Читаем без скачивания Избранные труды. Том IV - Олимпиад Соломонович Иоффе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но этим суть проблемы не исчерпывается. Не исчерпывается, главным образом, ввиду известной неопределенности понятия правового института. Так, говорят, например, об институте права собственности и одновременно об институтах права государственной собственности, права кооперативно-колхозной собственности, права профсоюзно-общественной собственности, права личной собственности и права собственности мелких частных хозяйств единоличных крестьян и кустарей[204]. Что же здесь действительно является институтом, а что институтом считаться не может? Если перечисленные отдельные виды права собственности[205] – институты, то право собственности вообще нечто большее, чем институт, и нечто меньшее, чем отрасль права. То же самое можно было бысказать о наследственном праве в сопоставлении с наследованием по закону и по завещанию, об изобретательском праве в сопоставлении с правом на изобретение и на рационализаторское предложение и т. п. Поэтому очевидно, что отрасль права может слагаться не только из институтов, но и из более укрупненных подразделений, которые в свою очередь образуются совокупностью соответствующих институтов.
Не допускаем ли мы, однако, смешения разных категорий – института как подразделения отрасли права с разделами кодекса или иного нормативного акта как с чисто законодательно-техническими подразделениями?
Смешения здесь никакого нет. Напомним, что, например, при институционной системе построения Гражданского кодекса нормы наследственного права в особый раздел не выделяются, а соединены в общем разделе с другими способами приобретения имущества, чем не исключается выявление соотносимости не вообще способов приобретения имущества, а именно наследственного права с наследованием по закону и по завещанию. С другой стороны, нет препятствий к объединению в один раздел кодекса авторского и изобретательского права. Но общие нормы для того и другого создать невозможно[206], тогда как разработка общих правил в пределах изобретательского права для изобретений и рационализаторских предложений вполне осуществима. Следовательно, имеется органическая связь между правом на изобретение и на рационализаторское предложение, далеко не исчерпывающаяся простым их соединением в одном и том же разделе кодекса. Эта связь по своей природе аналогична той, которая характеризует единство института и единство отрасли права. Она носит объективный характер и проявляет себя независимо от того, как построен кодекс или иной законодательный акт.
Еще более показательно в этом отношении обязательственное право. Если право собственности в целом иногда именуют институтом, то к обязательственному праву подобное наименование вовсе не применяется. И немудрено, ибо как можно было бы назвать единым институтом совокупность норм, в которую входят купля-продажа и обязательства из причинения вреда, подряд на капитальное строительство и обязательства из неосновательного приобретения или сбережения имущества! Но уже тот факт, что такая совокупность казалось бы совершенно разнопорядковых норм позволила создать в кодексе собственную Общую часть для одних только обязательств, свидетельствует о внутренне присущем им единстве, свойственном подразделениям системы права, а не системы законодательства.
Для того же, чтобы и такие, более укрупненные, чем институты, подразделения правовой системы не выходили за рамки существующих теоретических категорий, наряду с понятием нормы, института, принципа и отрасли в научный обиход должно быть включено лишь изредка употребляемое[207], хотя и чрезвычайно важное понятие подотрасли права.
С этой точки зрения в гражданском праве следует различать такие подотрасли, как право собственности, обязательственное право, авторское право, изобретательское право и наследственное право (оставляя в стороне семейное право ввиду дискуссионности вопроса о его месте в системе советского права).
В то же время, если институт – обязательное подразделение отрасли права[208], то не все включаемые в нее институты поглощаются присущими ей подотраслями. Они могут входить в отрасль права не только через подотрасль, но и непосредственно. Типичный тому пример – право на открытие. Это самостоятельный институт, объективно несоединимый ни с авторским или изобретательским правом[209], ни с какими-либо другими гражданско-правовыми институтами. Но право на открытие не заключает в себе нескольких юридических институтов, а исчерпывается лишь одним институтом, следующим подразделением для которого является не подотрасль, а самая отрасль советского гражданского права.
Как, однако, быть с юридическими нормами, которые включены в Общую часть кодекса (например, нормы раздела I ГК) или в Общую часть какого-либо из его разделов (например, нормы первого подраздела третьего раздела ГК)? Выделение в кодексе Общей части – весьма оправданный и практически удачный, но все же не более, чем прием законодательной техники. Соответствующие нормы могли бы быть распределены по другим разделам кодекса с применением метода взаимных отсылок, хотя такой метод гораздо менее удобен, чем образование Общей части. Но самая возможность его применения свидетельствует о том, что эти нормы, как бы их ни группировать, юридических институтов не образуют, а входят в состав всех других институтов данной отрасли права или, по крайней мере, их большинства. Вместе с тем в Общей части кодекса могут быть сосредоточены также юридические нормы, нераспределимые по специальным институтам и образующие в своем единстве самостоятельный правовой институт общего значения[210].
Таков, в частности, институт гражданской правосубъектности. Хотя любое гражданское правоотношение устанавливается между теми или другими субъектами, а стало быть, институт гражданской правосубъектности носит общий характер, тем не менее он представляет собой именно институт, а не простое выделение «за скобки» юридических норм, в равной мере применимых к различным конкретным гражданским правоотношениям. Чтобы убедиться в этом, сопоставим нормы о субъектах гражданского права, например, с нормами об исковой давности. Правила об исковой давности не могут быть практически реализованы иначе, как в связи с каким-либо конкретным правоотношением, при осуществлении которого соответствующий вопрос возникает. Напротив, нормы о гражданской правосубъектности сами по себе определяют правовое положение граждан и социалистических организаций (их правоспособность и дееспособность, содержание той и другой, моменты возникновения и прекращения правоспособности и т. д.), независимо от приобретения и осуществления конкретных прав и обязанностей. Поэтому они и представляют в своем единстве гражданско-правовой институт. Разумеется, эта нормы могут быть в соответствующих случаях применены и к конкретным правоотношениям (как применяются, например, к праву собственности гражданина, объявленного умершим, правила об объявлении умершим безвестно отсутствующих). Но это обстоятельство никакого влияния на самостоятельность института гражданской правосубъектности не оказывает, как не перестают, например, быть самостоятельными институты наследственного права от того только», что на их основе происходит трансформация различных иных правоотношений. Подобно правилам о наследовании, определяющим судьбу различных правоотношений, но регулирующим лишь наследственные отношения, нормы о правосубъектности, с какими бы конкретными правами и обязанностями они ни соприкасались, всегда определяют правовое положение граждан и организаций.
Но ведь совокупность норм о гражданской правосубъектности включает в себя правила, относящиеся как к гражданам, так и к социалистическим организациям (юридическим лицам). Между гражданами и юридическими лицами имеются не менее существенные различия, чем, например, между правом на изобретение и на рационализаторское предложение. И если изобретательское право рассматривается как подотрасль, а право на изобретение и на рационализаторское предложение как институты, то почему же тогда гражданская правосубъектность также не образует состоящей из двух институтов подотрасли советского гражданского права? Обоснованность постановки такого вопроса еще более усилится, если учесть, что, помимо граждан и юридических лиц, в качестве субъекта гражданского права выступает и самое Советское государство.
Несмотря, однако, на весомость и значимость приведенных соображений, правосубъектность представляет собою все же единый институт, а не подотрасль советского гражданского права. Подотрасль, как и отрасль права, должна содержать в себе совокупность норм, регулирующих однородные отношения разных видов, с включением в свой состав и таких норм, на основе которых могут быть приобретены конкретные права и обязанности. И точно так же, как не существует отрасли права, определяющей лишь юридическое положение ее субъектов, немыслимо появление подотрасли, которая ограничилась бы только этими вопросами. А так как нормы о гражданской правосубъектности ничего другого, кроме юридического положения субъектов гражданского права, не закрепляют, они и образуют не подотрасль, а самостоятельный институт, непосредственно (минуя подотрасль) входящий в систему советского гражданского права.
В то же время нельзя отрицать наличия внутри этого института различных относительно самостоятельных ответвлений: норм о правосубъектности граждан, с одной стороны, и юридических лиц, с другой.
