Читаем без скачивания Найди свою мечту - Ферн Майклз

— Шлюха! — прошипел Георг. — Наглая проститутка!

— Ты видишь, я занята, — как можно спокойнее произнесла Грей, одновременно пытаясь дотянуться до разделочной доски и ножа для мяса.

Однако Георг вовремя разгадал ее намерение и одним небрежным движением руки разорвал завязки сарафана, обнажив грудь. Грей вскрикнула, пытаясь прикрыться ладонями, но так и не выпустив из рук деревянную ложку, вся перемазалась виноградным вареньем. Она попятилась, налетев на табуретку, с которой обычно доставала парафин с верхней полки.

В этот момент Георг опрокинул Грейс на пол. Разорвав сарафан, он одной рукой принялся стаскивать с нее красные панталоны, а другой — расстегивать свой ремень. Грейс отчаянно сопротивлялась, понимая, впрочем, тщетность этих усилий, но не собиралась сдаваться без борьбы. Георг овладел ею, словно изголодавшееся животное. Он больно мял грудь, хватал за ягодицы.

— Это научит тебя не вмешиваться в чужие дела, маленькая проститутка.

Грейс тихо стонала от боли, а Георг продолжал извиваться, потом вдруг расслабился. Грейс с ужасом представила, что он вот так умрет прямо на ней, и она не сможет сама освободиться от него.

Георг тяжело дышал и хрипел, удовлетворяя свою животную страсть. Наконец он дернулся в последний раз и начал подниматься, на ходу застегивая штаны.

Грейс тут же откатилась в сторону, пытаясь добраться до двери. Цепляясь за косяк, она бросилась к газовой плите, на которой в эмалированной кастрюле кипело виноградное желе — любимое лакомство Пола, из самого последнего винограда самого лучшего времени года. Грейс смахнула слезы. Пол наверняка убьет Георга, поэтому она решила сама отомстить насильнику.

Между тем Георг уже поднялся на ноги и теперь приводил себя в порядок. Обжигая до волдырей руки, но в горячке совершенно не чувствуя боли, Грейс схватила кастрюлю и выплеснула кипящее желе прямо в область паха. Георг взвыл от боли; лицо его исказилось от ужаса. Однако Грейс не остановилась на этом. Она огрела Коннорса по голове тяжелой сковородкой, а потом вывернула на него горячий парафин.

— Ты решил немного поразвлечься, мистер Коннорс? Так вот теперь научись-ка лучше мочиться в высокую траву. — Грейс сплюнула на пол и истерически выкрикнула, — Убирайся из моей кухни! Чтобы ноги твоей больше здесь не было! Ты животное! Но ты уже никогда не посмеешь делать такие пакости!

Грейс сквозь слезы настороженно наблюдала за Георгом. Признаться, ей еще не приходилось видеть таких безжизненных дьявольских глаз. Коннорс с трудом выбрался из кухни и упал на последней ступеньке, изрыгая проклятия. Грейс злорадно расхохоталась ему вслед, потом села на залитый вареньем пол и разрыдалась.

Господи, что же делать? Если она расскажет обо всем Полу, он непременно убьет Георга и его посадят в тюрьму. Ее жизнь будет разбита. По городу поползут сплетни.

— Ничего не произошло, ничего, — словно во сне твердила Грейс, убирая кухню и заднее крыльцо.

Теперь им придется жить с пятнами виноградного варенья на полу. Муж ничего не узнает.

Она слишком любит Пола и не допустит такого позора.

Доктор Джон Эшли уже собирался закрывать свой офис, когда раздался телефонный звонок. Доктор внимательно выслушал сообщение, затем, улыбаясь, пробормотал:

— Подумать только: Георг Коннорс готовит виноградное желе.

Действительно, это было весьма странно. Ибо любому человеку в мире известно: мужчины не охотники до кухонных дел. Вскоре снова зазвенел телефон: Грейс Лачери обожгла руку о кастрюлю. Эшли и ей обещал прибыть как можно скорее.

За семьдесят лет своей жизни доктор Джон Эшли никогда не употреблял никаких ругательств, случайные проклятия, разумеется, были не в счет. Но сейчас он не сдержался.

— Черт возьми, — бормотал доктор, залезая в свою старенькую машину. — Кого же осмотреть первым: Георга или Грейс?

В конце концов он решил сначала оказать помощь Грейс и теперь, довольный собой, ехал через город, время от времени протирая слезящиеся глаза.

В тот вечер Георг Коннорс не смог присутствовать на молитве в связи со смертью матери, не было его также и спустя три дня на похоронах Мэри Козински. Все это время он находился в госпитале, где целая бригада врачей пыталась лечить его ожоги и реконструировать детородный орган.

Месяц спустя главный хирург удрученно заметил своим коллегам:

— Случай совершенно безнадежный. Теперь он сможет только писать через трубочку. Поместите Коннорса в отдельную палату. Думаю, ему сейчас лучше побыть одному.

Руби уже не оплакивала свою бабушку. Она также перестала проливать слезы по Ноле и Калвину и вычеркнула из жизни отца, решив поскорее забыть день его неожиданного визита.

— Думаю, я стала взрослой за одну ночь, — громко сказала Руби, глядя в большое зеркало, укрепленное на двери ее спальной комнаты. — Да, так оно и есть. Пора двигаться дальше. Нельзя стоять на месте. Наступает мое время, мое лето. Что ж, я готова, да, я готова, — повторила она, гордо вскинув голову.

Часть вторая

Глава 4

1953 год

Руби Коннорс шла по улице с трехрядным движением, пристально вглядываясь в номера домов. Этот район считался весьма престижным, так как находился недалеко от Четырнадцатой улицы, буквально усеянной множеством магазинов и других торговых точек. Впрочем, Руби вовсе не поэтому перебралась сюда с Килборн-плейс. Ей очень нравился дом номер 1454 на Монро-авеню и его владельцы, Рена и Бруно, с которыми она приятно проводила теплые летние вечера, удобно устроившись на старых плетеных стульях.

Поднявшись на широкое парадное крыльцо, Руби невольно улыбнулась при виде намалеванной от руки надписи: «Остановись, краска». В словах было допущено несколько орфографических ошибок, но она не собиралась говорить об этом Бруно, так как смысл объявления был понятен каждому. Кроме того, Бруно очень гордился своим, пусть и ограниченным, знанием английского языка.

Руби перебралась в этот дом два года назад, когда Амбер и Нанги поженились и переехали в Санпан. Ее поражала невероятная работоспособность Рены и Бруно. Супруги-иностранцы после восемнадцати месяцев пребывания в Вашингтоне уже владели несколькими домами, сдавали квартиры внаем и работали сразу в двух местах.

Руби вошла в дом, закрыв за собой затянутую сеткой дверь. В коридоре как обычно было прохладно и сумеречно, но в глаза сразу бросались яркие зигзагообразные рисунки на обоях. Рена любила все блестящее: и в одежде, и в окружавшей ее обстановке, смело отдавая предпочтение малиновым, черным, пепельным и желтым цветам. Слева находилась ослепительно белая лестница — плод упорного труда самого Бруно. Да и вообще все в доме было выдержано в определенном стиле. Рена утверждала, что это придает жизни динамичность. Она не любила тех, кто попусту тратит время, и сама постоянно находилась в движении, чем-то напоминая Руби акулу. Впрочем, на этом сходство и заканчивалось. Впалые щеки и пытливые глаза придавали Рене вид не по годам развитого бурундука.