Читаем без скачивания Хроника № 13 (сборник) - Алексей Слаповский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В прошлом году была студентка, – напомнил телевизионщик Хлырин. – Так на ней сами помните какое слово написали. И, главное дело, оказалось – чистая правда.
Прошел день, другой, кандидатуры бизнесмена не находилось. Если и появлялся кто-то, хотя бы приблизительно подходящий, то при первых же подступах с предложением повисеть на Доске почета почему-то страшно пугался, начинал горячо отказываться, а потом и вовсе пропадал, переставал отвечать на звонки. Некоторые даже срочно уехали отдыхать или по делам. От греха подальше.
И все же нашли!
Люсенька, пресс-секретарь инициативной группы, красавица, поделилась печалью с другом, владельцем сети продуктовых магазинов, а тот сказал:
– Ха! Да возьмите Каюмова Юру! Прямо в точку годится!
Люсенька стала расспрашивать, потом познакомилась с Каюмовым и убедилась: пожалуй, прав ее друг. Каюмов, фотогеничный мужчина, что важно, тридцати пяти лет, занимался тем, что гнул коробки. Он гостил когда-то у родственника в Самаре, наладившего производство листового картона, и тот сказал:
– Найди себе сарай какой-нибудь побольше, я тебе в рассрочку продам оборудование, лекала дам, наймешь человек пять работяг и клепайте коробки, они всем нужны – и в магазины, и на рынки, и кто переезжает, да мало ли! Миллионером долларовым не станешь, а на жизнь вполне хватит.
И действительно, дело оказалось на удивление простое и чистое. Во дворе собственного дома Каюмов соединил свой гараж с купленным соседским, а потом еще с одним, потом надстроил, поставил и наладил оборудование, нашел работяг, вернее работниц – женщины оказались сноровистее, старательней, да и, пожалуй, посильнее. Раз в неделю родственник присылал фуру с картоном, ежевечерне к потребителям отправлялся грузовичок с коробками, прибыль была небольшая, но ощутимая, хватало на зарплату работницам, на содержание семьи, состоящей из жены, детишек (мальчик и девочка) и прибаливающей мамы, на расширение дома, на покупку приличного автомобиля. И никаких при этом махинаций, никаких претензий от налоговых, пожарных и санитарных служб, настолько было все прозрачно в этом нехитром деле, а органы правопорядка даже и не совались, чтобы мелочью руки не марать, не позорить понапрасну репутацию и честь мундира.
Даже удивительно, что инициативная группа не напала на след Каюмова раньше – но именно потому и не напала, что след этот был скромен, почти невиден.
И вот явились.
– Вам оказана большая честь, – сказал Пряжинцев. – Хотим поместить вас на городскую Доску почета. Один только вопрос: вы не татарин, извините? Фамилия какая-то.
– Сроду татарином не был, – растерянно ответил Каюмов.
А жена его, Валя, сразу повела себя агрессивно, встала в двери, упершись в косяки руками, будто перегораживая на всякий случай доступ в дом, к детям, и заявила:
– Никаких досок! Будет он еще светиться, очень надо! Мы живем нормально, никого не трогаем, так что, будьте любезны, идите на хрен, пока вас по-человечески просят!
– В самом деле, – сказал Каюмов. – Зачем это? Люди смеяться будут.
– Да вы что! – обиделась Люсенька. – С какой стати? Наоборот, завидовать будут и уважать!
– Вот ты иди и виси там, если охота! – отрезала Валя. – А мы не клоуны какие-нибудь, да, Юра?
Уперлась Валя, уперся и Юра, не поддавались ни на какие уговоры.
– У тебя, брат, наверно, не все чисто, – сказал телевизионщик Хлырин, профессионально привыкший шантажировать и провоцировать, – если тебя так заколбасило. Повесят, а кто-то из твоих клиентов увидит и скажет: надо же, он то-то и творит то-то, а ему вон какая честь!
– Что он то-то и то-то творит, чего ты мелешь, козлина? – рассердилась Валя. – Да у нас хоть по документам, хоть по факту – полный порядок!
– Между прочим, женщина, вы бы все-таки повежливее, я с телевидения вообще-то, – заносчиво сказал Хлырин.
– Тогда еще раз козлина! – отреагировала Валя.
– Да ладно тебе, – урезонил ее Каюмов. – А вы, господа и товарищи, до свидания. Мне, извините, работать надо.
И выпроводил гостей – вежливо, но твердо.
Доложили Любимцеву, присовокупив досье Каюмова. Тот просмотрел бумаги, фотографию, которую успел сделать фотограф.
– Может, ему чего надо? – недоумевал он.
– Спрашивали, говорит: ничего не надо.
– А почему на Доску не хочет?
– Говорит: люди смеяться будут.
– Вот дурак. У нас два дня до открытия доски осталось, что хотите делайте, но чтобы он согласился!
Легко сказать! – Валя не позволила группе даже на крыльцо дома войти, Каюмов, обнаруженный на своем картонном производстве, тут же сел в машину и уехал, работницы на все вопросы отвечали молчанием, да и зачем они, работницы, Каюмов нужен!
– Ладно, – сказал Любимцев, узнав об этом. – Я к нему завтра сам с утречка подъеду!
Поднялся некоторый переполох.
Улицу, где стоял дом Каюмова, привели в порядок, ночью расчистили от снега, сделали ямочный ремонт асфальтового покрытия, не обращая внимания на глупые рассуждения жителей насчет того, какой, дескать, дурак на мерзлый грунт асфальт кладет, срубили два гнилых дерева, счистили с крыш снег и сосульки.
С утра кортеж мэра был на месте.
Любимцев с удовольствием оглядел аккуратный двухэтажный дом Каюмова, отметил, что тротуар перед домом хозяин замостил плиткой – не только о себе думая, но и о прохожих, вошел в ворота, проследовал в мастерские.
Работницы работали, Каюмов налаживал одно из приспособлений. Любимцев взял картонный ящик, повертел в руках.
– Вот ты как их делаешь, значит? Не просто гнешь, я смотрю, а на скобочках у тебя, не конвертиком, как некоторые, а скреплено все, по-умному! – одобрил Любимцев, обнаруживая хозяйственное знание конкретных предметов.
Свита уважительно улыбалась.
– А вы, извините, кто? – спросил Каюмов.
Свита мысленно охнула, но Любимцев рассмеялся и простецки махнул рукой:
– Да мэр я ваш!
И присутствующие отметили (в который уже раз) умение городского головы на равных общаться с народом.
– Извините, не узнал, – Каюмов стоял с отверткой в руках и глядел куда-то вкось, слегка переминаясь, будто ему не терпелось продолжить прерванную деятельность.
– Ты, говорят, от Доски почета отказываешься? – спросил Любимцев.
– Не то что отказываюсь, а просто – зачем она мне?
– Неправильно, брат, рассуждаешь, – приятельски упрекнул мэр. – Это не только тебе, но и другим. Чтобы смотрели и гордились. Вот ты делаешь ящики – не для себя же?
– Ясное дело.
– Ну вот. И на доске висеть не для себя. Ящиками твоими, а ящики хороши, молодец, люди пользуются, они их уважают и думают что?
– Что? – не сумел догадаться Каюмов.
– Они думают: не перевелись еще у нас честные мастера! Они начинают гордиться, что и в нашей стране умеют хоть что-то делать. В результате гордятся страной. А это как называется?
– Как? – опять не осилил догадаться Каюмов.
– Патриотизм! – уважительно произнес мэр, и все приосанились, словно услышали гимн родной страны, исполняемый на государственном торжестве.
До Каюмова, похоже, начало что-то доходить. Он задумался. Мэр смотрел на него отечески, уверенный в правильном сыновнем ответе.
И свита, и женщины-работницы чувствовали, как тепло разливается в их душах. Любимцев и Каюмов стояли друг перед другом, как два помирившиеся брата (которые, впрочем, и не ссорились), вот-вот, казалось, они сойдутся в крепком мужском объятии, похлопают друг друга по плечу и скажут что-нибудь вроде:
– Вот так-то, брат!
– Да, брат, вот так-то!
Одна из работниц даже всхлипнула и утерла глаза уголком платка.
– Что ж… – сказал Каюмов.
И тут в ворота влетела Валя.
Не разобравшись, кто пришел и зачем, она сходу закричала:
– Вы когда от мужа отстанете, в конце-то концов? Проходу не дают! Я сказала, не будет он нигде висеть курам на смех! Мы живем, ни к кому не лезем, и вы к нам не лезьте! Знаю я, как это бывает, телевизор смотрим, слава богу! Как только кто начинает мелькать, начнут про него бла-бла-бла, какой он хороший, только и жди потом, что объявят: и проворовался, и за границей недвижимость, и связи с оппозицией, и на квартире у него пять миллионов долларов в сахарнице откопали! Нет уж, спасибо! Пошли отсюда все сейчас же!
Все растерялись.
Все, кроме Любимцева.
Он, указывая рукой на Валю, сказал с гордостью:
– Вот! Вот правильная русская женщина! Грудью за семью, за мужа стоит! Только вы, извините, не знаю вашего имени-отчества, сначала войдите в принцип вопроса…
Валя из сказанного мэром уцепилась только за одно слово, которое ей показалось оскорбительным:
– Какой еще грудью, ты чего тут несешь, не проспался, что ли? Да еще пальцем в меня тыкает, вы гляньте!
Может показаться невероятным, что наша отечественная женщина не распознала высокую персону, обычно у нее, напротив, чутье на серный дух начальства даже острее, чем у отечественного мужика, она осторожнее, опасливее. Но такова была Валя, она, и в этом Любимцев попал в точку, за семью и мужа вставала горой, ей гневом застилало глаза, и все равно ей было, кто перед ней, бог, царь или герой.
