Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

В яблочной тени, стоит столик и лавочка. На лавочке сидят два моих московских знакомца — писатель Пронин и издатель Вася-ЭКСМО.

Перед ними на столике стоит бутылка водки «Главспиртпром», и ещё что-то, лежащее на газете. Это что-то нельзя рассмотреть, потому что край газеты ветер, мягкий и тёплый, заворачивает на закуску.

Мы разливаем водку по стеклянным стаканам, тяжёлым и конечно гранёным, и тогда писатель Пронин достаёт из-за пазухи и показывает мне книгу. Это оливковый том собрания сочинений Льва Толстого.

На этом томе почему-то написано просто: «Интеллектуальный роман»

Я задумываюсь о том, название ли это неизвестного романа или подборка очевидных текстов. Это сильно меня озадачивает, но тут писатель Пронин ехидно говорит:

— Вот ты Толстого любишь, а он ведь дохлый был, ходил повсюду с костылём.

— Слыхал, слыхал, — отвечаю я. — А ить ишо часто про него говорили, что как вцеписся в кого, начнёт молотить, только успевай одних поддаскиать, а других оттаскиать. Знамо-то дело — костылём-то…

Вася-ЭКСМО открывает глаза (прежде он сидел, сложив иконописно руки, в том виде, в каком изобразили бы роденовского мыслителя на русской иконе).

— Ну да! Ить ему же кричат, Лев Никалаич, костыль же пожалейте, костыль спортите! Не слышит, родимый, всё молотит, ну прям как мельница паровая!

И тут я понимаю, что мы с Васей-ЭКСМО говорим на каком-то придуманном северорусском языке, напевном, весёлом и никому совершенно не понятном.

Извините, если кого обидел.

11 декабря 2004

История про сны Березина № 143

Это была конференция, что проходит в непонятной местности под Петербургом. Причём я манкирую докладами и катаюсь по железнодорожной ветке, среди осенних посёлков. Названия станций тут странные, собранные из разных мест, будто церкви в музее деревянного зодчества. Вот платформа «Выра», платформа «Екатерингофка» и платформа «Павловск». Рядом со станции стоят разрушенные дворцы без крыш, обросшие мочалой. Они на удивление чисты и завалены мёртвой листвой.

Видимо, я что-то хочу осмотреть. Но непонятно что — со мной увязывается несколько коллег и мы долго спорим, где нам лучше выйти. Пиная листья, мы путешествуем сквозь сумерки.

Меня очень удивляет то, что в этих краях все постройки как бы меньше — дома крохотны, руины обязательно одноэтажны, и пол единственного этажа зарос травой.

И даже железная дорога одноколейная, с небольшими вагонами. Пропустишь свою станцию — через два часа приедешь на неё с другой стороны.

Тоска.

Извините, если кого обидел.

12 декабря 2004

История про обгаженную могилу

Однажды я беседовал с патриотически настроенными людьми о русской истории. Дело в том, что спокойно говорить о русской истории можно только с непатриотическими людьми — ибо столько в ней страха, ужаса и величия. Зашёл разговор о Московской битве и о Ясной поляне.

Надо сказать, что я часто бываю в Ясной поляне по разным делам, и вновь подивился живучести мифа об осквернении могилы Толстого. Дело в том, что хороший писатель Владимир Богомолов в своей давней, но очень интересной статье «Срам имут и живые, и мертвые, и Россия…» написал странный пассаж, упоминая материалы Нюрнбергского процесса (документ 51/2): “В течение полутора месяцев немцы оккупировали всемирно известную Ясную Поляну… Этот православный памятник русской культуры нацистские вандалы разгромили, изгадили и, наконец, подожгли. Могила великого писателя была осквернена оккупантами. Неповторимые реликвии, связанные с жизнью и творчеством Льва Толстого, — редчайшие рукописи, книги, картины — были либо разорваны немецкой военщиной, либо выброшены и уничтожены…” И вот Богомолов пишет: «(Под “изгадили” подразумевалось устройство в помещениях музея-усадьбы конюшни для обозных лошадей, а под осквернением могилы Толстого имелось в виду сооружение там нужника солдатами полка “Великая Германия”)». Это очень печальная ошибка — всё дело в том, что в доме немецкие солдаты, конечно, напакостили, кое-где нагадили, кое-что стащили, а вот никакого нужника на могиле не было. Историю про сортир придумали какие-то пропагандистские дураки.

И вот почему — могила находится от усадьбы чуть не в километре и в лютый мороз 1941 года никакой немец не добежал бы туда через лес — примёрз бы по дороге со своим говном. Кроме того, немцы там устроили кладбище своих солдат и офицеров, и мчаться туда за отправлением естественных надобностей, чтобы заодно осквернить могилы своих боевых соратников — и вовсе нелепо.

Более того, сотрудники музея-заповедника говорили, что поверх могилы Толстого был похоронен немецкий офицер. После освобождения могилу вскрыли (в связи с этим осматривали и проверяли и тело самого Толстого), потом всех немцев выковыряли из мёрзлой тульской и выкинули в овраг.

Вот что имелось в виду под осквернением могилы писателя.

Но мои собеседники начали горячиться, и с упорством, достойным лучшего применения кричать: «Нет, насрали! Насрали!».

Это меня раздосадовало. Часто гитлеровцев обвиняют во всех смертных грехах, и это только вредит делу. То есть обстоятельство, присочинённое для красного словца, удивительно некрасиво потом выглядит на фоне реальных обстоятельств. Получается какая-то бесконтрольная случка кроликов.

Гитлеровцев не обелит то, что они не насрали на могилу Толстого, а если мы будем домысливать эту деталь, то это нас запачкает.

Патриотически настроенные собеседники продолжали горячиться, намекали на какие-то немецкие караулы, что стояли в лесу.

Но я знал, что не было там никаких караулов — место неудобное, глухое — именно по этому там Толстой завещал себя хоронить. Я исходил этот лес вдоль и поперёк.

Я не спорил со своими оппонентами — лишь печаль прибоем окатывала меня. И вот почему — мне до слёз было жалко чистоты аргументов, которая была редкостью в истории моей страны.

Лаврентия Берию осудили и застрелили за то, что он английский шпион, а Генриху Ягоде отказали в реабилитации, признав, что он всё ещё остаётся агентом нескольких вражеских разведок. И вот ненависть к гитлеровцам, что действительно нагадили людям в душу на огромном пространстве от Марселя до Яхромы, нужно было отчего-то дополнить зыбким, невероятным обвинением в кучке говна, лежащей на писательской могиле. Будто без неё не заведётся ни одна самоходка, ни один танк не стронется с места, ни один лётчик не сядет в свой деревянный истребитель, чтобы умереть в небе — согласно своим убеждениям.

Точно так же человечество придумывает избыточные объяснения и мотивы к любому движению истории — ненайденное ужасное оружие, уколотые апельсины, русский спецназ на Крещатике, унылый и не мудрый протокол. Чистоты аргументов в этом нет, нигде нет, и никуда не деться от лжи.

Извините, если кого обидел.

13 декабря