Читаем без скачивания Юг в огне - Дмитрий Петров

— Ну хорошо. А что ты этим хочешь сказать?

— Я хочу сказать то, что ты уже не маленькое положение занимаешь. Командир полка, да и чин солидный! Может, скоро полковником будешь…

— Не может, а точно, — приосанился Константин. — Я верю, что при своих способностях и большего достигну.

— Уж не серьезно ли ты имеешь в виду стать генералом? — засмеялась она.

— Плохой тот солдат, который не мечтает стать генералом, — рассмеялся и Константин.

— Ох ты, мой генерал! — похлопала она его ладонью по щеке. — Из тебя выйдет такой же генерал, как из меня полководец…

— Нет, ты не смейся, — сказал он серьезно. — Сейчас наступил именно такой момент, когда умные люди могут многое сделать… Милочка, — привлек он ее к себе, целуя. — Верь своему Косте. Клянусь тебе всем для меня дорогим на свете, — страстно проговорил он, — я добьюсь многого в жизни. Очень многого!.. Сейчас в мутной водичке много рыбки можно поймать… Я ведь знаю, о чем ты сейчас хотела говорить…

— А ну-ка?

— О том, чтобы нам занять в обществе подобающее положение. Не так ли?

— Ох ты! — изумилась она. — Я не предполагала, что ты такой проницательный. Ты, пожалуй, мои мысли можешь читать. Надо тебя остерегаться…

— Так вот, милочка, не беспокойся. Ты займешь в высшем свете подобающее положение, в этом будь уверена. Я добьюсь этого. С Константином Ермаковым будут считаться… Митрофан Богаевский ведь тоже был учитель, как и я. А вот, однако, он у атамана Каледина был правой рукой, заместителем войскового атамана… Это, девочка моя, не шутка. А чем, спрашивается, я хуже его?.. Ораторскими способностями меня тоже бог не обидел… Да и здесь есть, — похлопал он себя по лбу. — Только надо уметь приспособиться и использовать как надо надлежащий момент. Пойми, глупышка!..

Константин замолчал. Глубоко задумавшись, он несколько раз прошелся по комнате, затем снова подошел к жене.

— Знаешь что, Веруська, давай вместе добиваться своего счастья… Ты такая красивая, обаятельная, просто прелесть… Давай так уговоримся, когда это надо в интересах нашего общего дела, — ты флиртуй, околпачивай дураков, на которых я тебе буду указывать… Иногда влюбленный становится глупее идиота. Поняла? Только, флиртуя, слишком далеко не заходи. Ты уж у меня кокетка, умеешь великолепно за нос глупцов водить…

— Ну хорошо, а ты ревновать не будешь?

— Так зачем же ревновать, когда ты с моего ведома все будешь делать?.. Так что у нас с тобой все еще впереди… Одного только не хватает, — с грустью произнес он.

— Ты опять о ребенке? — спросила Вера.

— Да. Хочу ребенка.

— Нет, Костенька, — решительно заявила она. — Только не сейчас. Только не сейчас… Я терпеть не могу маленьких детишек…

— Верусик!..

— И не говори!.. Я хочу пожить для себя… Я еще молода… Костенька, — ласкаясь к мужу, продолжала Вера, — ты теперь большой человек, и мне, твоей женушке, неудобно в такой гадкой квартире жить. Надо квартиру сменить, найти где-нибудь на центральной улице… Да как-нибудь получше ее меблировать… А то ведь какого-нибудь видного гостя и пригласить некуда.

— Все будет сделано, милая, — весело сказал Константин. — Я знаю одну неплохую квартиру… В ней жил большевистский доктор. Его вчера расстреляли, а семью надо выгнать… В квартире, говорят, прекрасная мебель, она нам останется.

Едва только Константин закончил хлопоты с переездом на новую квартиру, как получил предписание командующего Донской армией выступить со своим полком снова в сальские степи на подавление оперировавших там многочисленных красных партизанских отрядов.

VII

Станица погружается в темноту. Все вокруг смолкает, словно прислушиваясь к чему-то таинственному, загадочному… Вдруг где-то возник столб пыли. С шумом и свистом пробежал он по улице и, так же, как и возник, неожиданно исчез в гущине рощи. Деревья в саду взволнованно зароптали, покачивая вершинами. С яблонь, как хлопья снега, посыпались бело-розовые лепестки цветения.

— Ванятка!.. Леша! — беспокойно закричала с крыльца Анна Андреевна внукам, с хохотом гонявшимся за дворовой собакой — лохматым Полканом.

— Кому я сказала! — повелительно кричала бабка, видя, что внуки и внимания не обращают на ее зов. — Идите зараз же, негодники, в хату. Смотрите, вот-вот дождь хлынет!.. Так потоком вас и унесет куда-нибудь в буерак…

Последние слова бабки подействовали на ребятишек. Хотя было и непонятно, какой это поток унесет их в буерак, но все же угроза устрашила ребят, и они послушно взобрались на крыльцо.

— Луша! — гладя ребят по голове, закричала старуха снохе, вышедшей из летней саманной кухни, — загони телка-то в хлев!

Василий Петрович, обтесывая грядушку к арбе, то и дело посматривал на разгневанно рычавшую тучу. Звякнув еще раз топором по слеге, откалывая кудрявую стружку, он отнес слегу и топор в сарай.

Порыв ветра зашумел и унесся прочь. Старая верба, стоявшая у ворот, как в ознобе задрожала. Сверкнула далекая молния. Грохнул гром с такой силой, словно туча раскололась пополам.

— Бабуня, — пропищал маленький Леша, прижимаясь к бабкиным ногам. Кто это там так страшно гремит?

— Илья пророк на огненной колеснице поехал.

— Это он колесами стучит?

— Да, внучек, колесами.

— А-а, — сообразил мальчик. — Это он, бабуня, должно, по мосту поехал…

— Верно, деточка, верно.

— А куда он поехал?

— К богу, внучек.

— Зачем?

— Рассказать богу, как мы тут, на земле, грешные люди, живем.

Мальчик задумался.

На мгновение в природе вдруг снова все замолкло. Наступила настороженная тишина. Лишь откуда-то справа слышался нарастающий шум. Сначала по двору застучали редкие крупные капли дождя, потом хлынул ливень. Все торопливо побежали со двора в сени. Крутившийся у крыльца пес, сопровождаемый хохотом ребятишек, ошалело помчался под сарай. Взволнованно хлопая крыльями и встревоженно кудахча, суетливо забегала по двору наседка с цыплятами. С отчаянным писком они катились за ней желтыми клубочками…

Наконец наседка забежала под сарай, уселась в Гнездо и, не переставая кудахтать, гостеприимно и широко, как бурку, распахнула крылья. Птенцы с писком покорно юркнули под теплые материнские крылья. Но один цыпленок отстал от наседки. Отчаянно попискивая, он тщетно метался в поисках исчезнувшей матери и, не найдя ее, захлестнутый дождем, слабо трепыхая крылышками, присел у кочки.

— Матерь божья! — всплеснула руками Анна Андреевна. — Цыпленок-то!

И, повязав крепче платок, она решительно ринулась на помощь злополучному птенцу.

— Куда тебя нелегкая понесла? — проворчал Василий Петрович.

Анна Андреевна, бережно подхватив цыпленка, отнесла его к наседке и сунула ей под крыло.

— Божья тварь, — прошептала она. — Жалко…

Дождь шумел, лил потоками. Семья Ермаковых в дверях сеней с радостным любопытством наблюдала за ливнем:

— Боже ты мой, благодать-то какая! — с восторженным изумлением глядя на разразившуюся стихию, шептал Захар.

Василий Петрович внимательно посмотрел на сына. В глазах Захара блестели слезы. Старик покачал головой.

— Немножко запозднился дождичек-то, — сказала Лукерья. — Пораньше б…

— Ничего, — проговорил Василий Петрович. — И этот дождь кстати, на пользу пойдет… Особливо для огородов.

Анна Андреевна, успевшая уже переодеться в сухое, вышла из хаты.

— Что ж, отец, — взглянула она на Василия Петровича, — будем вечерять, что ли?

— Можно и повечерять, — согласился старик. — Пойдемте.

Все вошли в хату, вымыли руки, помолившись богу, чинно расселись за столом. Все делалось без лишней суеты, молча, спокойно. Сам хозяин садился за стол последним. Он, по обыкновению, долго и набожно молился перед иконами, шепча молитвы, крестясь и низко кланяясь.

Василий Петрович с детства был религиозным. Он считал необходимейшим условием своей жизни соблюдать все церковные и домашние обряды; в таком же духе воспитывал и свою семью. Василий Петрович верил в существование божественных сил, в загробную жизнь, страшно боялся попасть в ад, а поэтому старался жить праведной жизнью, меньше грешить, соблюдал посты, не сквернословил, даже не курил. Единственной слабостью его было — иногда любил выпить. Но это он не считал за большой грех.

— Сам Иисус Христос в Кане Галилейской пил вино, — оправдывал он свою слабость.

…Бурная ночь спустилась над станицей. Старая верба у ворот, раскачиваемая порывами ветра, жалобно стонала, скрипела. Потоки воды хлестали в окна. Семья Ермаковых молча сидела за столом, ужинала. Маленькая пятилинейная лампа, свисавшая с потолка, тускло освещала сосредоточенные лица.

В хату вошла Лукерья, вся вымокшая, посиневшая от холода. С нее ручьями стекала вода.