Читаем без скачивания Рождённый ползать… История преступления длиною в жизнь - Алена Бессонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Смотри, – заметил Исайчев у него в биографии сказано, что родители похоронены в посёлке Кодино Онежского района Архангельской области. Он там вырос, школу закончил и уехал учиться в Архангельск. Мы сто процентов уверены, что Чудь – это беглый Ефим Мессиожник. Если Мессиожник присвоил документы каким-либо образом исчезнувшего Арбузова, это легко устанавливается. Нет! Наш злодей не настолько глуп, чтобы использовать документы местного жителя. Это обязательно должен быть приезжий.
– А я надеялся, – разочарованно хмыкнул Русаков, но взглянул на Михаила смеющимися глазами, сказал, – шучу! Он, конечно, зануда и педант, но может быть с нами так и надо иначе гаечки и шурупчики крутится перестанут… Давай дальше…
В папке «Личное дело. Ставрида Пантелеймон Львович» хранились аккуратно подшитые немногочисленные листочки: трудовой договор, копия приказа о приёме на работу и копии приказов о перемещении, поощрениях. Отсутствие остальных документов объяснялось записью: в период с 1926 года по 7 декабря 1988 года проживал в Армянской ССР в городе Спитаке.
Русаков недоумённо взглянул на Исайчева:
– Вот тебе бабушка и Юрьев день…
Исайчев, как всегда, в минуты растерянности снял очки, потёр указательным пальцем переносицу, размышляя, сказал:
– Что мы имеем? Шиш мы имеем! Если это соответствует действительности, то отсутствие документов объясняется просто – землетрясение! Там камня на камне не осталось. А после развала Союза Армения и вовсе перестала отвечать на запросы – это я точно знаю по прошлой работе. Но под это дело, можно себе любую биографию состряпать… Ты что о нём знаешь, Александр Егорович? Вспоминай всё! Твой батя с ним дружит. Вы же не только по работе общаетесь. Надо Егора Ильича расспросить.
– Не надо! – отреагировал Русаков, – во-первых, батя к Ставриде трепетно относится. Во-вторых, у меня отец прямой, как рельс и на его лице всё проявляется мгновенно. А если Ставрида – Чудь, то он моего старика быстро просчитает. И непонятно, как отреагирует. Давай дождёмся звонка Ольги, возможно, что-то прояснится.
– Слушай, Сашка, ведь Ставрида, я слышал, часто у вас в доме бывает и вроде недалеко живёт, так?
– Ну-у? К чему ты клонишь?
– Позвоню-ка я Роману, пусть проверит хату на жучков. Думается есть они в доме. Уж больно сведущ, господин Чудь о наших разговорах. И Ася, и Валентин тому доказательство.
* * *
Чудь возвращался в городскую квартиру с острова. По дороге налетела метель. Самая противная какую можно себе представить: с ветром, мокрым снегом. Снег лепился к лобовому стеклу, и дворники едва-едва справлялись. На трассе по обочинам стояли машины, они были похожи на белые, пыхтящие выхлопными трубами броневички: без окон и дверей. Вероятно, дальше замёты совсем закрыли дорогу. Чудь услышал по радиоприёмнику специальное сообщение, касающиеся его трассы: спасатели уже пробиваются к ним и здесь же водителям рекомендовали встать на обочину в ряд ближе друг к другу, чтобы не мешать спецтехнике, включить противотуманные фары и ждать. Метели в их крае явление нередкое, поэтому уговаривать никого не надо, и водители дисциплинированно становились в ряд. Чудь не волновался. Он знал погодные капризы своего края и отправлялся даже в самую короткую поездку с максимально наполненным баком. В салоне постоянно имелась дополнительная тёплая влагостойкая одежда – это на случай, если придётся, чтобы не заглох двигатель, выходить очищать выхлопную трубу от снега. В печке обогрева салона Чудь был уверен и, отложив сиденье, укрывшись пледом, расслабился, прикрыл глаза. В такие минуты он старался вспоминать приятное. Когда-то совсем давно в Архангельске у него имелся маленький антикварный магазин. Чудь купил его у старого бездетного еврея на деньги, вырученные от намытого золота. Их хватило не только на помещение магазина, но и на покупку товара у того же еврея. А ещё Чудь дважды ездил в Сартов. Оттуда привёз припрятанное в надёжном месте ценное имущество, добытое на Сенном базаре у старушек и стариков. Естественно, в Сартов он приезжал с другими документами, сильно осторожничал и не смущал своим присутствием даже самых близких по прошлой жизни знакомых.
За два года существования магазина, Фима, наедине с собой он всё ещё называл себя этим именем, приобрёл известность у коллекционеров, как антиквар знающий толк в старине. Мессиожник любил своё детище, восхищался им. Каждое день, прибежав на работу, ближе к семи утра он обходил торговый зал с мягкой фланелевой тряпочкой и тщательно протирал экспонаты. Он не называл товаром, то чем заполнялся магазин. Он называл это «экспонатами». Наведя лоск, Мессиожник проверял на специальных приборах температуру воздуха и влажность. Эти параметры должны строго соответствовать определённым величинам. Если что-то не так, Фима чуть подкручивал или, наоборот, откручивал крантики на батареях, снимал или, наоборот, накидывал на их горячие рёбра мокрые из толстой шерсти, специально связанные на заказ, тряпицы. В зимний период на двери магазина висела табличка: «Граждане, не задерживайте двери – экспонаты не любят холода». Мессиожник с удовольствием вдыхал чуть затхлый воздух зала и чувствовал себя вполне счастливым, ведь главным для него была не денежная выгода: запаса мешочков с золотым песком хватило бы до конца жизни. Главным было общение с избранными. Таковыми Ефим считал тех знатоков и ценителей, которые посещали магазин регулярно. Они проводили время в беседах за чашкой кофе или хорошего чая, обсуждали выловленные Фимой на блошиных рынках вещички. В то время он объездил много городов и это тоже было страстью. Мессиожник упивался свободой, возможностью бывать, где хотелось, копаться в развалах рынков, ловчить, зная истинную цену вещи, покупал её за бесценок. Он жил так, как мечтал. Ему не надо было выбирать между войной и бесчестьем, он выбрал покой и получил его. Но однажды…
Чудь поморщился: воспоминания о том дне приносили физическую боль. А куда деваться? Это было, было в его жизни…
Утро злополучного дня выдалось солнечным и воскресным. Ефим ожидал важного клиента – профессора местного университета. Специально для него Мессиожник добыл на рынке Хабаровска, куда он недавно летал, старинный мужской перстень. Профессор любил одеваться изысканно и заказал Ефиму что-то в этом роде. От перстня веяло благородством и энергетикой роскоши, богатства. Ефиму хотелось оставить перстень себе, но он понимал, что такие вещи нужно уметь носить, сочетать с другой одеждой из гардероба. А этого Мессиожник не умел. Он одевался дорого, но безвкусно, да и цена, которую он хотел получить за перстень была слишком соблазнительной.
Любуясь в глубине зала ювелирным изделием, Ефим заметил, как у витрины магазина остановились двое мужчин в форме лётчиков спасательной авиации. Один из них указывал пальцем на приглянувшийся экспонат.
«Опять придётся протирать витрину, – сморщившись, с неприязнью подумал Мессиожник, – что за манера тыкать пальцами в стекло?». Он уже решил выйти и сделать мужчинам замечание, но что-то его остановило. Ефим крадучись подошёл и встал у витрины внутри магазина так, чтобы его не было видно, но слышно, о чём говорят летуны.
– Слушай, Женя, – сказал тот, что наклонился к витрине: его лица не было видно из-за козырька фуражки, – именно такую панагию с бирюзой хочет моя супруга. Она у меня по знаку зодиака Стрелец и её камень бирюза. Сколько по магазинам смотрел, нигде панагию с бирюзой найти не мог, а тут на тебе – в антикварном прямо на витрине.
– В том то и дело, – отозвался тот, что разглядывал оленьи рога, – определяющие слово в «антикварном». Она наверняка стоит как чугунный мост. Ты лучше посмотри какие рога… Борька, вот такие рога нам наставляют наши жёны, пока мы здесь геройствуем.
– И всё же пошли приценимся, – предложил тот, кого назвали Борькой.
Ефим быстро переместился на своё обычное место – за прилавок.
Когда офицеры вошли и огляделись, тот, кто отзывался на имя Женя, глубокомысленно произнёс:
– Тсс! Деньги и ценности любят тишину…
Второй, соглашаясь, кивнул – это был не кто иной, как Борис Романовский. Ефим узнал его. Борис почти не изменился: по-прежнему сухощав и прям как стрела, только сняв фуражку, обнажил совершенно седую голову со слегка поредевшими волосами, также голубоглаз, только посередине лба пробила дорогу глубокая морщина. Он взглянул на продавца, и после короткой паузы, едва сощурясь, спросил:
– Скажите, панагия на витрине дорого стоит? Моя жена Аэлита давно хотела такую.
Ефиму показалось, что имя жены Романовский выделил нарочито. Мессиожник резко выпрыгнул из-за прилавка
