Читаем без скачивания Мама - Наталья Евгеньевна Назарова

Потом повернул меня на живот, закрыл мне рот ладонью…

И я почувствовала что-то, чего никогда до этого не чувствовала, и с тех пор не чувствовала. Может быть, дело в том, что мы нравились друг другу взаимно. Может, он был совсем другим – не таким, как мои ровесники и мужчины вокруг меня. Я не знаю. Его “Тшшш… Тшшш…” , тепло его тела и его ладони выносило мне мозг, держало меня в плену и не отпускало очень много месяцев.

 С утра у метро помятый жених отошел в сторону и сказал:

– Вы тут пока попрощайтесь…

Нам особо нечего было сказать друг другу. Целоваться не хотелось – не было зубных щеток. Мы сказали друг другу “Пока”, и я спустилась в метро.

Дома я была в 8 утра. В 10 уже был экзамен. Люблю экзамены по языкам. Знаешь – сдашь. Не знаешь – за три дня не выучишь.

Экзамен прошел очень быстро – мы даже сами удивились.

– Что же делать? Я на работе на целый день отпросилась, – сказала Варя.

– Как что? Отмечать, – сказала Настя.

Мы пошли к памятнику на площадь. Мы говорили ни о чем. Но тоже очень душевно. Когда мы пошли в платный туалет, я была уже изрядно пьяна. Мы купили еще по два коктейля, и уже втроем с Варей и Настей пошли гулять дальше по бульварам. Не знаю, как чувствовали себя Варя и Настя. Могу лишь догадываться. Посидели на лавочке на Тверской. Были счастливы.

Дома мы, не сговариваясь, легли на постели и уснули. “А еще утром я прощалась с Андреем”, думала я, засыпая.

Проснулась я через два часа – когда Настя уже пришла домой с купленными блинами и пивом. Поели на ковре и меня в комнате, послушали музыку.

“А давайте попоем?” – сказала Варя.

И мы оделись и поехали в караоке петь. В 12 ночи и караоке закрылось. Мы купили еще по два коктейля и пошли дворами к дому Насти. Мы сели на лавку во дворе ее дома и продолжили счастливые разговоры о том, что нас волновало.

Через какое-то время приехал парень Насти. Мы с Варей решили оставить их вдвоем и ушли. Еще мы решили пройтись пешком до Ленинского – а там поймаем машину.

Мы шли и пили. Была ночь.

– Можно тебя спросить?

– Спрашивай, – ответила Варя.

– А зачем девушки бреются?

– Ну… это увеличивает площадь поверхности… соприкосновения. Так приятней.

– А если они ни с кем не спят, зачем они бреются?

– Это как когда троллейбус едет. Он еще не подъехал, но люди уже вышли на проезжую часть…

Помолчали.

– А можно я тебя еще спрошу?

– Да конечно, спрашивай, – ответила Варя.

– А чем ты бреешься?

– Бритвой.

– Одноразовой? Идиотский вопрос. Обычной, да?

– Да.

Дальше я спросила Варю обо всем, что мне было интересно. Мы уже шли по Ленинскому проспекту, когда Варя сказала:

– Помнишь, ты хотела мне что-то сказать. Про меня. Мой единственный недостаток типа?

– Помню.

– Скажи.

– Ты правда хочешь это услышать? – спросила я.

– Правда.

– Точно? А если тебе не понравится?

– Рассказывай.

Я сформулировала:

– У тебя нет интересов. Тебе на все похуй. Не на все, но ты так себя ведешь. Тебе как будто реально ничего не интересно. Пусто.

Варя помолчала. Мы зашли купить уже воды, шли по Ленинскому проспекту, было шумно, мимо проезжал машины, мы разговаривали.

Варя рассказала про свою сестру, маму, семью.

– Приезжай жить ко мне, – сказала я уже у моего дома. – Мне так хочется, чтобы были вторые тапочки, и второе полотенце.

– Спасибо.

Этот день я запомнила на всю жизнь. Это был самый счастливый день в моей жизни с тех пор, как умерла Мама.

Мы сдавали экзамены. А потом шли пить – Варя отпрашивалась на весь день. Насте всегда надо было куда-то ехать, и мы с Варей оставались вдвоем. Становилось все теплее и теплее. Она рассказывала мне, я – ей.

Я немного – поначалу – рассказывала ей про Маму.

Про то, что наболело. Про то, что меня мучило. Понемногу. Я боялась спугнуть ее внимание. Для меня было необычно и совершенно бесценно, что кто-то меня слушает и понимает. Рассказывала про свое одиночество и про свои чувства, про то, какой Мама была.

После встреч с Варей, приходя домой, я рыдала. Я не знаю, почему. Она всегда звонила и спрашивала, как я.

Я рыдала и при Варе тоже. Я начинала говорить о Маме или о том, как я себя чувствую – и плакала. После того, как умерла Мама, я плакала везде, где накатывало. Людей для меня не существовало. Они были тенями мира, который был разрушен. И все же я не плакала при других, когда оставалась с ними наедине. Кроме Вари. Не знаю, почему – с ней я плакала, как с собой.

Не знаю, как она меня выносила. Мы уже плакали, когда она затащила меня в суши. Может, думала, что люди вокруг меня остановят. Может, хотела сделать мне приятное. Она спокойно заказывала, пока я плакала.

– Сколько ты хочешь прожить? – спросила она меня, но тут подошла официантка. – Нам, пожалуйста, вот эти с ананасами…

– Я не особо хочу жить. Все как-то… потеряло смысл, – всхлипывала я. – Еще года три-четыре, чтобы воплотить свои замыслы. Ну максимум до 26–25 лет, – я уже успокаивалась. – А потом “до свиданья”.

– А детей хочешь?

– Да, я хочу четверых. – Варя посмотрела на меня.

– И ты успеешь их родить?

– Думаю, двух успею, – я улыбнулась.

– А потом оставишь их сиротами.

Приступ рыданий придавил меня к столу. Нет, я не хотела умирать. Но и жить так тоже было невыносимо.

Варя спокойно относилась к моим слезам. Когда я не была слишком сосредоточена на себе, я удивлялась.

– Как ты это все выносишь? Сидишь со мной, когда вокруг мир, а я вся в слезах и горестях?

Я часто это спрашивала, но Варя ответила только однажды:

– Ты думаешь, что я от тебя ничего не получаю?, – спросила она.

– А что от меня можно получить? Мокрую жилетку и грустный вечер.

– Понимаешь, все мои подруги со своими проблемами… Я со своими… То, что ты говоришь – это настоящее. А у них – нет. Мне этого не хватает.

Когда мне было лет шестнадцать-семнадцать, я стала активнее общаться со сверстниками. И я начала чувствовать, что отличаюсь, я не сразу поняла, чем. А потом поняла – меня любили. Я чувствовала себя любимой, у меня был тыл, я всегда была уверенна в себе. Мне казалось это таким естественным. Но оказалась, что десятки моих знакомых и друзей не понимают, что это такое. Их в детстве дёргали и заставляли решать взрослые проблемы. А я чуть ли не одна такая – любимая. Это то, что дали мне папа и мама. Это то, что дала мне мама, и я осознаю, насколько дорог этот подарок – это не накопить и потратить, это не провести время,