Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Извините, если кого обидел.
18 октября 2005
История про великого писателя
Гениальное: "Даже на воров в законе есть свой как бы Верховный суд — собрание коллег за стенами тюрьмы. В Интернете же невидимые авторы позволяют себе быть принципиально гнусными. Меня, писателя с мировым именем, по оценке многих — лучшего современного писателя, 62-летнего мужика, прошедшего через войны и тюрьму, председателя партии, которую репрессируют, вдруг мелкий гнусняк, клякса какая-то электронная называет "подлецом", подумать только. А я ничего подлого в жизни не совершил, я честный и порядочный человек. За что?"…
Извините, если кого обидел.
18 октября 2005
История про худых и толстых (II)
Текст Олеши напоминает литературный эксперимент того времени — компиляцию писем, дневников, принадлежащим различным персонажам. Наоборот, все вставные фрагменты романа Островского написаны одним языком, то есть тем же языком, каким написан и весь роман. Растворение в массе действительно наступило.
— Довольно проституировать! — кричат танцующим фокстрот.[16]
Эти слова имеют совершенно иной звук, нежели чем сейчас.
Виктор Шкловский писал в «Энергии заблуждения»: «Наша речь и наша литература переполнена умершими символами, и тогда по своей неожиданности они особенно звучат».[17]
Слово «тогда» здесь мешается. Я его выкину, потому что они звучат особенно всегда.
Один из героев «Зависти» говорит: «Я развлекаюсь наблюдениями. Обращали вы внимание на то, что соль спадает с кончика ножа, не оставляя никаких следов, — нож блещет, как нетронутый; что пенсне переезжает переносицу как велосипед; что человека окружают маленькие надписи, разбредшийся муравейник маленьких надписей: на вилках, ложках, тарелках, оправе пенсне, пуговицах, карандашах? Никто не замечает их. Они ведут борьбу за существование. Переходят из вида в вид, вплоть до громадных вывесочных букв! Они восстают — класс против класса: буквы табличек с названиями улиц воюют с буквами афиш».
Шум времени и вилок наполняет литературу двадцатых и начала тридцатых — потому что её писали люди, познавшие разъедающее внутренности чувство голода.
Итак, в абсолютно различных произведениях мелкая деталь — будто пряность в еде, соотносит повествование со временем. Однако, так же, как и значение пряности во время революции или войны изменяется. Изменяется ценность перца или соли, (баснословная стоимость имбиря или корицы) меняется, как меняется и сущность детали.
Извините, если кого обидел.
19 октября 2005
История про литературу
Прикупил опят.
Извините, если кого обидел.
19 октября 2005
История про худых и толстых (III)
Самое интересное — это имя еды. Олеша, например, очень внимательно относился к фамилиям. В его поздней книге «Ни дня без строчки» есть целое рассуждение о фамилиях в пьесах Островского:
«Вот маленький человек, влюблённый в актрису, похищаемую богатыми. Зовут Мелузов. Тут и мелочь и мелодия. Вот купец — хоть и хам, но обходительный, нравящийся женщинам. Фамилия Великатов. Тут и великан и деликатность. Перед нами соединение непосредственности находки с обработанностью; в этом прелесть этого продукта творчества гениального автора; фамилии эти похожи на цветки…
Вдову из «Последней жертвы» зовут Тугина. Туга — это печаль. Она и печалится, эта вдова
Она могла бы быть Печалиной. Но Тугина лучше. Обольстителя её фамилия Дульчин. Здесь и дуля (он обманщик) и «дульче» — сладкий (он ведь сладкий ей!).[18]
Поэтому бегут по страницам учитель танцев Раздватрис, оружейник Просперо (кстати, в «Трёх толстяках» существует и иной шекспировский мотив — вливание сонного зелья в ухо наследника Тутти — «Гамлет»), Кавалеров и Бабичев.
У другого Островского фамилии и имена также говорящи. Когда в семью будущей жены Павла Корчагина приезжает её брат Жорж, то «Приезд Жоржа значительно ухудшил внутрисемейные отношения. Жорж, не задумываясь, перешел на сторону отца и вместе с антисоветски настроенной семьей своей жены повел подкопную работу, пытаясь, во что бы то ни стало, выжить Корчагина из дома и оторвать от него Таю».[19]
Ясно, что хороший человек, настоящий гражданин не может быть Жоржем.
«Разного человека в те годы не было, были братишки». Это уже Алексей Толстой — рассказ «Голубые города». В нём герой носит съедобную фамилию Буженинов. Фамилия лишь подчеркивает «идейность» персонажа. А масса не обладает персональным именем. Это то, что описывается словами «Павел потерял ощущение личности»,
Человек превращается в символ. Точно так же три толстяка не имеют фамилий. Изредка их перечисляют по номерам.
Итак, имя соответствует еде, как блюдо — указанному в меню названию. Название в меню нерасторжимо с блюдом, а если эта связь нарушается, то нарушение придаёт названию мифологический смысл.
Извините, если кого обидел.
19 октября 2005
История про худых и толстых — штрих
Вставная глава
Есть известная проблема вчиток и вписок. Так, я постоянно додумываю какие-то цитаты.
Про это и история.
В русской литературе, рассуждал я, есть две знаменитые сцены с пилкой дров — в романе Солженицына и в рассказе Шаламова.
В одном из колымских рассказов, думал я, есть гениальный диалог, который кончается словами: «Я полагаю, что настоящий интеллигентный человек должен уметь развести пилу».
И я думал, что в солженицынском романе герои, что говорят, будто ряженые бояре на сцене, повторяют эту фразу. И так всё чудно складывалось, так сходилось.
Слава Богу, я никуда не лез с этим наблюдением. Так вот, подлинная диалог у Шаламова звучит так:
— А ты умеешь точить пилу? — это я Орлову.
— Я думаю, каждый человек, имеющий высшее образование, может точить поперечную пилу.
(«Тридцать восьмой»)
А у Солженицына и вовсе: «Каждый из них ощущал своё явное превосходство над другим: Сологдин — потому что знал теоретическую механику, сопромат и много ещё наук, и имел обширный взгляд на общественную жизнь, Спиридон — потому, что все вещи слушались его. Но Сологдин не скрывал своего снисхождения к дворнику, Спиридон же снисхождение к инженеру скрывал.
Даже пройдя середину толстого кряжа, пила нисколько не затиралась, а только шла позвенивая и выфыркивала желтоватые сосновые опилки на комбинезонные брюки тому и другому.
Сологдин рассмеялся:
— Да ты чудесник, Спиридон! Ты обманул меня. Ты пилу вчера наточил и развёл!
Спиридон, довольный, приговорил в такт пиле:
— Жрёт себе, жрёт, мелко жуёт, сама не глотает, другим отдаёт…
И, придавив рукой, отвалил недопиленный чурбак.
— Ничуть я не точил, —
