Читаем без скачивания Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг. - Александр Федорович Смирнов

слишком чувствительно затрагивающие вопросы о жизни и смерти народа; ко всему он добавляет — в 3-х, что вместе с тем нет государства, в котором была бы установлена обязанность министра иностранных дел отвечать на обращенные к нему вопросы, а парламентские речи таких министров, как лорд Пальмерстон и князь Бисмарк, дают блистательные примеры того, как отвечают руководители политики свободных государств».

Другой вопрос, который также особенно интересовал графа, это — определение в Основных законах государственного положения Финляндии: как видно из приведенного выше его письма к барону Нольде, этот вопрос возник не по инициативе графа, а ему вместе с проектом была прислана записка по этому предмету финляндского сенатора, лидера шведско-финляндской партии, многоизвестного Мехелина и контрмнение бывшего генерал-губернатора Финляндии Н. Н. Герарда. По этому вопросу граф Витте обратился к Таганцеву с предложением составить соответствующие статьи12. Работа его полностью была завершена только 26 апреля. Таганцев был так сильно занят, что не мог присутствовать на заседаниях в Екатерининском (Большом) дворце13.

Премьер иначе поступить и не мог. Он «наследовал» Таганцева от Сольского, который поручил разработку финского вопроса (ст. 2 Основных законов) Н. С. Таганцеву как председателю комиссии по разграничению общегосударственных и местных законов. Работа затянулась из-за разногласий между членами комиссии Н. Н. Герардом и Мехелиным. Документы говорят о напряженной работе Таганцева, его встречах с руководителями Госсовета, министрами, бароном Нольде, которому академик признался, что «все время приходится строчить». Эта занятость даже мешала Таганцеву принимать участие в работе Особых совещаний. Он подвел итоги работы в специальной записке, которая и была передана Витте вместе с материалами обсуждения (мнениями Мехелина и Герарда). При этом премьер обратил особое внимание на финские доводы14.

Таганцев отстаивал формулу Основных законов (1832 г.), что Финляндия, составляя нераздельную часть России, во внутренних делах управляется на особых основаниях.

Представители финского сейма заявляли, что их княжество, «соединенное с Российской империей», составляет только в международных отношениях часть империи. Таганцев возражал против этой формулировки — ибо Финляндия есть часть империи, не только в международном, но и в государственном смысле, что права императора, принадлежащие ему в силу Основных законов (ст. 11–14), распространяются и на великое княжество. Далее указывалось, что при вводимом в действие правовом строе конституционной монархии необходимо предусмотреть, чтобы при обсуждении в Думе законов общеимперского значения участвовали представители Великого княжества Финляндского. Премьер Витте возражал Таганцеву и его сторонникам на всех этапах обсуждения. Заявляя, что эта формула «может показаться финнам обидною», он выбросил из «советского» проекта формулу о «державном обладании» Финляндии (то есть присоединенной силою русского оружия и затем уступленной Швецией по мирному трактату). С точки зрения исторической, правильно заметил Таганцев, это было совершенно обосновано. В свое время еще Сперанский, как куратор финских дел, заявил, что Финляния не губерния, а государство. В этом государстве, входившем в империю на династической конфедеративной основе, действовали свои местные законы, которые ставили русских в положение граждан второго сорта (они не могли служить в органах финского суда, самоуправления, таможни, полиции и т. д.). В то же время финны в России подобной дискриминации не подвергались, имели даже такие льготы, как освобождение от воинской службы. Более того, финская (этнически шведская) аристократия имела наравне с русской все возможности для стремительной карьеры. Министром императорского двора был бессменно барон (позже граф) Фредерикс («старый джентльмен» — по отзыву императрицы, царь же почитал его вторым отцом). Балтийским флотом при Николае II командовал тоже швед, адмирал Эссен, в таком же положении был свитский генерал барон Маннергейм (командир гвардейских улан, позже президент Финляндии, главком ее армии). Нельзя забыть и барона Врангеля. Это примеры блестящих карьер финно-шведов в России. А сколько было не столь блестяще удачливых среди офицеров, генералов, придворных. Началось все это еще при Александре I (граф Густав Армфельд — царский фаворит, один из главных недругов Сперанского, в этом случае фигура особо впечатляющая).

Нельзя сказать, что русское общественное мнение, правоведы обходили вниманием эту важную для многонациональной страны проблему согласования имперского и «местного» законодательства, гражданских прав коренной национальности, инородцев и пр. Вопрос вставал и при Сперанском, и позже. Он привлек внимание и при Николае II. Но в новой редакции Основных законов он не нашел должного разрешения. Простые русские люди в Финляндии оставались, из-за нестыковки законов, в положении граждан второго сорта. Конечно, была и другая сторона проблемы. В княжестве были воинские гарнизоны, крепости, в Хельсинки стояли на рейде русские дредноуты, размещался морской гвардейский экипаж, офицеры, генералы, гвардия были на особом положении. Но не об этих особых правах и привилегиях идет речь. Аналогичная ситуация была и в Прибалтике. Заметим, что еще при Сперанском при кодификации законов проблема имперских и местных правовых актов не получила должного разрешения.

Аристократия, элита, достигали взаимопонимания, делали карьеру за счет трудового люда. В привилегированном положении была аристократия немецкая, польская, тюркская, грузинская и пр. Она служила своему государю и своей династии (немцы-прибалты считали ее гольштинским домом). Характерно, что хан Нахичеванский, генерал Келлер и бароны Маннергейм и Врангель в дни вынужденного отречения Николая II были готовы двинуть свои корпуса (гвардии и казачества) на помощь императору по первому же сигналу, но он так и не последовал. Их поведение поразительно отлично от позиции великих князей Романовых. И еще. Во время Зимней войны 1939 г. у Маннергейма на столе стоял портрет Николая II с надписью «Мой Государь». Много позже он принимал у себя в Швейцарии как старых сослуживцев бывших русских офицеров Уланского гвардейского полка. Это был «его полк»15. Подобные факты свидетельствуют о наличии определенного образа мыслей, поведения, традиций, оказавшихся весьма стойкими, хотя все же и недостаточными «скрепами» империи.

Особого внимания заслуживают материалы Витте при научной экспертизе проекта законов. Они весьма характерны и помогают уточнить позицию премьера и суть тогдашних споров вокруг новой редакции коренных законов.

Особенное значение Витте придавал вопросу о титуле «самодержец». Соответствующая статья в проекте Государственной канцелярии гласила: «Государю императору, самодержцу всероссийскому, принадлежит верховная в государстве власть». Измененная Советом министров формула звучала так: «Императору всероссийскому принадлежит верховная самодержавная власть. Повиноваться власти его не только за страх, но и за совесть сам Бог повелевает». В сущности, разницы не было. Но в процессе работы над конституционными проектами возник вопрос о согласовании титула императора с наличием Госдумы и «началами Октябрьского манифеста». Исчезновение из титула словечка «неограниченный» и было связано с этим конституционным духом. Но Витте знал позицию