Читаем без скачивания Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг. - Александр Федорович Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обобщая все эти факты, можно увидеть, что проведенная премьером научная экспертиза далеко не во всем оправдала его ожидания, более того, авторитетные заключения Таганцева и Мартенса шли вразрез с его пониманием дела. Он и обошел молчанием работу с ними, так же как замолчал записку Тхоржевского. Таков итог работы премьера над документами. Но был и другой этап в нашей конституционной одиссее, а именно официальное обсуждение проекта на заседаниях Совмина.
В мемуарах Витте пишет, что Совет министров рассматривал вопрос о переиздании Основных законов в спешном порядке и уже 20 марта представил их государю «в переработанном виде». На первом же заседании Витте настаивал и получил согласие министров, что необходимо до созыва Думы издать переработанные законы, иначе это сделает Дума, и тем самым «обратится в Учредительное собрание». Только князь А. Д. Оболенский не согласился и заявил, что эту работу «нужно предоставить сделать Думе».
Но на первом заседании, как это видно из записей барона Нольде (переданных Таганцеву), происходили сцены, которые в мемуарах Витте не получили отражения.
Как выше указывалось, министром был разослан Проект № 1 (Госканцелярии). Н. С. Таганцев в своем обзоре существенных изменений, внесенных в стадию официального прохождения Проекта № 1 в Совете министров, указал, что Витте на первом же заседании столкнулся с оппозицией министра внутренних дел П. Н. Дурново, поддержанного двумя коллегами. Дурново вручил премьеру специальную записку с мотивировкой своих возражений. Витте не случайно в мемуарах полностью это замалчивает.
В своей записке, датированной 10 марта, Дурново писал: «В этом проекте нет ни одной статьи, которая бы вносила в действующее ныне положение что-либо новое. Повторение в более общей форме недавно изданных законов при настоящих обстоятельствах в высшей мере опасно, ибо опять ставит на очередь те жгучие вопросы, которые после Манифеста 17 октября породили смуту по всей России и едва не погубили правительство. Еще более опасно вторично объявлять свободу личности и неприкосновенности жилища, не представляя никаких гарантий в том, что то и другое будет соблюдаться. Признавая, что теперь первенствующая задача правительства есть охранение порядка, думаю, что рисковать достигнутыми слабыми результатами ради опубликования теоретических положений вроде „прав человека“ будет действием безумным. Даже самое обсуждение таких проектов, — слухи о чем, без малейшего сомнения, проникнут в печать (что и произошло. — А. С.), — я признаю крайне неосторожным. Провозглашать принципы „всех свобод“, когда половина империи по закону, остающемуся в силе, ими не воспользуются, ради неизвестно чего, не соответствует требованиям практической политики, и такое провозглашение будет новым оружием, которое правительство без малейшей нужды с ребяческим благодушием передает в руки революционеров. Начертание законов, подобных излагаемому в проекте, есть дело будущего и может иметь место лишь после водворения в империи полного порядка и спокойствия.
Наконец, возбуждение вопроса об отношениях империи к Финляндии грозит такими сложностями, которые даже нельзя предвидеть. В настоящее смутное время таких вопросов ни обсуждать, ни возбуждать нельзя.
Ввиду изложенных соображений я прихожу к заключению, что проект подлежит отклонению безусловно, без подробного обсуждения по статьям»,
Дурново не был одинок19.
Несколько более осторожные возражения против полного пересмотра Основных законов были высказаны министром финансов И. П. Шиповым, который в первом заседании Совета высказывался против пересмотра Основных законов, но в письме от 18 марта заявлял: «Держась принципиально высказанного мною ранее взгляда, я тем не менее считаю возможным не настаивать ныне на своем мнении». Шипов все же высказал мысль, что лучше ограничиться изданием сенатского определения с указанием новых и пересмотренных статей Основных законов, коими надлежит впредь руководствоваться. Такая возможность не исключалась. Был подготовлен соответствующий проект царского указа Сенату, но он был позже признан непрактичным. В оппозицию к премьеру встал и обер-прокурор Святейшего синода, входивший по положению в состав Совмина, князь А. Д. Оболенский.
Определение премьером третьего оппозиционера А. Д. Оболенского как впавшего в детство — типичный софизм. Возражения Оболенского с позиции либерала последовательны и точны. Витте здесь проявил очередную бестактность. Согласно «расследованию» Таганцева, мнение князя А. Д. Оболенского сводилось к невозможности издания накануне Думы Основных законов в виде связного единого текста «русской конституции». «Да не призван я ее писать, не хочу я ее писать», — заявлял князь в Совете20.
И еще одна важная деталь — в картине заседания Совета министров, набросанной рукой Витте, отсутствует главный герой дня, второе лицо в государстве Российском (опять также забывчивость на лица и даты!).
Таганцев пишет: «В первом заседании 10 марта, как видно из краткого наброска его хода бароном Нольде, было сделано председателем Государственного Совета графом Сольским изложение хода всего дела по составлению проекта Основных законов. Потом графом Витте было возбуждено два вопроса: нужно ли вообще издавать основные законы? И как их издавать? Это старый вопрос: сенатское определение или новая редакция. Он был решен уже группой Икскуля. А затем отмечено в заметке барона Э. Ю. Нольде „Законы и декреты. Что есть закон?“. Эта запись несет в себе важную информацию о кураторстве Сольским всей работы над проектом, о преемственности всех ее этапов и лишает Витте лавров спасителя. Из этого видно, что вновь был возбужден вопрос, составляющий неизбежный конек графа о различии закона и распоряжения в порядке верховного управления. У Витте по докладу 2 марта уже было царское одобрение».
Продолжая сей обзор существенных изменений, внесенных в проект на стадии официального прохождения в канцелярии Совета министров, Таганцев пишет: «Из вводных статей сжались и получили более отчетливую и, так сказать, упругую форму статьи 1 и 3, определяющая территориальную сущность государства Российского и его неотъемлемый признак — государственный русский язык; из статьи 2 было выкинуто, по инициативе Витте, историческое указание на „державное обладание Финляндиею“, как сказано Витте; „при всей исторической его верности, упоминание сие, могущее показаться финляндцам несколько обидным, едва ли здесь необходимо в качестве юридического определения`“.
Затем шла глава первая, начинающаяся с обрисовки сущности верховной власти. Витте, чтобы иметь возможность выставить себя в роли единственного спасителя монарших прерогатив, особенное значение придавал вопросу о титуле „самодержец“. Соответствующая статья в проекте Государственной канцелярии гласила: „Государю императору, самодержцу всероссийскому, принадлежит верховная государственная власть“. Измененная Советом
