Читаем без скачивания Половинный код. Тот, кто умрет - Салли Грин

– И?

– В Женеве ты оставил ей жизнь, – говорит Селия.

Я смеюсь.

– А-а… Значит, проблема в том, что я, по-твоему, не захочу ее убивать?

– Это еще актуально?

– Нет. – По крайней мере, я сам так думаю. Джессика мне сестра, она дочь моей матери, но я ее ненавижу. И считаю воплощением зла. А еще я знаю, что, будь у нее такой шанс, она убила бы меня без промедления. В Женеве я ее отпустил, это правда. Но тогда не было войны. Теперь все изменилось и я тоже.

Я говорю Селии:

– Не беспокойся. Я ее убью или возьму в плен.

Селия кивает и тут же переходит к другой теме.

– Третья проблема также связана с Охотниками. Ходят слухи, что они никогда не отступают и не сдаются. Но ты-то знаешь, что это не совсем так. Многие, конечно, скорее умрут, чем сложат оружие, однако правда в том, что Охотники тоже люди. А потому некоторые из них могут предпочесть жизнь. Я даже думаю, что, когда они убедятся, что сила не на их стороне, то могут сделать выбор в пользу тактического отхода, а то и сдачи. Если они это сделают, мы их не тронем. Хотя, конечно, саму организацию придется распустить. Надо положить конец кровавой истории Охотников. – Я вспоминаю свой сон с длинной чередой Охотников, стоящих на коленях.

– Казнить их всех до одного – вот и конец их организации.

– Нет, это не лучший путь. Охотники ведь есть едва ли не в каждой Белой семье. Так что придется нам проявить не только справедливость, но и терпимость. Они – солдаты. Корень зла не в них.

Я отрицательно качаю головой, глядя на Селию.

– Мы не убиваем пленных, Натан. И тех, кто сдается, тоже.

– Так в чем же тогда третья проблема?

– Натан, я должна быть уверена в том, что ты не станешь убивать тех, кто сдастся, и что ты позволишь сдаться тем, кто сам этого захочет. Я должна верить в то, что ты понимаешь – пленных убивать нельзя.

– Хочешь сказать, тебе надо верить в то, что я не как мой отец. Что я не жажду отомстить за моих предков, которых они замучили. А как насчет других Черных Ведьм, которых тоже убили Охотники? Разве мне нельзя отостить заодно и за них, хоть чуть-чуть?

– Мне нужна победа, а не месть.

– Убивай их всех – мой девиз.

– Даже когда они сдаются? Значит, ты ничем не лучше Сола.

– Да… Нет. – Не знаю, что именно я чувствую, знаю только, что я очень зол. И я говорю ей: – Можешь сначала судить их за военные преступления, а потом казнить. Надеюсь, это успокоит твою совесть.

Селия говорит:

– Я планирую сделать так, чтобы в Альянсе вместе работали и Белые, и Черные, и полукровки. Нам придется честно и непредвзято рассмотреть все преступления, совершенные Советом и его членами. Их пример должен стать нам уроком – мы должны действовать строго в рамках закона. Иначе сами окажемся на скамье подсудимых.

– Мы будем работать сообща, судить всех по справедливости и позаботимся о том, чтобы все это видели. Справедливость для всех. В том числе и для тебя, Натан. Я предупреждаю тебя, так будет. Мы должны построить такое общество, в котором все будут подчиняться единому закону. Так что война – это только начало, самое трудное последует потом.

– Спасибо, – говорю я. – Рад, что все понимают, какая дерьмовая работенка мне досталась.

Селия продолжает:

– Итак, к делу. Третья проблема актуальна?

Я отвечаю ей:

– Моя цель в том, чтобы выиграть этот бой и убрать, так или иначе, Уолленда, Сола и Джессику. И я буду убивать всякого, кто станет мешать мне в этом или пытаться убить меня или любого из солдат Альянса. А когда мы победим, забирай всех живых Охотников и членов Совета себе и разбирайся с ними как знаешь. Будешь сидеть с ними день и ночь в здании Совета и играть в правосудие, ублажая свою совесть, а я в это время буду тихо и мирно жить у реки.

– А Анна-Лиза?

– Я не забуду свой долг и найду ее, когда все кончится. А пока моя главная цель – Сол, Джессика и Уолленд.

– Если Анна-Лиза жива, она должна будет предстать перед судом, как и планировал Альянс изначально.

– Ну, тогда будем надеяться, что ее уже запытали до смерти. – Селия не отвечает, и я сам спрашиваю: – Ну, какие у нас еще проблемы? – Но она уже встает со словами:

– Поздно уже, завтра договорим. Прямо с утра. Да, и вот еще что. Я собираюсь рассказать новичкам о твоей неуязвимости. Это их подбодрит.

Я задумываюсь, но не вижу, почему бы и не рассказать – мне-то какая разница?

– Ладно, – говорю я.

Она поворачивается, чтобы уйти, но тут же возвращается ко мне снова.

– И помни, что главная проблема все равно пятьдесят первая, так что не успокаивайся со своим новым даром. – Тут она уходит окончательно.

Я трясу головой. Никакого спокойствия я и так не чувствую.

– О чем это она? – спрашивает Габриэль. – Что это еще за пятьдесят первая проблема?

Я отвечаю:

– Так, одно из ее любимых присловий. Раньше она постоянно мне твердила, что в настоящем бою всегда возникает уйма проблем и она может навскидку назвать пятьдесят причин, почему что-то может пойти не так, как предполагалось. А пятьдесят первая причина совсем другая: она существует еще до того, как начинается бой, но никто, даже Селия, ее не видит.

Проблемам нет конца

Ежегодное собрание Совета – это большое событие, на него наверняка съедутся все главные британские ведьмы, а возможно, и многие из Европы. Однако именно важность встречи превращает ее в явную мишень для Альянса, а значит, и охранять ее будут на совесть. Остается только надеяться, что Альянс сочтут расколотым и обессиленным, неспособным напасть.

Проблема номер четыре – дата. Обычно собрание проходит в последний день апреля, но с Сола станется поменять и эту традицию.

Другая проблема – планировка, здание Совета – это настоящий лабиринт коридоров. С восьми до четырнадцати лет я регулярно бывал там раз в году, и, хотя я видел лишь маленький кусочек всей постройки, это не помешало мне понять, насколько она велика и запутанна. Селия, Греторекс и еще кое-кто из наших тоже неплохо знают его отдельные части, и, когда они рисуют их по памяти, получается план всего дома от подвала до чердака включительно. Только наверху остаются пробелы, о которых никому в Альянсе ничего не известно; поэтому мы решаем, что именно там находится лаборатория Уолленда.

Новички из всех семи лагерей Альянса теперь с нами. Их больше, чем я надеялся, но меньше, чем нам нужно: двадцать семь. Лица в основном незнакомые. Мы вместе изучаем последовательность комнат и коридоров. По плану первым вхожу я, а остальные за мной, но не раньше, чем мне удастся нейтрализовать невидимость Охотников и убить или захватить Сола. Греторекс без конца твердит новеньким:

– Вы должны уметь ориентироваться в здании, даже если там будет темно или полно дыма. А для этого надо знать его план лучше, чем свои пять пальцев. – Это касается и меня.

Чтобы помочь нам научиться ориентироваться, коридоры здания Совета размечают на земле колышками, а самые важные участки дублируют стенами из дерева и мешковины. Это подвал, первый и последний этажи. Через подвал я войду внутрь. Именно туда ведет проход из Башни, чтобы легче было незаметно перемещать заключенных между ней и зданием Совета. На первом этаже находятся все главные кабинеты и залы, включая кабинет Сола.

Макет строили без меня, так что, когда я прохожу по нему впервые, кое-что в нем кажется мне неточным. Лестницы в подвал, к примеру, должны быть у́же. Помню, что охранники просто пропихивали меня перед собой, когда вели вниз, до того там было тесно.

Я захожу в копию той камеры, где меня держали. Стены из мешковины, потолка нет. Сейчас утро, и надо мной голубое небо. Я меряю модель шагами и вспоминаю. Здесь я был прикован, столько мог пройти вдоль одной стены, столько – вдоль другой. Я покидаю камеру и иду в комнату 2С. Она больше похожа на настоящую, наверное, светлые стены напоминает мне белизну той лаборатории. Я ложусь на землю и вспоминаю, как склонялся надо мной Уолленд, как делал татуировки. Интересно, сколько еще ведьм прошли с тех пор через его руки?

Я прохожу через весь этаж. Запоминаю, как расположены двери, а заодно прикидываю, сколько народу может оказаться у них в камерах. В каждой одиночке по одному или человек по двадцать, стиснутых так, что негде лечь? Я вспоминаю истории о ГУЛАГе, о наказаниях и пытках, которые читала мне Селия, и думаю, что Совет вряд ли упустит возможность дополнительно помучить заключенных.

Я снова возвращаюсь в «свою» камеру и сажусь в том самом углу, где был прикован и где впервые с тех пор, как стали нарастать мои магические силы, вынужден был провести под крышей всю ночь. Помню, как меня тошнило, как было страшно. Мне было тогда шестнадцать лет – кажется, так мало, – а ведь мне сейчас только семнадцать, значит, это было всего год назад, даже меньше. Черт, а ощущение такое, как будто прошло лет двадцать. Я изменился, столько пережил. Тогда у меня была одна цель – сбежать и получить на день рождения три подарка; одно желание – жить свободным. И вот я здесь, мой дар при мне, а с ним и многие другие. Сил у меня столько, что для одного человека даже многовато, и все это я ставлю на карту. Но я уверен, что наш план сработает. Я же, в конце концов, неуязвим. Так что у нас есть все шансы. Сол, Уолленд, Джессика – все они наверняка будут там. И Анна-Лиза, если она еще жива, тоже будет: либо в подвале Совета, либо в Башне. Так я говорю себе, хотя сам знаю, что она, возможно, вовсе не в плену, ее не пытают, а, наоборот, холят и лелеют, потому что она застрелила Маркуса, потому что она шпионка.