Читаем без скачивания Летние истории - Каваками Миэко

Несмотря на ноябрь, погода стояла по-зимнему холодная, поэтому я пришла в теплом свитере. Ужасная ошибка: в зале была адская жара. Мне сделалось так паршиво, что в какой-то момент я чуть не отключилась. Мантры все продолжались, по спине у меня текли струи пота, а под рукой, как всегда в такие моменты, не было ни полотенца, ни платка. В ярости, какой не испытывала целый год, я оглянулась и не поверила своим глазам: остальные зрители сидели неподвижно, выпрямившись и сосредоточенно наблюдали за происходящим на сцене. Мои соседки справа и слева уставились на писателя не моргая, будто зачарованные. Причем одна из них была в толстой вязаной шапке, натянутой чуть ли не до самых глаз, а у другой на шее был намотан мохеровый шарф. А я страдала от жары. Невыносимо. И по-прежнему не понимала ничего из того, что бубнил человек на сцене. Будь я панком, я бы вскочила и прооралась во всю мочь, чтобы положить конец этому маразму. Но я только ерзала и пыталась совладать с дыханием. И тут он замолчал. Я знала, что предстоит еще одно выступление, но не стала его дожидаться, а вскочила со своего места и, пригнувшись как можно ниже, ринулась к выходу и просидела на лестнице у туалета до самого конца чтений.

— Какая вы молодец, что пришли! — Рёко Сэнгава поймала меня уже на выходе из здания. — Как впечатления? Вроде я хорошее местечко для вас заняла — не слишком близко, не слишком далеко.

— Да, необычные ощущения, — кивнула я. — В какой-то момент я перестала понимать, где я и что я. Мозги плавились. Кстати, вам не показалось, что в зале дикая жара?

— Жара? Правда?

— С меня пот ручьями лил! — Я оттянула пальцем ворот свитера, чтобы впустить туда воздух. — Я была вся мокрая. Как в бане. Кстати, а вы-то где сидели?

— Я же редактор одной из выступающих, так что я сидела сбоку, за кулисой.

— Понятно, — вздохнула я с облегчением: скорее всего, Сэнгава не видела моего бегства. — Я впервые в жизни побывала на чтениях… это, конечно, что-то с чем-то!

— Да-да. Проза сегодня тоже была хороша, но стихи — просто мощь! — довольно покивала в ответ раскрасневшаяся Сэнгава.

Я думала сразу поехать домой, но Сэнгава так настойчиво приглашала меня на банкет, что пришлось согласиться. Я глянула на часы: полдевятого. Холодный осенний воздух наполнял легкие свежестью. От книжного в Аояме, где проходили чтения, до бара-идзакая ходу было десять минут, и мы зашагали туда с Сэнгавой мимо бесчисленных сияющих витрин Омотэсандо, тянущихся словно до самого горизонта.

— Рождественская иллюминация. — Сэнгава посмотрела вверх. — По-моему, с каждым годом улицы украшают все раньше и раньше. Или мне кажется…

— Да, еще несколько лет назад об этом начинали думать только к концу ноября. А сейчас на следующий день после Хэллоуина все уже наряжено к Рождеству.

— Красиво, — улыбнулась моя спутница. — Желтые мне больше нравятся. Я про гирлянды. Видите вон ту, Нацуко? Это, кажется, называется светодиоды? Синие и белые огоньки, они какие-то холодные. Желтые лучше.

По пути мы зашли в аптеку за глазными каплями, а потом еще и слегка заблудились, поэтому когда добрались до бара, банкет уже начался. Человек десять сидели за длинным столом и оживленно беседовали. Мы с Сэнгавой коротко поздоровались со всеми, сели в конце стола и заказали себе напитки.

В самом углу, привалившись спиной к стене, сидел поэт, который выступал первым. Он ни с кем не разговаривал, но на лице у него блуждала невероятно счастливая улыбка. Через одного человека от него, ближе к середине стола, я увидела второго выступавшего, который уже успел порядком раскраснеться, хотя банкет только начался. Кем были остальные, я не знала — может быть, издатели или сотрудники книжного магазина. Похоже, им всем было неплохо. А я тут никого не знала, кроме Сэнгавы.

Мы с ней пили пиво, закусывали якитори и болтали о том о сем. Сэнгава познакомила меня с некоторыми из присутствующих: мы представились, рассказали, чем занимаемся. Тем временем в бар зашла еще одна большая компания, стало шумно, и постепенно за нашим столом тоже заговорили в полный голос.

Часа через два, когда все уже порядком опьянели, смех за столом превратился в хохот, но я заметила, что кое-кто как ни в чем не бывало продолжает деловые разговоры, спокойно и трезво. Ко мне подсела редакторша и стала рассказывать о раскрасках для взрослых, которые, по ее словам, в последнее время хорошо продаются. Старый поэт по-прежнему сидел в углу, не выпуская из руки чашечку для саке. Глаза его были закрыты — он то ли спал, то ли ушел в себя, несмотря на шум и гам вокруг. Не понимая, что с ним, я поймала взгляд лысого мужчины, соседа поэта и, видимо, его редактора, и тот кивнул в ответ, дескать, все под контролем, обычная история.

Собравшиеся без конца перебивали друг друга, так что понять, кто что говорит, не представлялось возможным. Сквозь общий гвалт то и дело проникал зычный голос прозаика. Весь красный, писатель говорил не закрывая рта. Кто бы мог подумать, что автор, монотонно бубнивший свои мантры, окажется таким красноречивым? Судя по долетавшим до меня обрывкам, он толковал о Ближнем Востоке. Что именно, я не разобрала, но поняла: он пытается что-то втемяшить своей соседке, пожилой издательнице.

— …и в этом докладе все подробно описано! Пора бы уже мировому сообществу спросить с Америки за ее наглость! Нет, ну конечно, Америка всегда останется Америкой, даже когда провалится ко всем чертям. Это правда. Но провалиться можно по-разному. Как она провалится и почему? Нам ведь есть что сказать по этому поводу! Это наша ответственность — понимаете?

Театрально тряхнув конским хвостом, он чуть приподнял бокал с вином и торжественно выпил до дна. Издательница тут же подлила ему еще, он отпил и скривился.

— И вот еще что…

Почувствовав поддержку публики, прозаик разошелся вовсю, он смешивал в кучу самые разные темы, то обобщая, то вдаваясь в детали, пока не добрался до влияния литературы на политику и терроризм.

Мы с Сэнгавой слышали его только краем уха, потому что сидели далеко и разговаривали о своих делах. Нам как раз принесли по четвертой кружке пива, когда писатель громко объявил, что, как он и написал у себя в Твиттере, большинство недавних событий в мире он предсказал уже давно и, между прочим, очень точно.

— Я знаю, мое творчество мало кто понимает. Но вот, например, то, что происходит сейчас в Сирии, или то, о чем говорится в том докладе… Я же про все это писал еще десять лет назад!

На мгновение все замолчали, но в следующую секунду его издательница восхищенно воскликнула:

— Вот она, сила литературы! Писатели всегда оказываются немного пророками, хотят они того или нет…

Ей поддакнул кто-то еще, а прозаик тем временем опорожнил очередной бокал и подался вперед:

— И ведь это далеко не все…

Но тут его перебили.

— Какая чушь, — отрезал женский голос. — Сам себя послушай! Когда в последний раз ты написал хоть что-то стоящее?

Все затихли, будто их окатили ледяной водой. Я тоже уставилась на говорящую.

— Тоже мне пророк! — продолжала она. — Не знаю, что и где ты там напредсказывал, но автор доклада, о котором ты говорил, — он сам ездил в Сирию! А ты пробежал глазами его доклад, не выходя из уютной теплой квартирки и поглаживая пузо, и быстренько черкнул в Твиттере пару строк о том, что ты это все уже когда-то предсказал. Помолчал бы лучше, сделал нам такую милость. Или лети в Сирию ближайшим рейсом и проверь, как там сбываются твои предсказания. Зачем перед нами-то разглагольствовать? Я понимаю, что тебе не хватает внимания, но тешить свое эго за счет чужого труда — это извини!

Поначалу я испугалась, что, сбежав из зала, пропустила что-то важное, и теперешний эмоциональный всплеск, или альтернативное мнение, или я не знаю что — это лишь продолжение начатого там шоу. Либо прозаику решила закатить шуточный скандал какая-нибудь старая знакомая. Но ни то ни другое не подтвердилось. Женщиной, бросившей ему вызов, оказалась писательница Рика Юса, с которой Сэнгава уже успела меня познакомить. И это явно не было ни продолжением спектакля, ни дружеской шуткой.