Читаем без скачивания Рождённый ползать… История преступления длиною в жизнь - Алена Бессонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если мы его сейчас не найдём, он уйдёт, Александр Егорович. Уйдёт навсегда. Пашай взял охотничье ружьё. Хочешь помочь, пришли в район островов вертолёт. Всё отбой!
* * *
Пашай на большой скорости вёл вездеход, а Исайчев до боли в глазах вглядывался в прибрежный лес. Колея, проложенная вездеходом Чудя, извивалась по кромке острова. Машина то пробуксовывала на береговом песке, то резала колёсами размолоченную ледяную кашу в колее и поднимала фонтаны ледяных брызг. Васенко трясся на заднем сиденье, и тоже до боли в глазах всматривался в пролетающие за бортом кусты; кусты прыгали вверх и вниз, сливались в сплошную серую ленту, разрывались, и тогда мелькали заледеневшие куски обрывистого берега.
На первом острове не стали делать даже остановок, приняли к сведению замечание Исайчева: нужен обитаемый остров. Росомаха живёт где-то на острове постоянно, значит, её кто-то кормит. Болтаться туда-сюда неудобно, стало быть, человек обитает там же. Второй также проскочили, а вот с третьего заметили башню маяка. Туда и направились. Вечерело. В жилую пристройку возле маяка постучали, когда солнце краюшкой виднелось на линии горизонта.
Васенко сунул нос в дверную скважину, тихо произнёс:
– Едой пахнет. Значит, живые есть!
Дверь открыл крепенький дедок с удивлённо распахнутыми глазами:
– Подумал скитник приехал, удивился почему к ночи. Вы тут как?
– Мы к скитнику в гости, да заблудились, – нашёлся Исайчев, – не подскажешь, добрый человек, как к нему добраться.
– Эко, вы взялись на ночь глядя… Разве он сейчас пустит. Вы что же не договаривались? – старик недоверчиво прищурил глаза.
Пашай вышел вперёд, снял с головы шапку, поклонился, заговорил:
– Ачаже сырен огыл. Тый осал скитник. Тудо шуко экшыкше материк ышта. Тудо кучем еҥ-влак тидын толын. Полшен. Мый Кутергин Паша. Ачай, мый палем тыйым. Тый тудым йод.37
– Ачай тыйын лӱмет кузе?38 – спросил, отшатнувшись, смотритель маяка.
– Лаймыр Кемай Кутергин, а шукынжо Кемай Кутергин, – ответил Пашай. – еҥ шинчаште мый мом гына скитник пу!39
– Кузе?40
– Кӱзен шумеке, вигак шӱмышкӧ логалше…41 – Пашай приложил правую ладонь к сердцу.
– Шӱшкалтен кузе?42
– Шучкын шӱшкаш, ачаже…43
Старик отступил на два шага вглубь помещения, пригласил:
– Проходите. Я слышал, как свистит его нож. Он бросал его в тело берёзы…
– Скажи, отец, это ты кормил его росомаху? – спросил Васенко.
– Росомаху?! – удивился старик, – Я собаку кормил… Погоди… росомаху? То-то я удивлялся, что никогда, даже в самую грозовую погоду не слышал её лая. Обычно собаки брешут на выплеск молнии. А эта ни-ни… Значит, это была росомаха? Скитник приказал никогда к ней не заглядывать, говорил свирепа… разорвёт! Я и не заглядывал. К чему мне чужие секреты? Он ей хлёбыло привозил сам. Обычно коровий ливер. Я варил и относил. Отнесу. Поставлю и назад. Когда калитку закрою, три раза постучу, она тихонько выходила, чавкала.
– Мыланна ончыктат, ача, вынем тудо. 44– попросил Пашай.
– Ты что-о-о, сын Кемая?! Вам сейчас туда нельзя. Убьёт. Вы его не увидите, а он вас увидит… Поутру пойдёте, – глядя в глаза Пашаю, добавил, – Уш кая, ия! Опкын еҥлан йӱдвел кудалтенам ыле чапанам огыл? Мый тыланет ача каласен. Тудо ыш ончал, мо тыгай кушкын кугу, лупш дене поньыжын. А мый полшаш…45
– Он уйдёт! – воскликнул Исайчев.
– Не уйдёт. Я маяк не буду зажигать. В темноте не уйдёт.
Исайчев громко запротестовал:
– Да вы что-о-о! Маяк не зажигать? А корабли?
Смотритель усмехнулся:
– Не шуми, ветер разбудишь… Мой старый морской волк торчит на острове больше для красоты, чтобы морякам не одиноко было. Они уже давно для навигации радиомаяками и спутниками пользуются. Здешние меня Еремеечем кличут… Стёпка мечи на стол ещё три тарели…
Из-за печки вышел среднего роста крепыш с обритой под ноль головой, рыжими бровями и длинными рыжими ресницами, обрамляющими круглые хитренькие глаза.
Уху с большими кусками рыбы ели молча. На стене хрипло стучали ходики. За окнами падал снег и ложился пластами на еловые лапы, гнул их. Зябко передёрнув плечами, Стёпка отложил ложку, собрал со стола тарелки и сунув под мышку книжку, ушёл за печку. Еремееч подкинул в горнило сушняк, включил в розетку электрический самовар. Его бок отразил скуластое морщинистое лицо с крючковатым подвижным носом и маленькие глазки в тени от кустистых бровей. Старик разлил по глиняным кружкам жгуче-чёрную заварку разбавил её кипятком из мгновенно вскипевшего самовара. По избушке разнёсся знакомый дух летних трав. Еремееч пил чай обжигаясь. Пил прямо из чашки. Капли скатывались по бороде на кожу коричневого подбитого овчиной жилета. Обтерев тыльной стороной ладони усы, Еремееч шагнул в угол, приподнял половицу и вынул из образовавшейся щели карабин. Голубым глазком подмигнуло стёклышко оптического прицела. Проверив затвор, старик сказал:
– Завтра с вами не пойду староват… а его возьмите. С вашим ружьишком только зайцев бить… А сейчас спать. На лавки постелить нечего. Так укладывайтесь… Подушки Стёпка вам принесёт.
* * *
Светало. Михаил лежал на лавке у окна. Он не спал и чувствовал, что остальные тоже не спят. На фоне неба рельефнее выделялись деревья смешанного леса. В детстве Михаил любил очеловечивать предметы, он и сейчас видел мрачные ели, гордые сосны, наивные берёзы, спокойные дубки, грустные плаксы-осины – всё было в лесу. Не было только спокойствия. Обманчивая тишина могла разорваться мгновенно. Он готовил себя к этому взрыву.
На рассвете Еремееч, напоив гостей чаем, вывел их на широкую тропу, прежде чем отпустить, сказал:
– Вы не просили, сам хотел дать снегоход, но не дам, шумит очень. Ходу до дома скитника минут сорок. В унтах и весь час пройдёте. Передвигайтесь нешумливо, без разговоров. Если в доме росомаха она вас учует. Я так понял ему терять нечего, так что берегитесь. Пашай шагай вперёди… Ну идите… помогай вам бог… Бренчалки не забудьте выключить…
Снег на острове лежал тяжёлый. До ориентира, о котором вечером говорил старик, шли больше часа. Ориентиром служила полоса густо посаженых елей. Она лучше всякого забора загораживала дом Чудя от чужих глаз. Но забор, оторачивающий дом, всё же был. Высокий из тёсаных кольев. Забраться и посмотреть, что за ним возможности не было. Тревожное напряжение обострило слух. Слышны были только звуки утреннего просыпающегося леса и непонятный металлический скрип, будто кто-то тёр метал о метал. Шли вдоль частокола гуськом пока не наткнулись на распахнутую калитку. Двор был пуст. Что скрипело, поняли сразу, – открытая дверь дома колыхалась на лёгком ветру.
Пашай осторожно заглянул в сени, крикнул:
– Эй, Чудь, выходи! Сдача без сопротивления, зачтётся…
Дом хранил глухое молчание.
* * *
Исайчев тронул лапку выключателя, и каморка слабо осветилась. Тридцать серебряных пятен расплылись и вновь сузились до нормальных размеров в его расширяющихся зрачках. Полка с красносельской сканью первой вылезала из темноты.
За спиной Михаила удивлённо задышал Роман:
– Не хрена себе бельчонок натаскал орешков в гнёздышко…
Михаил увеличил накал люстровых ламп, и на него прыгнула с полки лихая русская тройка, распустила искристые перья жар-птица, выплыла белая костяная братина в серебряной оправе, притаились неведомые звери около узорчатых ваз из неповторимой русской филиграни. И на всём великолепии из нежных сканных жгутиков – белые, зелёные, синие пятна яркой эмали со множеством оттенков, обрамленные нежно-голубыми сапфирами, изумрудами или золотыми капельками зерни. Будто в разноцветных сияющих гнёздах, на выпуклых боках ярославских ваз и вятских чаш сияли «птица сирин» и «крылатый гриф», на бирюзовых волнах сольвычегодской эмали купалась «русалка», а над ней мерцали «знаки Зодиака».
Преследователи замерли, увидев тесно сдвинутые окладами иконы.
– Смотрикась, злодей в бога верил, – вновь прокомментировал Роман.
– Не-а, не верил… – отозвался
