентом лютеранской церкви в Риге. Он соединял большие способности с красивой наружностью и умением прекрасно говорить. Петр, отличавший его между всеми ливонцами, рассказал ему, чего требуется от Рокентина, и велел посулить прощение, если он сознается. Брюнинг всячески расспрашивал ювелира и допытывался от него правды. Наконец, он вдруг сказал: «Ты спрятал украденное под порогом своего дома». — «Да, да! — воскликнул ювелир, считая себя уличенным. — Именно в том самом месте». Брюнинга отпустили, одарив и осыпав похвалами в присутствии собранного духовенства, которое царь укорял в невежестве, лени и неспособности. Рокентин же был сослан на всю жизнь в Сибирь[72].
Петр I, отменивший устаревшие гражданские и церковные обычаи, сохранил этот, считая его полезным для государства и в особенности для себя. Духовным регламентом он предписал, чтобы священникам приносилась исповедь даже в помыслах совершить что-либо дурное. Если злоумышлялось против государя и его семейства, или же против выгод и славы государства и если священник имел основание предполагать, что, невзирая на покаяние, исповедник может впоследствии привести свой помысел в исполнение, то он обязан был немедленно его задержать и, явившись вместе с ним, обвинить перед судом. А коль скоро священник не донес и злодей, изобличенный в преступном замысле, заявлял, что исповедовался ему, то обоих их ожидала тяжкая кара. В 1720 году Петр приказал обезглавить священника, который, узнав на исповеди о намерении одного несчастного посягнуть на жизнь императора, донес об этом спустя год, и то по злобе на своего духовного сына, с которым рассорился.
В 1722 году князь Меншиков послал одного петербургского священника с важным и тайным поручением в Москву. Этого погубил какой-то негодяй, признавшийся на допросе между другими преступлениями в давнишнем намерении умертвить императора, о чем сказал на исповеди этому самому священнику, а тот не донес. Хотя Петр и ценил способности этого священника, но приказал отрубить ему голову и выставить на столбе на главном московском рынке.
Во время последней болезни Петра I, чтобы развеселить и рассеять его, придумывали разные забавы. Связывали, например, вместе до тридцати салазок на расстоянии сажени друг от друга. На них сажали простых людей, которым приходилось, держась за салазки обеими руками, скорчиваться до такой степени, что они упирались коленями себе в подбородок. В первые санки впрягали гуськом шесть лошадей и пускали вскачь. Пока неслись по прямой улице, зрелище было забавно; но если уклонялись от прямого направления или повертывали в другую улицу, то многие салазки, особенно последние, налетали на остальные или на угол и опрокидывались. Вывалившихся подвергали разного рода штрафам, невзирая на полученные ушибы и увечья.
До Петра I вступающим в брак не дозволялось видеться раньше свадьбы. Петр издал указ, которым, к великой радости молодежи, повелевалось, чтобы венчание не совершалось ранее шести недель после первого свидания жениха с невестою и притом не иначе, как после гласно заявленного ими согласия на брак.
Петр I собирался с Екатериною ехать морем из Петербурга в Ревель. Он брал с собою хирурга Лестока{176} (впоследствии графа и тайного советника) и камергера Жонсона. Накануне отплытия Лесток и Жонсон, заметив царского шута Тюри-нова, крепко спавшего на палубе, перемигнулись и сыграли с ним следующую штуку. Тюринов носил длинную бороду, которую они накрепко присмолили ему к груди. Проснувшись, шут завопил и разбудил царя. Петр вскочил взбешенный, схватил канат и бросился на крики. Шалуны, услыхав его шаги, попрятались. Первым
