Читаем без скачивания Моя жизнь. Встречи с Есениным - Айседора Дункан

— Но, моя дорогая мисс Дункан, ваша беременность видна из первого ряда. Вы не можете так продолжать дальше.

На что я возразила:

— О дорогая м-с X., но это именно то, что я желаю выразить своим танцем: любовь — женщину, развитие — весну. Это и выражает мой танец…

Миссис X. растерялась при моих словах, но, тем не менее, мы решили, что лучше прекратить турне и вернуться в Европу, так как мое благословенное состояние действительно становилось вполне явным.

Я была очень рада, что мой брат Августин со своими маленькими детьми возвращается вместе с нами. Он успел развестись со своей женой, и я надеялась, что поездка развлечет его.

По предложению Лоэнгрина, которое я приняла после некоторого колебания, мы провели зиму, катаясь по Нилу.

Когда дагоба — нильское судно — медленно пробирается по Нилу, душа устремляется на тысячу, две тысячи, на пять тысяч лет назад сквозь мглу прошлого к вратам вечности.

Что я помню из этой поездки в Египет? Пурпурный восход солнца, алый закат, золотые пески пустыни, храмы. Солнечные дни, проведенные в храме в грезах о жизни фараонов, грезах о моем грядущем ребенке. Крестьянских женщин, шагающих по берегам Нила, в равновесии держащих сосуды на голове, их мощные тела, раскачивающиеся под темными тканями. Тонкую фигурку Дирдрэ, танцующую на палубе; Дирдрэ, гуляющую по древним улицам Фив.

Увидав сфинкса, она сказала:

— О, мама, эта кукла не очень красивая, но какая внушительная.

Она только училась словам, состоявшим больше чем из двух слогов. Помню маленького ребенка перед храмами вечности, гробницу фараонов, долину королей и караваны, пересекающие пустыню, ветер, волнами уносящий песок через пустыню, но куда? Восход солнца в Египте наступал с необычайной яркостью в четыре часа утра. После него заснуть было невозможно, ибо начинался упорный, беспрестанный визг насосов, черпающих воду из Нила.

Дагоба медленно двигалась под пение матросов. Ночи были прекрасны. У нас было с собой пианино «Стейнвей», и нас сопровождал очень талантливый молодой английский артист, каждый вечер игравший нам Баха и Бетховена, мелодии которых так гармонировали с просторами и храмами Египта.

Несколько недель спустя мы достигли Вади Гальфу и проникли в Нубию, где Нил становится таким узким, что можно было коснуться противоположного берега. Здесь мои спутники покинули меня и отправились в Картоум, а я осталась с Дирдрэ одна на дагобе и в течение двух недель проводила самые мирные дни моей жизни в этой чудесной стране, где всякие терзания и муки кажутся ничтожными. Наше судно, казалось, раскачивал ритм эпох. Для тех, кто может себе это позволить, поездка по Нилу в хорошо снаряженной дагобе служит наилучшим целебным отдыхом в мире.

Для нас Египет является страной грез, для несчастных же феллахов — страною труда.

Вернувшись во Францию, мы высадились на берег в Виллафранше, и Лоэнгрин арендовал на сезон великолепную виллу в Болье. С присущей ему порывистостью он забавлялся, скупая землю на мысе Ферра, где намеревался построить огромный итальянский замок.

Мы совершали автомобильные поездки, чтобы посетить башни Авиньона и стены Каркассоны, которые должны были послужить моделью для нового замка.

Замок стоит сейчас на мысе Ферра, но, увы, подобно многим из прихотей Лоэнгрина, он не был закончен.

В эти дни Лоэнгрин был одержим болезненной непоседливостью. Если он не бросался на мыс Ферра покупать землю, то мчался в понедельник экспрессом в Париж, возвращаясь в среду. Я спокойно оставалась в саду, размышляя о раздоре между жизнью и искусством, и часто задавалась вопросом, может ли женщина действительно быть артисткой, ведь искусство — суровый и требовательный наставник, между тем как женщина, которая любит, жертвует всем ради любви. Так или иначе, во второй раз я оказалась совершенно разлученной со своим искусством.

Первого мая, утром, родился мой сын.

В отличие от деревенского врача, искусный доктор Боссен смог облегчить страдания разумными дозами морфия, и второе испытание прошло совершенно иначе, чем первое.

Дирдрэ вошла в мою комнату, ее прелестное личико было исполнено преждевременной материнской нежностью.

— О, какой хорошенький мальчик, мама. Ты не должна о нем беспокоиться. Я буду его всегда держать на руках и заботиться о нем.

Я вспомнила ее слова, когда Дирдрэ умерла, сжимая брата в своих белых окоченевших ручонках.

Итак, еще раз я очутилась у моря, лежа с ребенком на руках, лишь вместо маленькой белой, раскачиваемой ветром «Виллы Мария» тут был пышный дворец, а вместо пасмурного, беспокойного Северного моря — голубое Средиземное.

Глава двадцать четвертая

Когда я вернулась в Париж, Лоэнгрин спросил меня, не хочу ли я устроить празднество для всех своих друзей, и предложил мне выработать его программу. Похоже, богачи никогда не знают, как себя развлечь. Если они устраивают обед для гостей, он по форме не слишком отличается от обеда бедной консьержки. Я всегда в мечтах представляла, какое чудесное празднество можно устроить, имея достаточно денег. И вот как я его устроила.

Гостей пригласили прибыть в четыре часа дня в Версаль. Там в парке были расставлены палатки с различнейшими закусками, начиная от икры и шампанского и кончая чаем и пирожными. После этого на открытом воздухе, где были сооружены шатры, оркестр Колонна под управлением Пьерне исполнил нам программу из произведений Рихарда Вагнера.

Помню, как в этот прекрасный летний день под сенью огромных деревьев дивно звучала идиллия Зигфрида и как величественно и торжественно, как раз при заходе солнца, звучали мелодии похоронного марша Зигфрида. После концерта гостям предложены были более прозаические удовольствия. Этот пир продолжался до полуночи, когда местность иллюминировали, и под звуки венского оркестра все танцевали до раннего утра.

Таково было мое представление о том, как богач должен тратить свои деньги, если он хочет развлечь своих друзей. На этот праздник собрались высшие слои Парижа, и они оценили его по достоинству.

Но удивительнее всего, что хотя праздник я устроила, чтобы доставить удовольствие Лоэнгрину, и он стоил ему 50 000 франков (при этом довоенных франков), сам Лоэнгрин на нем не присутствовал.

Приблизительно за час до праздника я получила телеграмму, сообщавшую, что с ним случился удар и он слишком болен, чтобы приехать, и что я должна принять гостей без него.

В то же лето Лоэнгрин вбил себе в голову, что мы должны пожениться, хотя знал, что я противница брака.