Читаем без скачивания Мама - Наталья Евгеньевна Назарова

Когда я слушала это, я смотрела в лица своим защитникам, и волна чего-то неведомого поднималась внутри меня – смешанного восторга, потрясения и единства. Поддержка. Я чуть не расплакалась от того, что испытала. Это была одно из самых сильных и необычных чувств, которые я испытывала в жизни. Я воспылала любовью к этим людям. Я почувствовала себя живой. Это тепло согрело меня.

– Именем закона… подтверждаем, что вы жили вместе с матерью….

Нечто невероятное. Этот день открыл что-то во мне. Силу человеческой поддержки. Готовности помочь. Связи между людьми.

Я по-прежнему мало помню. Или мне так кажется. Конечно, я помню каждый ужасный день своей жизни, просто о нем нечего сказать. Пустота. Скорбь. Боль. Горе. Слезы. Отчаяние. Одиночество. Мо. Неизвестность. Неопределенность. Я ходила на занятия и делала домашнюю работу. Никого. Вот, пожалуй, и все.

Как прошел мой день рожденья, когда мне исполнился 21 год? Где? С кем? Я помню, я выбрала фильм “Смерть на похоронах”, и мы смотрели его с сестрой. Сначала напряженно – тема, все-таки… потом смеялись. А что было потом? Мы встретились втроем, три сестры? С папой? Грех не помнить. Двадцать один… такой праздник.

Потом приехал папа. С вещами. Сказал, что ушел от Марины, женщины, к которой он ушел в апреле.

– Женщина… должна уважать мужа, или человека, с которым живет. Если она считает себя лучше тебя, и постоянно унижает “Ты не зарабатываешь столько-то”, “Ты не добился того же, что я”, это никуда не годится. Я не могу так жить.

Я представила, каково ему было. Конечно, не нужна такая женщина. Это никому не нужно. Пусть ищет себе тряпку. Папа, конечно, неохотно чинит, предпочитает вызвать мастера, но в остальном он потрясающий мужчина.

– Я поживу у тебя какое-то время.

Я готовила ужин. Слава Богу, я могла не смотреть на папу. Я сказала:

– Две недели.

– Может быть, три?..

Я собралась с чувствами и духом:

– Нет, две.

Папа вышел покурить.

Больше мы об этом не заговаривали. Нет, заговаривали.

– Когда я уходил от мамы, я попросил ее не судить алиментов, а она попросила меня подарить вам свою часть квартиры, что я и сделал…

– Ее можно понять.

– Конечно. У меня есть дочка от первого брака, у меня еще могут быть дети, и все они могли бы претендовать на часть квартиры. Теперь нет. Но я уехал с двумя чемоданами. Все мои вещи поместились в два чемодана!.. – говорил папа.

Мои поместились бы в один. Не считая книг.

– И моя родная дочь лишает меня угла! Тебе же не нужна эта комната! У меня ничего нет, кроме машины. Когда я делал это, я думал, уж на койко-место у вас я могу рассчитывать… Я думал, вы будете мне рады! Я не думал, что вы станете меня выгонять! И моя родная дочь лишает меня родного угла!

– Пап, мы были тебе рады! И что ты сделал? Ты начал обзывать и говорить плохое про Маму, когда еще сорок дней не прошло! Я рада тебе. Я была рада тебе тогда. Но я не знала, что ты устроишь мне ад постоянными разговорами о Маме, о том, что она совершила грех, о бабушке с дедушкой. Мне было плохо, а тебе было наплевать!

Папа пошел за сигаретой. Я собрала в горстку свою смелость:

– Это называется “Не плюй в колодец”… – сказала я.

Папа вышел покурить, и больше мы действительно об этом не заговаривали.

Это было тяжело и ужасно…

Я не была уверена, что права. Я была уверена, что не хочу повторения ада. В этом я точно была уверена. Я даже точно знаю, что я была неправа. Надо ли терпеть ад или покидать свой дом потому, что так требует делание всего правильно?

Это мучило меня все эти дни.

На следующий день я позвонила Жене. Из института. На большой перемене.

– Папа опять приехал.

– Опять?! Он ушел от своей женщины?

– Да. Но я его понимаю. Судя по тому, что он рассказал, он прав. Такое не нужно.

– И надолго?

– Я сказала ему “на две недели”, он сказал “на три”, я сказала “нет, на две”…

Я ждала от Жени, что она меня одобрит. Она молчала. Я сказала:

– Я не уверена, что поступила правильно.

– Конечно, ты поступила правильно. Нельзя же так… с родными дочками. Что теперь, жить и слушать про бабушку с дедушкой? Он уже начал?

– Нет еще. Тяжело мне. Это было тяжело. В конце концов, у него нет недвижимости. Ему некуда податься.

– Он может поехать к бабушке с дедушкой. В конце концов, он сам ушел от нас и мамы…

Жене развод родителей оставил сильнее раны, чем мне. Она часто ставила точку именно этим. Это он ушел, а не мы. Но для меня это не было так убедительно и не меняло того, что он живой и чувствующий, и еще мой папа.

– Знаешь, – сказала Женя, – мне иногда кажется, что папа просто как маленький ребенок, не знает, где ему лучше. Ушел из дома и не знает, где приютиться.

– Нет, это не так. Он просто другой, не такой, как мы.

Перемена заканчивалась, а наш разговор только набирал обороты. Я решила на идти на лекцию, вышла из университета и села на троллейбус. Я только потом сообразила, что он не в сторону дома. Слово за слово, мы очень искренне говорили. Я попала в пробку на Садовом кольце. Я не помню, как мы заговорили об этом, но Женя вдруг сказала, что тогда, тогда, когда мама была еще жива, ей было очень тяжело справляться с домашними обязанностями – Мама болела, я где-то гуляла постоянно и еще домой вовремя не приходила, и вся работа и все заботы по дому легли на ее плечи. Кроме того, она тогда устроилась на работу – и это все вместе было очень очень тяжело. Она намекнула, что, может, Коля просто защищал ее, когда напал на меня с холодильником. И тут связь оборвалась. Иногда всё невовремя кинематографично. Я попросила водителя выпустить меня. Он помешкал и выпустил. Потрясенная, я пошла искать автомат для денег на телефон.

Так вот почему… Понимание ударило меня. Я делала работу по дому. Но нерегулярно, и некоторые вещи не очень охотно. Еще Женю раздражали мои носки в прихожей. Но она просто не дала себе труда поговорить со мной. И Жене было так плохо… А я действительно постоянно была не дома. Я хотела остановиться и побыть домашней девочкой, но то Коля дома, а он чужой, не останешься, то событие интересное… зато сейчас домашняя. С опозданием. А тогда я гуляла и веселилась, может быть, подсознательно понимая, что дома так ужасно и стараясь сбежать.

Женя