Читаем без скачивания Одиссея генерала Яхонтова - Анатолий Афанасьев

Вот в таком контексте надо воспринимать такие факты, как поддержку Яхонтова издателем «Форин афферс». Такие люди, как мистер Хоулэнд, уже присмотрелись к Яхонтову за «круглыми столами» вильямстаунских дискуссий, поняли, что это знаток своей тематики, и решили дать ему выход на широкую аудиторию. Антисоветские выкрики, свойственные большинству русских белоэмигрантов, в серьезных изданиях не обязательны. Это не газеты Херста. Таким, как Хоулэнд, импонировало и происхождение Яхонтова «из верхов», и его генеральский чин, и, не в последнюю очередь, то обстоятельство, что этот аристократ в эмиграции не опустился, выстоял, выдержал жесткие требования, которые предъявляет к новичкам Америка, не потерял формы, остался в седле. За пятнадцать лет, прошедших после Октябрьской революции, люди Запада достаточно насмотрелись на русскую белоэмиграцию. Видели и графов за рулем такси, и баронесс на панели. В том же Нью-Йорке один бывший генерал царского генштаба, сослуживец и знакомый Яхонтова, стал сапожником. Но генерала-сапожника мало кто знал. Зато весь Нью-Йорк и вся Америка знала парочку колоритных личностей из России. Маяковский рассказал о них, побывав в Штатах в 1925 году:

«Доллар лучше всякой агитации разлагает белую эмиграцию. Пресловутая Кирилица (нашумевшая в те годы авантюристка, объявившая о своих притязаниях на «русский престол». — Авт.), которую американцы называли «принцесс Сирил», явившаяся в Америку за вашингтонским признанием, быстро сдала — и нашла себе бойкого предпринимателя-менеджера и стала раздавать в целование свою ручку от 10 до 15 долларов в нью-йоркском Мондей-Морнинг — опера-клуб.

Даже «принц» Борис (еще один якобы «законный наследник» последнего царя. — Авт.) пустился в Нью-Йорке во все тяжкие… Он стал заниматься фотомонтажом, писал статьи из бывшей придворной жизни, точно перечислял, когда и с кем пьянствовали цари, иллюстрируя фельетоны царями с примонтаженными им на колени балеринами, вспоминая, когда и с каким царем играл в карты, кстати и примонтировав бывших царей к пейзажам всехсветных казино. От этой борисовской литературы приуныли самые матерые белогвардейцы. Как, мол, с такими персонами вести агитацию за воцарение белогвардейщины? Даже белые газеты писали с грустью — такие выступления совсем засморкали идеи монархизма».

Так что американцы могли наблюдать, как многие из наехавших русских быстро теряют лицо. Да и Яхонтов отмечал, что обычно белоэмигранты из высших слоев дореволюционной России не имели никакой специальности и не могли сносно зарабатывать на жизнь. Американцы ценят людей, способных выдержать испытания и пробиться. Английский термин сэлф-мэйд-мэн звучит комплиментарно. Яхонтов сумел в зрелом возрасте «сделать себя» в Америке. Его за это уважали.

Вокруг света

Летом тридцать третьего года, в самый разгар липкой нью-йоркской жары группа американских туристов с нетерпением ожидала на борту лайнера, когда же судно покинет территориальные воды США. Они жаждали спиртного. В Америке еще действовал сухой закон, хотя ФДР — новый президент Франклин Делано Рузвельт — обещал его отменить. Но пока закон действует и до выхода в международные воды пить нельзя. Когда же радостная минута наступила (об этом с ликованием сообщило судовое радио), бармены принялись за работу. Вскоре в туристической группе, направлявшейся в СССР, перепились все, за исключением трех пожилых джентльменов. Одним из них был Яхонтов. Он ехал практически бесплатно. Туристическая фирма «Опей роуд» наняла его, как знающего язык и страну, руководителем группы. Но, естественно, до советской границы в его услугах никто не нуждался. Весь переход через Атлантику прошел для большинства пассажиров в пьяном угаре и в занятиях «обезьяньим бизнесом», как американцы называют постельные радости. К прибытию в Гамбургский порт почти вся группа уже состояла друг с другом в неофициальном «родстве». Из Гамбурга поездом доехали до Берлина, где предстояла пересадка на московский экспресс.

В Берлине были недолго, всего один день, по и за один день те, кто бывал здесь раньше, могли заметить, как изменился город, ставший теперь столицей тысячелетнего третьего рейха. Теперь не было нужды ехать куда-то на окраину, чтобы поглядеть на германскую экзотику, на живых, а не кинематографических нацистов. Казалось, они заполнили весь город. Или все берлинцы стали нацистами? Допущение, конечно, невозможное, думал Яхонтов, с любопытством разглядывая толпу, но внешнее впечатление именно такое. Ему «повезло»: он своими глазами увидел, как приветствует толпа марширующие колонны в черных мундирах СС. Даже не увидел, а ощутил, ибо он оказался в самой гуще этой толпы и явно вызывал подозрение тем, что оставался невозмутимым среди беснующихся людей. Он подумал даже, что, если бы не его явно американский костюм, туфли и шляпа, ему, пожалуй, могли бы и бока намять. Нет ничего ужаснее сорвавшихся с цепи благонамеренных людей. К тому времени Яхонтов уже прочитал «Майн кампф» и несколько других нацистских книг. Прочитал внимательно, пытаясь понять, как это могло получиться, что полуграмотный ублюдок стал канцлером цивилизованной Германии. На ее цивилизованность молились многие люди, среди которых он прожил большую часть своей жизни. Да и сам он разве не считал, что в Германии в отличие от России цивилизованность — черта не только высших слоев, но и всей народной толщи. Но на фронте, в 1915 году, он увидел звериный оскал германского милитаризма. Правда, своими собственными глазами он видел не так уж много, но все же видел следы немецких зверств. Постепенно он узнавал истинный размах их злодеяний, совершенных на Украине, в Белоруссии, в Литве, по отношению к российским подданным. В Америке он познакомился с одним карпато-россом. К стыду своему, только там, в США, он узнал, что немцы учинили настоящий геноцид этого немногочисленного народа. Едва ли не половина его была уничтожена в немецком концлагере Талергоф. Так что годы войны изрядно пошатнули убеждение Яхонтова в цивилизованности немцев.

Приход Гитлера к власти поставил многих в тупик. На Виктора Александровича особенно удручающее впечатление произвело то, что нацисты не были какой-то непобедимой внешней силой — как в свое время татары на Руси. Его поразило, что Гитлера вознес в канцлерское кресло не военный переворот, как где-нибудь в Латинской Америке, не тщательно законспирированный заговор, нет — его вознес механизм парламентской демократии. Но если этот механизм не предотвращает, а допускает приход к власти явного уголовника, причем не скрывающего свою уголовную «программу», надо задуматься — хорош ли такой механизм. Об этом думал Яхонтов, лежа в своем купе. Проехали Варшаву — город, где он родился. Звук ее имени не тронул сердца — Виктор Александрович вырос в Петербурге, а не в Варшаве и своей родиной считал Петербург.

Тур был куплен солидный: Москва, Ленинград, Кавказ и Крым. Кроме волжских городов, Яхонтов увидел те же самые места, что и в первый свой приезд четыре года назад. Перемены к лучшему были разительные. И в облике городов, и числе строек, и в одежде людей. Этого, к сожалению, не могли понять его спутники. На Тверской они видели толпу, казавшуюся им по сравнению с бродвейской толпой нищих. Они презрительно усмехались в магазинах и скупали по дешевке меха и антиквариат. Они считали разрушенные церкви и отмахивались от информации «Интуриста» о числе новых заводов и целых городов. Они фотографировали пьяных и громко разговаривали в музеях, не замечая, что здесь так не принято. Яхонтов помогал робким интуристовским переводчицам, особенно когда им задавали нескромные вопросы, например о «групповом сексе» в колхозах, где, «как известно», жены — общие.

Разумеется, в группе были и вполне приличные люди, которые искренне пытались осмыслить увиденное. По мере сил Виктор Александрович им помогал — главным образом, переводил вывески и заголовки в газетах. По некоторые вещи ставили в тупик его самого. Как раз в это время торжественно открыли Беломорско-Балтийский канал (который замышлял еще Петр Первый!). «Читая сообщения о церемонии открытия канала, — писал потом Яхонтов, — я был особенно удивлен списком тех, кто был удостоен правительственных наград. К именам каждого отличившегося строителя добавлялись сведения о человеке, и я был изумлен, увидев среди награжденных ряд бывших преступников, политических и уголовных. По правде говоря, сначала я был шокирован подобной откровенностью и тем, что в списках шли подряд люди сомнительные и безупречные. Но, поразмыслив, я понял истинный смысл этого шага. Это было напоминанием, что каждый может ошибаться, но оставаться полезным для страны. Это означало, что каждый имеет шанс на восстановление в правах. Значит, каждый честно желающий вернуться на прямую дорогу имеет возможность поступить так и будет снова с радостью принят обществом».