Читаем без скачивания Славгород - Софа Вернер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гриша всегда плачет уродливо. Сначала у нее краснеет нос, потом глаза, а потом лицо становится страшной гримасой, как у новорожденного, и к щекам липнут растрепанные волосы. Другая Гриша – полгода, год назад – никогда бы не сказала Пете, что любит его и будет скучать. Та Гриша никуда не уходила и думала, что терять ей нечего.
Петя тоже не сдержался. Ему, конечно, только дай повод – но плачет он красиво. Лицо от малокровия у него не краснеет, а вода, чем и являются слезы, все-таки его стихия. И стихия эта ему, несомненно, идет: пара капелек завораживающе скатываются по высоким скулам до узкого подбородка и опадает под ноги вниз.
Они бросаются навстречу для объятий почти одновременно и вцепляются друг в друга, искренне и по-детски хныча, как друзья, которые не хотят расставаться. Сейчас Гриша даже не боится, что ее обман раскроется, но Петя выбирает непривычный способ для объятий и берет ее не за талию, а крепко за плечи, утыкая себе в грудь. К нему словно вернулся тот смысл, который вынудил жабры открыться под водой после смертельной бездыханности. Впервые Гриша чувствует, что он готов за нее бороться и защищать.
И сейчас она его об этом наконец попросит сама. Одна она уже не справится.
Глава двадцать девятая
Вэл Зильберман не слабак. Ни проломленная грудина ему дышать не мешает, ни пристальный дочкин взгляд. Лавр заботливо обхаживает его без тени волнения на лице. «Давненько тебе так не прилетало» – все, что говорит он, когда Вэл, окровавленный, почти валится в коридоре и пачкает ковер в прихожей грязной одеждой. Хорошо, что целитель зашел сегодня к ним в гости – до скорой в этом городе не дозвонишься, сколько бы ни было денег. Ильяна сдерживает слезы и садится рядом с отцовской кроватью, в ожидании, что облегчающие отвары и компрессы сработают как-нибудь и на нее тоже.
Ильяна смотрит на пигментные пятна, морщины, знакомые родинки, вены, перстень на мизинце, который должен стать ее наследством – и шепчет: «Ну как тебя угораздило? Стоят ли все твои деньги такого исхода?» Она почти обвиняет его в том, что он нарвался сам – этот Волков житья не дает уже столько лет и не зря же злится. Но на полуслове ее гневную тираду о плохих деяниях отца обрывает Лавр. Беспринципно и громко – он всегда выгораживает их обоих друг перед другом.
– Кошка, тебе надо успокоиться. Я настаиваю на мятном чае. – Лавр сурово хмурится, и Ильяна послушно плетется за ним на кухню. Отец уснет, и собачья суть потихоньку затянет ему переломы, порезы и синяки.
Своевременно вскипевшему чайнику, раздается сильный и упорный стук в дверь. Несмотря на то, что у Зильберманов на входе висит узнаваемый современный звонок, кулак хорошенько отрабатывает ритм по стальному полотну, и квартиру сотрясает железная дрожь.
Чувствительная на слух Ильяна вздрагивает и вся сжимается. Она хочет спрятаться от настойчивых гостей под столом.
– Ну и кому ты могла понадобиться? – негодующе говорит Лавр, и Ильяна обиженно хмурится.
Здесь, на кухне, она, может, и совершенно обычная избалованная девочка, но там, за границами этой надежной квартиры, она вполне себе важная и очень влиятельная персона. Вся молодежь города крутится вокруг ее интересов, «Коммуниста», революционных плакатов – и всего остального, к чему так или иначе она причастна. Ильяне хочется думать, что она причастна. Безразличие Лавра ощутимо бьет по ее самолюбию, так же сильно, как тарабанящие сейчас в дверь кулаки.
Конечно, он знает, что Ильяна «мутит воду», и не одобряет этого. Ему о своем вступлении в РЁВ она сказала первой – мол, буду искупать грехи отца и делать мир лучше. Мир в ее понимании – пространство от забора до забора, кишащий усталыми лицами, – еще можно спасти. Лавр же свободу в этой темнице давно не ищет.
– Пусть ломятся, рано или поздно устанут. Ты сегодня никуда не пойдешь. – Он залпом допивает мятный чай, который его не успокаивает, а скорее злит. – Будешь заботиться об отце и не отойдешь от него ни на шаг. А я останусь, чтобы вовремя подавать отвар и пригляжу за тобой. И так не уследили.
Лавр громко ставит чашку на стол, и любимейшая его подопечная пристыженно отводит глаза.
Как подобает любому избалованному ребенку, о чувствах и переживаниях близких Ильяна не думает. Все, что ее заботит, – это запрет, рдеющий красным сигналом над головой, и острое желание этот запрет поскорее нарушить. Стук обрывается, и, убедившись в том, что Ильяна разорена и разбита окончательно, Лавр хмыкает и выходит вон, возвращаясь к перебору трав, часть из которых всегда припрятана и в этой квартире – собственных мест для хранения ему мало.
Ильяна напрочь забывает про свое обещание прийти на собрание сегодня в институт, потому что слишком сильно увлеклась разборками с отцом. От молчаливой обиды, в которой Лавр оставляет ее на кухне одну, отвлекает мелкий стук. Потом еще один и еще.
Столько невысказанного осталось роем жужжать в голове! Возможность упущена, однако Илле безумно хочется вернуться к Лавру, воркующему со скрутками благовоний так, словно он только что не запретил выходить ей из дома, как школьнице, и выговориться от души.
– Конечно! – теперь бурчит сама себе Ильяна. – Сломаю я режим, и вы нищими будете. Вы же на нем наживаетесь. Сами – живете как люди!
И снова стук, теперь камень побольше ударяется в кухонное окно так, что игнорировать его уже невозможно. Стеклопакет, в отличие от старых славгородских окон, не дребезжит, а навы глухи к подобного рода звукам – поэтому Лавр его и не слышит.
Ильяна подскакивает к окну, желая увидеть со второго этажа каких-нибудь хулиганов и наорать на них что есть мочи, лишь бы выплеснуть ком негодования, терзающий горло. Но, открыв ставни пошире, она только охает, застав сердито насупившегося Шуру, компанию из РЁВовских ребят и Гришу со своим верным товарищем на пяти квадратных метрах асфальта.
* * *
Быть частью компании не так уж и плохо. Петя с Шурой без умолку о чем-то болтают, притом оба рады в этом разговоре сойтись, словно их никто другой уж выслушать не способен. Грише в компаньонки достается величавого вида вирия, чьи волосы так туго затянуты на макушке в хвост, что стали прищурены глаза. Гриша так
