Читаем без скачивания До конечной - Елена Николаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты чего, Тимоха? — отставляю мобильный в сторону, прижимая его к груди. Ощущаю, как быстро барабанит его сердечко. У самого пульс подскочил на максимум, гремит в ушах. — Что случилось, сынок? Ты чего меня пугаешь?
— Ницево… — шепчет придушено. — Я плосто… Плосто тебя лублю! Как папу Адея, но есё бойсе. Сийно-плисийно…
Сглатываю подступивший к горлу ком. Таким болезненным никогда его не чувствовал. Горло сдавило до хрипа. Проморгавшись от выступивших слёз, прислоняюсь губами к его виску и горячо шепчу:
— Я тоже тебя люблю, сына, сильно-пресильно.
— Вот так? — ручонками до хруста в косточках сжимает мою шею, а я прикусываю губу, чтобы не пустить слезу в такой момент. Втягиваю резко воздух и на выдохе заверяю:
— Сильнее, чем ты можешь себе представить. Просто боюсь тебя придавить…
Глава 28. Баш на баш
Евгений
Время в компании сына летит незаметно. Я рассказываю ему всё, даже то, казалось бы, о чем не стоит говорить. Не вижу смысла водить ребёнка за нос. Придёт время, и он всё равно узнает правду от других «добрых» людей. И еще неизвестно, в какой форме. Вот тогда к разочарованию добавится и ощущение того, что родные люди ему лгали.
— Вот такая у нас с мамой вышла грустная история, — добавляю я, сворачивая наш нелёгкий разговор. На сегодня он узнал более, чем достаточно. — Теперь ты понимаешь, почему мама с Андреем к тебе не вернутся? — закрепляю то, над чем мы с ним работали дольше сорока минут.
— Патамуста их бойсе нет? — звучит его слабый, дрожащий голосок, от которого грудь разламывает, а внутренности наполняются расплавленным свинцом. Его груснячий взгляд ещё больше добивает. Держусь, сцепив зубы, подавая ему пример. И он словно понимает это, делает тяжкий вздох и расслабляется, беря меня за запястье.
— Верно, сынок. Но у тебя есть мы, — накрываю маленькую кисть своей ладонью и несильно сжимаю её. — Есть Янка, я, бабушки, дедушка. И мы все тебя очень любим. Всегда помни об этом.
— Ты нас тоцьна не блосис?
— Не брошу, родной. Даже не думай об этом. Выбрось эти мысли из головы!
— Но ты не лазлешил Яне остаться. Пациму?
Теперь мне приходится поглубже вдохнуть и ещё раз собраться с мыслями.
— Я не хотел, чтобы Яна слушала о наших с мамой отношениях.
— Пациму?
— Потому что она моя женщина. Ей был бы неприятен этот разговор. Понимаешь?
— Пациму неплиятен?
— Ну как бы тебе объяснить… — на секунду задумавшись, вспоминаю о крестнице. Валентин рассказывал про их детский поцелуй. Жаль, что я этого момента так и не вспомнил. — Тебе же нравится Женечка?
— Оцень.
— Если бы она тебе рассказала о каком-нибудь мальчике, который дарил ей всякие вкусняшки и целовал за это в щёчку, тебе было бы приятно?
— Я бы ему молду нацистил!
— Ого! — округляю глаза. — Где ты это услышал?
— От дяди Луса. А цево?
— Да так. Ничего. Понимаешь, Тимоха, когда женщина влюблена в мужчину, ей неприятно слушать о его бывших женщинах, с которыми он целовался в щёчки, скажем так. Даже если это было давно. Они потом начинают ревновать, затем выдумывают проблемы, короче говоря, ищут повод для ссор.
— Но Яна не такая. Она никада не лугала меня и тебя не будит. Она доблая.
— Я знаю, малыш. Знаю, — спешу успокоить его, принимаясь гладить пальцами по виску. — Когда ты вырастишь, ты всё поймёшь. А сейчас мне нужно переодеться и отправиться к доктору в больницу, чтобы он осмотрел мою шишку. А ты беги к бабушке и позови Яну. Они, наверное, волнуются. Особенно Янка.
Сажусь на постели, затем свешиваю ноги, но не успеваю даже задницу оторвать от матраца, как Яна, постучав в дверь, оказывается в моей спальне. Смотрю на неё и теряю дар речи. Меня парализует в полном смысле этого слова, причём не сразу понимаю, что пялюсь на неё с отвисшей челюстью…
Твою ж мать!
— Жень, извини, что прервала вас, мне нужно срочно уехать. Можно мне Тима на пару слов?
— Ого… — выдыхает Тим, не скрывая своего удивления. Впрочем, я тоже… — Ян? Ты едис на бал?
* * *
После внимательного сканирования ребёнка, Яна меняется в лице. Тревога в глазах исчезает, внезапно перетекая в заманчивый блеск.
— Вижу, что у вас всё хорошо. Тогда до вечера. Тим, я очень надеюсь, что бабушка с дедушкой останутся тобой довольны.
Разворачивается, добивая меня окончательно видом сзади...
— А что происходит, Яна? — не могу не поинтересоваться такими внезапными изменениями.
— В смысле? — сделав шаг, Мышка грациозно замирает. Поворачивает голову набок, затем свой тоненький корпус. В оттопыренном разрезе платья замечаю краешек ареолы на сочной груди, чуть ниже оголенную полоску внутренней стороны бедра…
Набрав полные лёгкие воздуха, захлёбываюсь возмущением. Из меня рвётся мат, но я сдерживаюсь. Приходится задышать так часто и поверхностно, что только слепой бы не увидел.
— Черррт… — едва слышно ворчу, хватаясь рукой за стойку для капельницы. Встаю на ноги. Отодвигаю приспособление с прохода. — Тимыч, закрой-ка уши, а лучше беги к бабушке. Хорошо?
— Угу.
Малый целует меня в щёку и сваливает прочь.
— По-твоему, это «униформа» детского фотографа? Или я чего-то не догоняю? Объяснишь?
Посмотрев вслед Тимофею, Яна возвращается к двери, чтобы опереться боком на косяк и выслушать моё недовольство.
Прихрамывая, огибаю осколки на полу, подхожу к ней, становлюсь напротив. Ещё раз оцениваю её внешность, испытывая при этом не самое приятное чувство. Вместе с проблесками ревности нехило так башню срывает, такая она сейчас красивая и дерзкая в этом своём откровенном наряде. Насыщенный сливовый цвет полупрозрачной ткани притягивает взгляд как мулета матадора. Впридачу Мышка ещё и пахнет ошеломляюще. Спелый персик и смесь каких-то свежих цветков вызывает стойкое желание попробовать её кожу на вкус.
А ведь эта девочка моя…
Так все говорят, а я ни хрена не чувствую. Только нестерпимое жжение в груди от осознания того, что Мышка летит на встречу не со мной.
Тогда, мать вашу, к кому она собралась в этом чертовом вечернем платье средь бела дня?
— Пока ты разговаривал с сыном, мне позвонила помощница одного успешного бизнесмена, владельца сети
