Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, ничему в мире нельзя верить, так и картам тоже — я верю этой лишь отчасти.
Происки врагов, дрогнувшая мышка дизайнера — что угодно может произойти.
ГУМ имеет номер 3, а собор Василия Блаженного относится к "Площади Васильевский спуск" и из нашего рассмотрения выпадает.
Итак, вернёмся к Мавзолею — есть ли у него номер вообще?
Если считать его памятником, то нет — у памятника Минину и Пожарскому тоже нет номера. Можно считать его могилой — частью кладбища у кремлёвской стены (описать его как кладбищенский участок №…) — это тоже можно.
Но — кто знает правильный ответ, а?
Извините, если кого обидел.
30 июля 2005
История про гиродины
Разглядывая жизнь в телевизор, пришёл в некоторое недоумение. Мне всё время рассказывают, что на Международной космической станции чинят "геродины". Этих "геродинов" с буквой "е" обнаружилось в Сети несметное количество. Понятно, что имеется в виду "гиродин". Но у меня возникла мысль — не гироскоп ли имется ли в виду? Чем устройство "гиродин" отличается от устройства "гироскоп"? Кто знает?
А то ведь журналистов всяк норовит обидеть, а важно понять, что к чему. Может, во всех остальных местах гироскоп гироскопом, а на орбитальном пепелаце — сразу гиродин? Вроде как пара туалет-гальюн. Причём некоторые журналисты приняли соломоново решение: "Экипаж МКС отремонтировал гиродин. Второй в истории МКС одновременный выход в космос всех членов экипажа с целью ремонта американского гироскопа успешно удался со второй попытки."
Ладно, тем, кому неинтересно смотреть внутрь и размышлять о всяких приборах и механизмах, я расскажу результат. Не без помощи p_govorun я постановил, что буду считать определением (и синонимом) слова гиродин — "силовой стабилизационный гироскоп", чтобы отличать его от других гироскопов — измерительных и игрушечных.
Извините, если кого обидел.
01 августа 2005
История про купания
Я, конечно, понимаю, что ломать всякие постройки и бить стёкла нехорошо. Но мне совершенно непонятно, отчего запрещать купаться в фонтанах? Нет, я понимаю, когда личный состав крепко принял и может утонуть. Понимаю, когда кто-то хочет с фонтана гайку скрутить — это я не одобряю.
Но просто купаться в фонтане я бы личному составу разрешил — вчера нельзя, и завтра, а вот сегодня — можно.
Пользуясь случаем, поздравляю Сашу Промыслова, Женю Крашенникова и мехвода К. с праздником.
И ещё М., М., С., снайпера Копеляна и Синельникова.
И, совсем забыл, печального писателя Уткина.
Извините, если кого обидел.
02 августа 2005
История про другую книгу (I)
Ладно, вместо того, чтобы по жаре выпить водки перед пельменями, я расскажу про другую книгу. Вообще другую.
Так вот, когда я был маленьким мальчиком, я жил в другой стране, я сам был другим и и всё было другое. В эту пору во мне не вызывало даже отвращение стихотворение Вознесенского "Уберите Ленина с денег" и не вызывало смеха готическое стихотворение Евтушенко со словами "И я обращаюсь к правительству нашему с просьбою:
удвоить, утроить у этой плиты караул, чтоб Сталин не встал". Кстати, эти два стихотворения, полные просьб кифаредов к правительству доказывают парность Евтушенко и Вознесенского в нашей литературе. Они как Болик и Лёлик, как Гремилик и Вахмурка… Но стихотворение Евтушенко гораздо интереснее. Там "Безмолвно стоял караул, на ветру бронзовея. А гроб чуть дымился. Дыханье из гроба текло" Потом поэту кажется, что внутри гроба поставлен телефон и Сталин прямо оттуда даёт указания Энверу Ходжа. В общем, готика — будто в рекламном ролике компании "Nestle", где с кастрюльным звуком катятся по полу рыцарские латы и дети бегут по пустому замку в поисках растворимого шоколада.
Я был довольно книжный мальчик, и читал всё подобно младенцу, который всё в рот тянет. Однажды в ту пору наши ленинградские родственники забыли на диване книжку — я схватил её и принялся читать — чтобы успеть, пережде чем они вернулись с того, что нынче называется шоппингом. Это был роман Дьякова "Пережитое", где прогуливались по лесам весёлые зеки и занимались социалистическим соревнованием.
Надо сказать, что я был начитанным мальчиком, и кроме настоящих диссидентских писателей читал "Далеко от Москвы" Ажаева, где был как бы лагерь, но он не назывался лагерем, как бы зека, но называвшиеся строителями-ударниками. Но тут всё было удивительное — среди времени, которое текло, как серые макароны — из кастрюли в друшлаг, зека в литературе были фигурой умолчания. Только пухлые имкапрессовские тома Солженицына ходили по рукам — но тут была абсолютно законная советская книга.
Но что-то в этой книге было не так. Это как в страшном кино, где из-за угла к главному герою выходит старый друг, но как-то странно подёргивается, что-то в нём сбоит, и не фокусируются как надо глаза.
Прошло довольно много времени, и после эпохи великих разоблачений, когда открылись удивительные вещи, все снова утомились и снова успокоились.
Я нашёл Дьякова даже в энциклопедии фантастики bvi, на "Эхо Москвы" говорили о нём так: "А. ЧЕРКИЗОВ: Кстати сказать, можно я скажу буквально несколько фраз, когда я слышу от кого-то, что не сегодня, это последние лет 30, если угодно, что Солженицын открыл глаза советскому обществу "Архипелагом ГУЛАГ", я про себя думаю какое вранье. До него открывал глаза советскому читателю Борис Дьяков, до него открывал глаза советскому читателю Александр Исбах, до него ходили по рукам, а, как помните, печатная машинка "Москва" брала только 10 копий, ходил Варлам Шаламов, до него ходили куски из "Жизни и судьбы" Гроссмана, в 53 году параллельно с книжкой Солженицына, с "Одним днем из жизни Ивана Денисовича" стали печататься еще в "Новом мире" изумительно, по-моему, лучшие в 20 веке, написанные на русском языке мемуары Ильи Григорьевича Эренбурга, т. е., в общем, мы все это знали окромя.
А. ВАКСБЕРГ Давайте тогда уж вспомним Алдана Семенова". (Только не надо мне рассказывать, кто у нас на радио мудозвон, я и без вас знаю).
Его персоналию комментировали вот как: "Комментарий Ю. Беликова 07.09.03: «Дьяков Борис Александрович — старейший советский, ныне покойный писатель-лагерник, наиболее прославившийся во времена "оттепели" "Повестью о
