Читаем без скачивания Три стервы - Титью Лекок

– Нет.

– Двести. То есть на сто сорок больше, чем нам обещали. И как вы хотите, чтобы мы успевали обработать их вовремя? Так что, никуда не денешься, ошибки неизбежны. Я знаю тут одного, так он на прошлой неделе вообще потерял чье-то досье. Раньше с ним такого не случалось. Никогда.

– Ну да… А что с этой историей насчет возможной передачи моего досье в другую контору?

Эмманюэль воздела руки к небу:

– О-о-о. Это… Ни за что не поверите.

– А вы все же попробуйте.

– Ладно, вы же видите, насколько мы загружены. Нас, естественно, слишком мало. Две сотни досье на человека, как я уже говорила. Поэтому решено перекинуть некоторые частным конторам типа Adecco или Manpower. И знаете, что самое ужасное? Так вот, сотрудникам агентств платят по три тысячи евро за каждого пристроенного безработного. Можете себе представить, во что это обойдется государству? Догадываетесь? Я сама вам скажу. За два года государству придется выложить четыреста пятьдесят миллионов евро. Стыдоба. И после этого нам говорят, что у них нет денег, чтобы нанять побольше консультантов для Центра занятости. Змея кусает собственный хвост.

Эма не удержалась от мыслей вслух.

– То есть вас заставляют работать в таких условиях, что вы не можете не накосячить, после чего, якобы чтобы помочь вам, обращаются в частные конторы. Я подозреваю, что со временем они скажут: “Сами видите, Центры занятости не умеют работать, остается только их приватизировать”. Слияние Агентства по трудоустройству и Союза содействия занятости – случайно, не часть ОРПГФ?

В ту же секунду Эма пожалела об упоминании ОРПГФ. Зачем она это делает? Все эти реформы должны быть ей пофиг. Эмманюэль как будто немного растерялась.

– Ну-у-у… По-моему, я читала об этом в листовках. Ладно, проехали. Не хочу вас грузить, тем более что вы сами в сложном положении. Кем вы работали?

– Журналисткой.

На этот раз Эмманюэль в ужасе застыла.

– Вы пришли, чтобы вытянуть из меня информацию, да? Вы назовете мое имя?

– Да нет же! Меня только что уволили.

Тут Эма заметила взгляд Эмманюэль, упершийся в ее сумку, которую она бросила на соседний стул. Эмманюэль заговорила менее эмоционально, более механически и при этом не отрывала глаз от Эминой сумки.

– Знаете, я иногда склонна преувеличивать. По правде говоря, это слияние – хорошая штука. Старая система была бессмысленной. Сейчас просто нужно немного времени, чтобы отладить механизм. Но в целом все полностью довольны.

Эма нахмурилась, безуспешно попробовала поймать взгляд своего консультанта, после чего совершенно спокойно задала вопрос:

– Прошу прощения? Но вы сейчас разговариваете с моей сумкой, да?

Эмманюэль радостно захохотала, прерывая смех восклицаниями вроде “Ну и ну… надо же такое придумать!”. Это прозвучало бы вполне правдоподобно, если бы она время от времени не косилась осторожно на сумку. Потом она стала серьезной:

– Ну, хорошо, полагаю, мы со всем разобрались.

– Вы уверены? А как насчет моего пособия?

– Больше проблем не будет. Так ведь, если трезво оценить, никаких проблем и не было, правда?

Она поднялась. Эма последовала ее примеру, повесила сумку на плечо. Консультантша уже собралась проводить ее до двери, когда Эма спросила:

– А что с поиском работы для меня?

Эмманюэль послала обольстительный взгляд Эминой сумке и ответила ей, то есть сумке:

– За это я не очень беспокоюсь, уверена, вы ее найдете.

Покидая Центр, Эма ощущала некоторую досаду. Она сделала все, чтобы быть нормальной, но отдавала себе отчет в том, что полноценной беседы не получилось. Неудачи преследовали ее. Тут зазвонил телефон. Это был Блестер, желавший знать, как все прошло.

– Хорошо. Так мне, по крайней мере, показалось. Мой консультант оказалась довольно симпатичной.

– Н-да… Тогда почему у тебя такой голос? Что ты натворила?

– Да ничего. Я не виновата. Честно говоря, я подозреваю, что она приняла меня за засланного казачка и решила, что я снимаю репортаж скрытой камерой.

– Что ты плетешь?! Кончай со своей паранойей.

– Нет, правда. Как только я сказала, что по профессии журналистка, она стала обращаться к моей сумке.

– Так, послушай, Эма!!! Что ты еще натворила? Ты ее напугала, да?

Эма не успела по-настоящему обидеться на Блестера, потому что уже опаздывала к Шарлоттиной маме. Сорок минут спустя она стояла перед входом в дом, где провела годы, и не могла сдвинуться с места. Она задавала себе вопрос, довольно скептично оценивая возможный ответ, помогут ли подобные действия вернуться к нормальности, к которой она так стремится. Простояв минут десять, она все же решилась нажать на кнопку домофона. Через решетку она увидела Брижит – та сразу вышла из дома и направилась по двору к воротам. Несмотря на возраст, она сохранила элегантность, которую Эма помнила с детства. Несколько прядей выбились из пучка. На ней был костюм в стиле мужского, и его строгость выдавала высокую марку. Они подчеркнуто сердечно расцеловались.

– Заходи, Жерар дома, он как раз готовит кофе. Ты же выпьешь с нами чашечку?

Эма кивнула и перешагнула через порог, вдохнув большую порцию кислорода. Внутри она не заметила серьезных перемен.

– Ты у нас давно не была, правда?

Жерар поздоровался с ней из-за стойки, делящей кухню на две части. Он держал в руке бутылку и наливал воду в кофейник. Он выглядел усталым.

– Мне кажется, в последний раз мы праздновали Шарлоттино двадцатипятилетие.

– Да-да… Что вы тогда сделали с нашим домом… Проходят годы, и становится очевидно, что это те воспоминания, к которым возвращаешься с радостью. Я даже иногда злюсь на себя из-за того, что была не уверена, стоит ли затевать такое сборище. – Она на секунду прикрыла глаза рукой. – Может, хочешь сначала подняться за вещами?

– Не знаю. А что я должна взять?

Шарлоттины родители обменялись понимающими взглядами.

– Пойди в ее комнату. Ты наверняка сообразишь, что там для тебя. Мы ждали, пока ты это заберешь, чтобы уже потом позвонить зятю.

– Хорошо. Я пока не совсем врубаюсь, но это не важно.

Поднимаясь по лестнице, ведущей к спальне Шарлотты, Эма жутко нервничала. Единственное объяснение, которое она нашла своему страху, – перспектива по сути впервые за много лет (поскольку она отказалась присутствовать при положении тела в гроб, а квартира Шарлотты и Тюфяка была для нее абсолютно чужой) оказаться лицом к лицу с подругой. Или, точнее, с ее отсутствием.

Дверь была открыта. Внутри наблюдался некоторый беспорядок, повсюду стояли коробки, но кровать и письменный стол оставались на своих местах. На стеллажах Эма сразу узнала знакомые корешки книг, она могла бы перечислить по порядку все их названия, вспомнить каждую безделушку, валявшуюся там же, каждую сережку из пар, половинки которых были давно потеряны.

Комната напоминала помещение перед переездом.

Эме стало ясно, что сейчас она опять заплачет и ей срочно требуется сигарета, однако сумку она оставила внизу. Она без особой надежды направилась к шкафчику для CD-дисков, отсчитала третий снизу отсек и просунула вглубь руку. Невероятно, но пресловутая заначка на черный день все еще была на месте. Мятая пачка “Лаки страйк”. Не самая удачная идея – курить эти сигареты, которые так напоминали о Шарлотте, но что поделаешь… Или сейчас, или никогда. Пачка оказалась наполовину пустой. Эма не удержалась от попытки угадать, когда Шарлотта доставала ее в последний раз. Она наверняка была здесь всего несколько недель назад. Пришла, чтобы разобрать вещи, и захотела выкурить сигаретку в комнате, где жила подростком. Щелкнула зажигалкой, открыла окно, как сейчас Эма, и облокотилась на подоконник. Но что было у нее на уме в ту минуту? О чем она размышляла? Эма была уверена, что Шарлотта вспоминала многочисленные вечера, проведенные в этой комнате, когда они жаловались друг другу на свои беды и на родителей и надеялись, что жизнь выполнит свои обещания. Может, она даже едва не достала мобильник, чтобы позвонить старой подруге и сказать: “Привет, это я. Я у себя в комнате. Хотела узнать, не помнишь ли ты имя того приставучего перца, с которым я встречалась в лагере после коллежа, того, что хватал меня за грудь?” Но нет, Эма не помнила его имени. Но нет, Шарлотта не звонила Эме. А еще? Может, она размышляла о попавшем ей в руки досье “Да Винчи”? Не здесь ли, у окна, она решила обнародовать содержащуюся в нем информацию? И может, именно тогда-то она едва не позвонила Эме. “Привет, это я. Знаю, мы в ссоре, но я должна кое-что тебе рассказать. Мне требуется серьезная помощь”. Но нет, она не позвонила. Да черт же подери, почему она ей не позвонила? Из-за досье “Да Винчи” или же просто, чтобы пожаловаться, что все не так, что почва уходит из-под ног и она хочет со всем покончить раз и навсегда. Размышляла ли она о том, что брак с Тюфяком ошибка?