Читаем без скачивания Славгород - Софа Вернер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вроде мало живу, а столько вспоминается… – Гриша лепечет неразличимо, и Карпов благо пропускает ее слова мимо любопытных ушей. – Ты куда?
В актовом зале уже тесно – все там. Гриша с трудом, со скрипом, с треском, но все же умещает себя в самый далекий темный угол, пропуская более заинтересованного Петю вперед. Глядя прямо меж его постоянно двигающихся лопаток, она вдруг ощущает внезапную ломящую боль в груди.
Это Чувство Гриша у себя заметила давно. Ей очень хорошо в привычных и понятных условиях – особенно когда заведомо известны правила. Много лет назад в этом же старом зале, на выпускном построении, она ощущала себя совсем иначе. Без этого Чувства.
О своем неминуемом будущем Гриша узнала именно тут. Вряд ли кто из ее сокурсников-хортов, а их тогда выпускалось рекордное количество – десять женщин и тридцать мужчин – задумывались тогда о своем тридцатипятилетии. Не принято было даже допускать мысль, что тебя спишут со службы. Тебя! Очевидно – самого лучшего, выносливого, исполнительного, сообразительного – ни за что не коснется это пресловутое, незначительное, маленькое правило.
Получив Устав и дав на нем присягу, все девочки переглянулись. У многих из них промелькнула эта мысль, паразитическая и самая очевидная – «плевать, рожу от кого-нибудь». С кем из них Гриша встретится по ту сторону? Кто из них, старше или младше на пару месяцев, окажется на той же кушетке, что и она?
Никто. Гриша не уверена в этом, но знает, что увильнуть от судьбы намного проще, чем смело принять ее. Остальные назвали бы ее дурой, но еще тогда, нервно сжимая Устав в руках и поднимая нос повыше к козырьку своей единственной в жизни парадной фуражки, Гриша это знала. Предчувствовала.
Микрофон оглушительно фонит от близости к звуковой аппаратуре. Все в зале, включая Гришу, возвращаются к реальности – и внимают небольшой фигуре за потасканной, расшатанной кафедрой.
Нос быстро забивается пестротой запахов собравшейся публики. В их крови кипят тревога и взволнованность; многие от трепета потеют, и дешевые духи на влажной коже кисло раскрываются громче и шире прежнего. Если на мужчинах обычно закрепляется только спирт разбавленного одеколона, а на женщинах – излишне пышная пудра, теперь их запахи смешиваются: мужчины смягчаются от возникшей перед ними надежды, а женщины воинственно расправляют плечи, подаваясь смело вперед. Каблуки и подошвы ударяют в скрипучий паркет-елочку, когда все усаживаются. Актовый зал перестает пахнуть пыльным занавесом, и промятые тысячами спин бархатные кресла жадно впитывают новые, принесенные гибридами, запахи.
Теперешнее поколение пускает корни в историю города. Им не больше тридцати, изредка попадаются постарше, как Гриша, и они выглядят надсмотрщиками с их подозрительным, недоверчивым взглядом не раз обманутых глаз. Ильяна прокашлялась.
Гриша крепко жмурится, до дрожащих светлых мушек перед глазами, и понимает, что ее ослепил нырнувший на шарнире осветительный прибор наверху. Парень, пытавшийся навести световой луч на ораторшу, теряет контроль, и Петя, абсолютно нечувствительный к яркому свету, смотрит на него сквозь яркую завесу, закрывая Гришу своей спиной.
– Не нужно. – Гриша прикладывает ладонь к Петиной спине, но не находит сил его оттолкнуть. – Все в порядке.
– Точно? – Петя сразу теряется и становится снова не героем, а обычным, понятным мужчиной.
– Да. Я же как-то привыкла к твоей улыбке – она также ослепляет, – шепчет Гриша, шикает и наконец отпихивает от себя теперь уже до ушей смущенного Петю. У него от неожиданного комплимента чешутся ладони, и он нервно обтирает их о куртку.
Когда софит гаснет, из зала доносится глуповатый крик: «Да плевать, начинай!» Ильяна приковывает к себе всеобщее внимание даже в приглушенном свете, в том числе Гришино; хоть она и рассчитывает проявить безразличие, но от первого же вздоха в микрофон вся обращается в слух.
– А на что тебе не плевать? – совсем уж мило спрашивает Ильяна, почти касаясь губами микрофона. Она наклоняется к нему ближе, но Гриша не обманывается ее соблазнениями, а вот парень в первом ряду – еще как. – Ну? Зачем ты сюда пришел? Говори, тогда и я продолжу.
– Э…
Друзья парня эхом хихикают, пока он собирает мысли в кучу. Возможно, это всего лишь школьники, и Ильяне не стоит на них злиться, но она устала казаться смешной, несерьезной и временной. Она знает, что услышит от своего собеседника что-то сальное, неуместное и знакомое…
– Да ладно тебе! Мы же знаем, кто ты! Не придуривайся! И кто твой батя – тоже знаем! Это все фигня полная!
Теперь парень вскочил и смело завопил, возможно, представив себя достойным соперником для дебатов.
– Не надо верить первой попавшейся девке, чуваки, ну вы че! Вас щас навострят, мозги промоют, а потом что?
Ильяна лишь закатывает глаза, хоть нога у нее нервно дрожит от напряжения – словно она ощущает себя на грани срыва. Никогда еще Гриша не видела в ней такой запал злости, как в этом мимолетно брошенном вздохе. Она поднимает руку и дает своим товарищам знак жестом. Гриша неожиданно для себя концентрируется на нем: поднятая ладонь, резко сжатый и разжатый кулак и легкий мах ладонью вбок, словно бы «уберите».
Гриша машинально бросается вперед, огибая Петю по левую сторону. Она реагирует на команду, сама того не осознавая, и ее тело полагается на вдолбленный силой триггер. С конца зала путь неблизкий, и потому она застывает в проходе между рядами кресел в паре метров от склоки двух охранников – тоже хортов – и несчастного Ильяниного обидчика. Ребра под сильным натиском коленей затрещали, челюсть глухо стукнулась об пол. Драки не случилось – парни-хорты просто скрутили несостоявшегося противника и выволокли его, наверняка пересчитав зубами все ступеньки. Разговор Ильяна выбрала короткий, и Рыкова оторопела, не узнавая в подруге ее прежних черт.
– Помните эту листовку? Ту, по которой вы пришли? – Ильяна говорит не в микрофон, но почти все слышат ее тихую угрозу. Она указывает пальцем в объявление. Оставленная без зачинщика компания рассыпалась по своим креслам и закивала. Похоже, спасти его они даже не пытались – боялись отхватить сами. – Так вот, – спокойно звучит неожиданно твердый и жесткий голос, который Гриша с трудом узнает. – Там сказано – людям тут не рады. И если так сказано, значит, это закон. Закон нового времени. Понятно?
От нее раздается злой клокочущий стрекот. Свой кошачий голос Ильяна ради приличия скрывала внутри себя
