Читаем без скачивания Ловцы человеков - Олег Геннадьевич Суслопаров

– Осторожней, вдруг он слышит… – пошутил тот в ответ.

Упираясь альпенштоками (у каждого было по одной короткой лыжной палке), они легко поднимались к самому верху, глядя на то, как медленно переползающие через него облака становятся все ближе и ближе. Но перед самым подъемом на гребень уставший ветер совершенно стих и по перевалу расползлось раскисшее вязкое облако. Совершенно ровная поверхность – и видимость не более метра, даже чтобы разглядеть камень под ногами, надо согнуться. Вся группа сгрудилась, около часа выжидала, не начнется ли ветер. Крик разносился легко во все стороны, нигде не отталкиваясь от каменных стен. Карты показывали, что в паре сотен метров от них начинается противоположный довольно пологий крупноглыбовый склон, по которому нетрудно спуститься даже в тумане. Компасов не было – в горах они обычно бывали ни к чему. Надо было идти, и группа сбилась в кучку, чтобы не выпустить никого из вида. Аркадий, привязав к лямке рюкзака веревку, которую другие держали в руках, двигался мелкими шажками на несколько метров впереди всех, постукивая перед собой палкой, как слепой тростью.

Через какое-то время Аркадий понял, что прошли они уже больше сотни метров, а значит, сбились с прямого направления. Впрочем, подумал он, это не так страшно – не такое тут большое пространство, чтобы кружить, как по лесу, и выйти к оставшейся сзади и сбоку отвесной стенке. И тут он поймал себя на мысли, что палка уже не брякает по камню, а ударяет, кажется, по мху. Да и под ногами уже будто не камень, а что-то другое. Он поднял ногу для следующего шага и тут почувствовал на себе теплое и легкое дыхание, словно мудрый отец обдал усталым вздохом расшалившегося на коленях малыша.

Собственно, это было одно лишь мягкое одобряющее дуновение – на долю секунды он оказался в мизерном пронесшемся при полном безветрии разрыве в облаке. Он стоял на краю того самого давно мечтающего отправиться в отвесный полет крошечного ледяного карниза, до края отделяли всего полтора шага. В полукилометре под ним голубело озеро, на противоположном берегу которого он еще недавно стоял и смеялся, глядя на этот карниз. Доля секунды – и разрыв в облаке унеся куда-то, оставив его снова в мутной непроглядной пелене. Аркадий затормозил так, что тяжелый рюкзак склонил его голову почти до уровня колен. На секунду он, растопырив для равновесия руки, замер в такой позе, потом в несколько скачков назад оказался на каменной поверхности, на которую упал на дрожащие колени, чтобы вглядеться и убедиться, что это уже не страшный лед.

Он развернул группу, из которой никто не видел того, что с ним произошло, спустя несколько минут нащупал противоположный пологий склон, и вскоре все они уже спускались, выходя из облака. Он никому ничего не рассказал, и долго молчал, все переживая произошедшее. Поднимающиеся вдоль отвесной стенки струи воздуха вдруг рванули облако? Но в чувствах запечатлелось какое-то теплое дыхание сверху, словно прямо на тебя.

– Что, сам раскланялся без уговоров? – терлась в голове мысль, оставляя ощущение, что Бог и посмеялся над ним, и в то же время, сжалившись над неразумностью, сам и послал дыханием своим еще годы жизни. – Бог дохнул на меня, а для чего?

Он никогда не считал себя верующим, но эта мысль изредка вспыхивала в нем почти каждый год, словно остановившееся сердце вдруг давало толчок еще живой крови. Вглядываясь в лица тех, кого приходилось хоронить, или проезжая мимо раскореженных в аварии автомобилей, Аркадий с грустным удивлением ощущал, что снова кто-то рядом с ним стал жертвой вечно нелепой смерти, и ничто не спасло даже в самый последний момент… А вот для него Бог снизошел до дарующего жизнь дыхания своего, и еще, может быть, много раз незаметно сохранял его мягким дыханием. А для чего? Чтобы он стал одним из богатейших людей на планете?

А вокруг сновали люди, на каждого из которых тоже когда-то в какой-то момент дохнул Бог, но они не придали этому значения, и наверное, даже забыли о таких моментах, раз живут с угрюмой суете… Но он-то помнит об этом каждый день, даже никогда никому не рассказав. Значит, он не имеет права провести жизнь как нудный киносеанс по дармовому билету…

Значит, рано или поздно ему выпадет в жизни сделать или увидеть то, ради чего было это дыхание. Особенно оживало это ощущение здесь, в созданной им «Сказке для избранных», и сидя с ружьем в рассветный час, он улыбался: несмотря на годы, впереди есть еще что-то неизведанное, раз он еще жив…

И настал день, когда дыхание Бога снова мягко пронеслось где-то рядом. Значит, есть то, ради чего его ничтожная жизнь была многократно дарована ему. А когда через несколько дней раздался звонок телефона и брат начал сообщать о резких переменах в своем здоровье, Аркадий улыбнулся смиренной улыбкой послушника в монастыре. Это действительно Бог тогда мягко вразумил его одним лишь краем дыхания своего. И дыхание это живет в мире людей.

***

Обратный путь из «Сказки» в мир обыденности все преодолели, почти не разговаривая друг с другом. Андрей изменил своей обычной напористости в речи, не пускался ни с кем в разговор, отвечал односложно и просто. Остальные приняли не свойственную им в жизни позицию наблюдателя: не ввязывались в беседу с Игорем, хотя наблюдали за ним. Бойцов пребывал словно в сдержанной торжествующей напряженности. Молчал и Семен, всем своим видом стараясь показать, что он вовсе не хотел быть зачинщиком того, чтобы люди его круга имели какие-то перемены в жизни. Даже желание просидеть вечер с Игорем на берегу реки, тихо беседуя, он решил в себе пока подавить. Так что остаток времени в «Сказке» Игорь провел почти один.

– Ну ладно, двух человек этот Светлый как-то «зацепил», – размышлял Семен. – Сейчас можно ожидать, что даже как-то это проявят. Посмотрим, какое брожение вызовет добавление в нашу кашу такого бродильного фермента, как способности этого молодого человека. Каша стала, признаться, закисать… Заменим процесс гниения благородным процессом приобретения спиртовой крепости. Хотя настоящий коньяк из ерундового сырья все равно не получить. Но, как известно, из вина плохого хороший уксус может получиться…

Отчаянность его индивидуализма требовала хотя бы каких-то перемен в ставшей примитивной от ее предсказуемости жизни. Своим чутьем непризнанного гения он чувствовал, что подобное чувство зародилось в каждом из тех, кто имел разговор с Игорем. Однако открыто брать на себя роль заводилы в заварушке он не хотел – это глупо, несовременно, да и как бы виноватым