Читаем без скачивания Мемуары и рассказы - Лина Войтоловская

– Послушай, а ты здорова, баба Аня?

– Ты что, Игорек? Конечно, здорова. Просто – старая я… Ну, поезжай с богом. Пиши мне иногда. Будешь?

– Конечно! Адрес пришлю сразу…

И вот он ехал домой, в Москву, где не был уже больше года. Отец, видимо, возмущенный его отказом от аспирантуры, его самостоятельно принятым решением, вовсе ему не писал, мать – очень редко, а баба Аня регулярно слала ему свои письма-реляции – все хорошо, все в порядке, не простужайся, не пей…

Он сидел в нудно гудящем самолете и думал о том, что все накопленные им на отца обиды, в сущности, – ничто, детская страсть к распутыванию уголовных загадок.

Сейчас, в предчувствии несчастья, еще более подлым, чем раньше, казалось ему отношение к отцу, страсть к подглядываниям, слежке.

Но это были не главные мысли. Мучило его другое – томительное сознание собственной вины. Он не в силах был разобраться в себе до конца, ответить на вопрос – что же было с ним, с Игорем? Только ли простое подтверждение примитивного закона механики – всякое действие рождает противодействие? Вечно живущая рядом, разоблачаемая, но так до конца и не разоблаченная ложь вызывала в нем не менее подлую страсть к разоблачительству? А может быть, отец всегда был нечестен, и Игорь, когда был мальчишкой, просто этого не замечал, не понимал? Или эта изворотливость пришла к отцу только тогда, когда стала жизненно необходимой? Но почему же – необходимой? Разве нельзя было честно уйти из семьи и начать строить новую? Жалел мать и его, Игоря? Он помнил, как баба Аня сказала отцу однажды – ты жалеешь, что не ушел сразу? Что его удерживало? Нет, не жалость, и уж во всяком случае – не любовь! Вероятнее всего, боязнь шума – бросил семью и женился на молоденькой аспирантке! Впрочем, не такая уж она молоденькая. Игорь знал о ней многое, почти все, об этой пресловутой Кэтти, чеховской пошлой курочке, пишущей письма с орфографическими ошибками своему золотому петушку!..

Внезапно Игоря словно передернуло, он даже застонал негромко: опять! Опять одолевают его все те же пакостные мысли, все та же неуемная, тайная злоба. Ведь он уехал, убежал, как только понял, что неудержимо прорастает в нем этот вот злобный, подозрительный, скрытный человек, как только почувствовал, что становится отвратителен самому себе. Зачем же сейчас, в такую минуту, он снова вызывает в себе все ту же муть и грязь?!

– Уснуть! Уснуть! И спать до самой Москвы.

Наконец он действительно заснул…

Был поздний вечер, когда он добрался до дома.

Он не стал вызывать лифт, а медленно побрел по лестнице, бессознательно оттягивая момент окончательного, последнего знания. Автоматически пошарил по карманам, ища ключ, потом тихо позвонил. Мать отворила тотчас же, будто прислушивалась к его шагам.

– Отец? – почему-то шепотом спросил Игорь.

– Тише. Спит. Устал очень. Ты опоздал, Игорь, сегодня мы похоронили бабу Аню.

– Мама! – вскрикнул Игорь и, обняв мать, прижался лицом к ее плечу. – Мама! Мама!

Задыхаясь, он все повторял и повторял это слово. И было в его тихом крике и горе, и облегчение, да, облегчение: отец, жив отец! С ним ничего не случилось…

– Тише, тише, Игорек, разбудишь.

Мать похлопала его по вздрагивающей спине и повела в кухню.

На пороге столовой появился отец. На нем был длинный, мохнатый, яркий халат, из-под которого нелепо торчали одетые в белые кальсоны худые ноги.

– Я не сплю. Это ты? Да, горе у нас, такое горе. Жаль, что ты опоздал.

И снова чем-то театральным повеяло на Игоря от этих слов, от скорбного выражения осунувшегося, немолодого лица.

– Голоден? – спросила мать.

– Да.

– И грязен. Страшно грязен. Иди раньше помойся. Напустить ванну?

– Да.

Он долго мылся, потом без особого аппетита поел в кухне, ненужно растягивая эту несложную процедуру – хотелось побыть одному, подумать о бабе Ане, о том, что он никогда больше не увидит ее, не помолчит с нею рядом.

Но когда захотел пройти в свою комнату, чтобы немного поспать перед отлетом, отец остановил его.

– Погоди, Игорь, нам бы надо все-таки с тобою поговорить по душам.

– Мне кажется, сейчас не время. К тому же у меня осталось часа три, не больше. На рассвете я улетаю.

– Тем более.

– Игорь устало присел у стола.

– Ну, хорошо. Так о чем же ты хотел со мной говорить?

– Мы год не виделись, – обиженно сказал отец. – И сегодня я похоронил человека, заменившего мне мать. Зачем же ты так… официально?

Игорь промолчал.

– Я нарочно просил маму лечь, чтобы мы смогли, наконец, с тобою, ну… объясниться, что ли…

– Не стоит, отец. Все и так ясно.

– И что это ты стал так меня называть – отец, отец. Почему чуждаешься меня?

– Ты это только сейчас заметил?

Теперь не ответил отец. Оба долгую минуту молчали. Первым заговорил все-таки Николай Васильевич.

– Немного неловко именно сейчас… но мне кажется, что это баба Аня старалась отдалить тебя от меня, от матери…

Игорь спросил недоуменно:

– Что?

– Ты пойми, у меня с нею были сложные отношения. Да. Сложные. Если хочешь – я объясню, послушай, что я тебе расскажу. И прислушайся. Не замыкайся опять.

Игорь отошел к окошку, откинул занавес, стал смотреть на безлюдную ночную улицу, такую знакомую, сейчас как будто совсем чужую. Отец тоже поднялся, стал прохаживаться у него за спиной.

– Я хочу, чтобы ты правильно меня понял. Чтобы, словом, я знаю одно – не могу не рассказать тебе веер всей сложности наших с нею отношений.

– Я слушаю.

– Это повлияло, как я понимаю, и на наши с тобой… на неровности…

Он замолчал, продолжая шагать туда и обратно, туда и обратно. Размеренный стук его шлепанцев раздражал Игоря, ему хотелось поскорее уйти к себе, прервать эти несмелые отцовские излияния. Но он сдерживался, молчал. Повернулся к отцу, пристально посмотрел на него и вдруг усмехнулся невеселой своей догадке.

– Ты чему это смеешься? Она все больше прибирала тебя к рукам, забирала тебя у нас…

– Я улыбаюсь не твоим словам, – перебил его Игорь. – Мне пришло в голову – как же мы с тобою похожи, отец!

– Похожи? – не понял Николай Васильевич.

– Да. Оба мы ревнивы, как дьяволы. Вот в чем дело-то!

– Не понимаю.

– Ничего. Неважно. Но совсем не баба Аня была причиной моего отдаления. Нет. Не баба Аня.

Он замолчал. Молчал и отец. Присмотревшись к его лицу, Игорь заметил в нем что-то новое, почти незнакомое – куда-то исчезла веселая складка у губ, на месте ее появилась просто морщинка, лицо стало суховатым и вместе с тем будто набрякшим темной, недоброй кровью. И затеплившаяся, было, в Игоре доброжелательность к нему на мгновение превратилась в снисходительную жалость. Но тут же он снова отдалился от него на громадное, непреодолимое расстояние.