Читаем без скачивания Перешагни бездну - Михаил Шевердин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Привезли-бы врача из Самарканда.
— Невежды! Откуда они знают. Они все тут под Зухуром ходят. Проклятый ишан Зухур ни тут и священник, и помещик, и ростовщик, и отец родной. Боже правый, бедная девочка, в мраке, грязи... И эти ржавые железки. Ручки! Смотрите на ее ручки! Все в шрамах.
— Нас всех всвоих лапах держат,— выпалила просунувшаяся в приоткрытую дверь голова.
— Это еще что за явление? — встревоженно воскликнул Мирза Джалал.
Голова в посеревшей от времени чалме на минуту словно застряла у притолоки и двинулась внутрь. Оказалось, что она принадлежит упитанному юноше в бедняцком халате и кавушах на босу ногу.
— Можно войти?
— Так это и естьтот поэт Юнус-кары,— усмехнулся Ишикоч.— Про него в Чуян-тепа все знают. Он по вечерам читает старикам коран, а по ночам поет газели и масневи о Девушке с Золотыми Волосами. Это он по ночам ходил к хлеву. Ох!
— Мы помогаем Монике-ой,— борясь с застенчивостью, забормотал юноша.— Мы хотим увезти Монику-ой в Самарканд. Мы три раза ломали дверь и помогали убежать Монике-ой. Только ничего не вышло. Моника-ой прокаженная. Ее обратно сажали в хлев, а нас камчой, камчой! Кулаки у ишанских мюридов — камень.
— Уйди, Юнус,— вдруг сердито сказала девушка из-под чачвана: едва появился юноша, она закрыла лицо.— Уходи! Не позорься. Я просила, плакала, привези доктора, а... а... ты не смог...
Из-под чачвана послышалось сдавленное рыдание.
— Мы... мы... — заикался Юнус-кары. — Мы... хотели... Только все боятся. У нас все боятся. Ябоялся: увезут ее совсем. Сестру ее Ульсун-ой увезли. Я опасался. Есть такая больница, для... для прокаженных. Опасался: совсем не увижу, не услышу. Тут хоть в хлеву, а она, Моннка-ой, здесь, с нами.
Он даже всхлипнул и жалобно обвел глазами присутствующих.
— Уйди, Юнус. Несчастный ты, слабый! Ничем ты не поможешь. Уйди! Увидят тебя здесь — изобьют.
Маленький самаркандец уже успокоился; Но лицо его оставалось красным, напряженным, и морщины так еще и не разгладил иеь.
— Боже правый! Бывают же на свете такие тупицы!
— Правильно, Юнус, уходи,— проговорил домулла.— Мы поможем девушке... Э... э... минуточку! Постой! У тебя друзья тут есть?
— Друзья? Какие друзья?
— Ну, молодежь, комсомольцы. Да ты сам комсомолец?
— Есть. Приезжал из Пенджикента один... Сказал — вы комсомол. Ячейку нужно ор... организовать. Поговорил и уехал. Больше не приезжал. У нас хотят школу открыть.
— Вот что, друг Юнус, собери-ка джигитов. Где тут у вас можно собрать народ? После заката солнца собери. А мы придем и поговорим.
— Хорошо.
— А сейчас беги. И чтоб тебя ишанские люди не видели. Да еще вызнай, кто вчера и сегодня в Чуян-тепа приехал? И кто они такие? Хорошо?
Джигит ушел, жалобно поглядывая на Монику-ой, но она даже не приоткрыла лица.
— Нельзя ему ничего делать...— сказала она.— Они его вот как били. А товарищ Комсомол не поможет. Товарищ Комсомол далеко... в Самарканде. Вы поможете! Товарищ комиссар поможет.— И она вдруг почти закричала: — Комиссар! Комиссар! Не оставляйте меня.
— Не отдадим! — ласково твердил домулла.— Мы затем и приехали сюда, чтобы помочь тебе.
Оставаться в доме ишана Зухура было нельзя, ее надо было спрятать. Пришлось девушке надеть паранджу, закрыть лицо чачваном и уйти. Пошел проводить ее Ишикоч. Он семенил, забегая то с одного бока, то с другого, и всем своим заботливым видом показывал, что в обиду ее не даст. Он тут же вернулся.
— Все хорошо. Она змейкой скользнула через ворота. Никто и не заметил. Но, боже правый, бывает же такое!
— Их высочество принцессу мы нашли,— сказал Мирза Джалал.— Председатель-раис — раб и слуга ишана Зухура. Помогать нам он не посмеет. Где сейчас Одноглазый со своими разбойниками, мы не знаем, где Кумырбек — тоже не знаем, а здесь готовятся плохие дела. Хорошо, если следователь приедет из Самарканда сегодня. А если не приедет? И что он сделает один?
— И из Пенджикента никого нет. Да и вручил ли Турабджан Рыболов записку?
— А мы. Мы, боже мой, никого не подпустим к ней. Мы... Я… Да они не посмеют,— храбрился Ишикоч.— И потом у следователя есть милиционеры.
— А вы откуда знаете?
— Знаю. Приезжие базарчи сказали. Следователь остановился в Джумбазаре. Отдыхает. Лошадей кормит. И в михманхане ишаиа Зухура говорили про следователя. Сказали про него: человек назойливый. Молодой. Любит копать. Из образованных. И коммунист. Твердый.
— Следователь — это хорошо. Но когда он приедет? Завтра? А ишанской своре важно протянуть время. Они и нас сюда завели. Пловом закармливают, чтобы мы ничего не видели, — сказал Микаил-ага.
— Нет... Сейчас я пойду. Найду для нее лошадь,— волновался Ишикоч, — посадим Монику верхом и уедем. Боже правый, ждать нельзя. Такие мерзавцы. Они на все способны. Ее нельзя так оставить, понимаете, нельзя.
Лицо Ишикоча снова все сморщилось, казалось, он вот-вот расплачется.
— Нельзя,— сказал домулла.— Мы и до околицы не доедем. Ишанские прислужники тут за каждым дувалом.
— Идите, Ишикоч, походите,— распорядился Мирза Джа-лал. — Понюхайте, чем пахнет. Нюх у вас что надо.
Когда Ишикоч ушел, Мирза Джалал подложил под локоть Подушку и задумался.
— Нет ничего хуже ожидания.
Человек с собачьим лицом не появлялся. Чай остыл.
— Ишикоч — чугунный кувшинчик в костре. Что-то с ним непонятное. Увидел девушку и раскипятился.
— Такой припадок. И совсем не вовремя. Я очень испугался за него.
— Вы ее вроде знаете? — осторожно поинтересовался Мирза Джалал. — И девушка вас знает.
— Дела давнишние. Удивительно. Восемь лет прошло, она на лицо почти не изменилась. Тогда... Она была совсем малышка. Я увидел ее в Кермине, в бекском замке, в сарбазской казарме. Мы подводили итоги Бухарской операции. После штурма Бухары соединениями Красной Армии под командой Михаила Васильевича Фрунзе революционное восстание трудящихся поднялось во всем эмирате. Сам эмир с обозом и гаремом попросту сбежал из Бухары. Его телохранители-афганцы под Кермине наскочили на красноармейцев и показали тыл. После первой пулеметной очереди на полном карьере удрали через железнодорожную насыпь вместе с его высочеством Сеидом Алимханом. Все арбы, штук двести, застряли на переезде. Ящики с золотом, оружие, жены из гарема, тюки с одеждой, корзины с фруктами, инкрустированные кальяны, эмирские потомки, мешки с рисом и морковкой, красавицы одалиски, все бренчащие от ожерелий и тенег, пулеметные ленты, винтовки, собаки, ловчие соколы, бачи — мальчики с подкрашенными глазами, — все, батенька вы мой, так и застряло на рельсах. С одной стороны бронепоезд вслед улепетывающим сарбазам из орудий палит, с другой — наши эскадроны на рысях лавой катятся, арбы в кюветы переворачивают. С третьей стороны бухарские добровольцы из винтовок «в божий свет палят, как в копеечку».
