Читаем без скачивания Из глубины экрана. Интерпретация кинотекстов - Вадим Юрьевич Михайлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Должности председателя колхоза и председателя станичного Совета с формальной точки зрения были выборными и должны были зависеть исключительно от волеизъявления конкретных (на уровне колхоза или отдельной станицы) народных масс. Но применительно к двум первым послевоенным годам, когда и начинается сюжет картины, первая должность относилась к штатной номенклатуре крайкома и к учетно-контрольной номенклатуре соответствующего отдела ЦК. Вторая — к штатной номенклатуре райкома и к учетно-контрольной номенклатуре крайкома. И единственным, по большому счету, основанием для того, чтобы товарищи Арташов, Рагулин и Остроухов занимали соответствующие выборные должности, в действительности было вовсе не свободное волеизъявление колхозников, а рекомендация и утверждение, завизированные товарищами Кондратьевым и Бойченко. Собственно, именно эта, полностью подконтрольная партийным комитетам соответствующего уровня система назначений и утверждений на любые значимые должности, связанные с советской публичностью (а также с экономикой, обороной, безопасностью и т. д.), — вплоть до учителя истории в средней школе, главного бухгалтера заготконторы или заведующего избой-читальней — и называлась номенклатурой.
Главный герой фильма Сергей Тутаринов возвращается с войны в звании, как и было сказано, младшего лейтенанта, то есть командовал он в ходе боевых действий легким или средним танком, и в подчинении у него находились три человека. Но буквально по прибытии начинается процесс его включения в местную номенклатуру — и к 39‑й минуте экранного времени решение о том, что ему необходимо не формальное образование, а «государственная школа», уже принимается все тем же тандемом. Так что к 44‑й минуте мы застаем его уже в роли председателя райисполкома, на месте морально устаревшего Хохлакова. В исходном романе Семена Бабаевского он успевает еще съездить в Москву — для участия в параде на Красной площади[170]. В Москве этот младший лейтенант гостит у генерала, который прекрасно помнит его, ценит и любит как сына[171] — и который, посовещавшись с начальником политотдела дивизии, благословляет его на райисполком. Телеграмму домой о согласии занять предлагаемый пост Тутаринов дает только после этого. Автор романа достаточно любопытным образом трансформирует для читателя ту логику, по которой действует советская система номенклатурных назначений.
Председатель райисполкома есть должность, входившая в номенклатуру ЦК, и утверждать Тутаринова действительно должны были именно в Москве: прежде, чем на месте будут соблюдены необходимые формальности в виде «назначения» решением облисполкома и утверждения решением районного Совета народных депутатов. Так что формально автор соблюдает траекторию, которую кандидатура кавалера Золотой Звезды должна была бы описать прежде, чем совместиться с реальной должностью. Но только в романе эта траектория пролегает не через кабинеты инструкторов ЦК, а через боевых отцов-командиров, которые всего лишь дают моральную санкцию на переход младшего лейтенанта Тутаринова к мирным боям за коммунизм: после чего решение принимает исключительно он сам.
Репрезентация отеческих функций в романе вообще выглядит прекрасно продуманной и строго иерархизированной. На самом нижнем, «биологическом», уровне находится родной отец Сергея Тутаринова, Тимофей Ильич, но, помимо него, как уже было сказано, герой испытывает откровенно сыновние чувства и по отношению к своему генералу, и по отношению к секретарю крайкома Бойченко (секретарь райкома Кондратьев в этом семейном коде исполняет скорее роль старшего брата). Все три фигуры вполне отчетливо включены в своеобразный горизонт социального взросления. Проще всего дело здесь обстоит с родным отцом: резкий рост социального статуса и связанного с ним объема компетенций Тутаринова-сына стремительно выдвигает кавалера Золотой Звезды на роль главной мужской фигуры в семье, оттесняя отца на роль старика-советчика, несколько забавного (как за счет подчеркнутых старческих черт, так и за счет столь же подчеркнутой традиционности и узости мышления) и «мудрого» скорее в силу обладания некой вмененной суммой морального капитала — этакого гомеровского Нестора при Агамемноне. «Отцов-начальников», как военного, так и партийного, Тутаринов «догоняет» еще в сюжетных и временных рамках романа. В конце повествования он, как и Бойченко, удостаивается статуса депутата Верховного Совета. А генерал, благословляя его еще на райисполкомовскую должность, демонстративно уравнивает его грядущий статус с собственным, не забывая при этом лишний раз акцентировать «семейную» природу своих отношений с младшим лейтенантом Тутариновым[172].
3. «Кавалер Золотой Звезды»: коллективные и «этнографические» персонажи
Сам по себе семейный уровень ситуативного кодирования[173] — идеальная база для формирования манипулятивных политических метафор. Механизм элементарен. Нужно свести в рамках одной гномической фразы два понятия, одно из которых будет отсылать каждого представителя целевой аудитории к семейному коду, а второе — модифицировать его смысл применительно к конкретному элементу публичного политического дискурса. В итоге вы получите уравнение, в котором величина дорефлексивная, аффективная и апеллирующая к значимым для конкретного человека интимным контекстам, «подаст руку» величине абстрактной, описывающей реалии, радикально превышающие индивидуальный объем компетенции, внимания и памяти. Сведя «отца» и «нацию», «мать» и «Родину», «брата» и «народ», вы получите набор риторических фигур — «отца нации», «Мать-родину», «братский народ», — но любая из этих риторических фигур будет обладать «разъемами», совместимыми с потайными, глубоко личными эмоциональными комплексами каждого из адресатов, причем делать это она будет напрямую, обходя социальные фильтры и рефлексивные навыки.
Семен Бабаевский следует в этом смысле давно устоявшимся традициям советской пропагандистской культуры, выстраивая на семейном коде не только сюжет протагониста, но и куда более широкую фоновую картину. По большому счету, весь советский народ описывается им как одна большая семья. Соответствующая метафора также была давно и активно задействована в советской пропаганде, но Бабаевский эту метафору «развоплощает», переводя ее из области сугубо риторической в форму полноценной, насыщенной «живыми» персонажами и сюжетами проективной реальности.
Костяк этой Великой семьи составляют как раз те герои, которых я перечислил выше: все прочие подаются и воспринимаются на правах менее значимых членов разветвленного семейного клана, родственников, которые в силу тех или иных
