Читаем без скачивания Малышка из трущоб (СИ) - Корр Кристина

– Алиса… – тихо позвал Артём и положил руку поверх моей, но я отдёрнула.

– Отвези меня, – быстро поднялась, пытаясь принять новость и как-то уложить в голове.

– Ты улетаешь? – он быстро кинул деньги на стол и поспешил.

– Конечно! – воскликнула я. – Меня держал только проект. Моя сестра умерла, что мне здесь делать? – истерично усмехнулась я, чувствуя, как всё внутри ноет и разрывается на куски, словно я проглотила морского ежа.

– Только это? – опешил нефтяник.

– Ты, правда, сейчас хочешь обсудить отношения? – вспылила я. Слёзы всё-таки брызнули из глаз, меня сотрясла дрожь. Прадов оказался рядом и прижал к себе.

– Нет! Конечно, нет. Прости, Малышка. Прости, – ласково шептал он, целуя моё лицо. – Скажи, что нужно делать. Я всё сделаю. Всё.

– Помоги собрать вещи и отвези в аэропорт, – бесцветным голосом произнесла я и отстранилась.

– Хорошо, – расстроенно произнёс Артём, но больше ничего говорить не стал.

Нам повезло. Нина оказалась настойчивой и нашла билет с пересадкой на три часа ночи. Утром уже буду в Москве. Я дозвонилась до матери, но ответил Володя – мой отчим. Видимо он приехал к нам на квартиру.

 – Алиса, приезжай скорее. Нужна твоя помощь, один я просто не справлюсь, а мать напилась и ничего не соображает. Я слежу за ней, не могу никуда отойти, а нужно столько сделать… – мужчина тяжело вздыхает. Ему не удаётся скрыть горечь и боль. Он любил Вику и никогда не бросал. Их развод с матерью никак не отразился на его отношении к ребёнку.

– Скоро вылет, – безразлично произнесла, наблюдая, как нефтяник с Ниной упаковывают мою сумку. – Как это произошло?

– Она… Она вскрыла себе вены и оставила записку. Сказала, что больше так не может. Неполноценная жизнь инвалида на инсулине не для неё, – произнёс мужчина и затянулся сигаретой, судя по звукам.

– Опять куришь? – укоризненно произнесла я. Словно всё в порядке, словно всё как раньше, а он ответил так же.

– Прости. Нервничаю.

– Только не пей, следи за матерью, рано утром буду дома. По дороге свяжусь с похоронным бюро, закажу место на кладбище.

– Хорошо, – он пожелал удачи и отключился.

Нина принесла какао и успокоительное. Я не рыдала, не билась в истерике и не причитала, что во всём виновата. Из меня словно выкачали эмоции. Меня занимали исключительно пятна на стене и вопрос: во сколько открывается морг.

Артём всё время сидел рядом. Просто молча: он не лез, не спрашивал, не пытался утешить. Только держал мою руку, словно боится потерять.

До аэропорта ехали молча. Я тупо смотрела в окно, ничего не видя перед собой. Мне стало зябко и немного потряхивало. Артём не на шутку разволновался моим состоянием.

– Ты точно справишься? – в третий раз спросил он, открывая для меня дверь. Я кивнула. – Могу вылететь завтра, вечером буду в Москве… – начал он, но я остановила.

– Осталось две девушки, – попыталась взять сумку, но Артём не дал. Захлопнул, багажник поставил машину на сигнализацию и повел меня за руку к терминалу.

Быстро прошли регистрацию, прощались молча. Я думала о доме, представляла Вику в ванне в красной воде, пятна крови на полу…

– Береги себя, – только произнёс мужчина. Я мысленно поблагодарила его, что не стал просить позвонить, как доберусь, ничего не обещал, а просто отпустит.

Думала, в самолёте получится поспать, но весь полёт я тупо смотрела в окно.

Как она решилась? Можно же было жить нормально. Попробовать. Пусть «неполноценно», но что вообще подразумевается под этим полноценно?

Вике всегда и всего было мало. А если хоть что-то запрещалось, она считала своим долгом попробовать это. А когда заболела, сделала из себя жертву.

Не стоило мне идти у матери на поводу. Если бы я не уехала ничего бы не случилось.

Кого ты обманываешь, Алиса? Не случилось бы сейчас, случилось бы потом…

Самолёт прилетел в шесть тридцать, а возле терминала меня встречал мужчина в черном костюме с табличкой в руках: «Алиса Мельницкая. Я от Артёма». Вряд ли это совпадение.

Я подошла к мужчине, он вежливо поздоровался, представившись водителем Прадова и забрал мой чемодан.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– На эти дни, я в вашем распоряжении, – объявил он. – Артём Германович сказал, вам предстоит много ездить. Вот мой телефон, – мужчина протянул визитку, которую я спрятала в карман джинсов. Москва, несмотря на конец июля, погодой не балует.

Павел, так зовут водителя, помог донести мне вещи до двери, напомнил, чтобы обращалась в любое время и простился.

Замерла перед дверью, собираясь с духом. Ладони вспотели, в голове застучало…

Вставила ключи и открыла дверь, сразу погрузившись в запах перегара и табачного дыма. Оставила вещи в прихожей, сняла обувь и прямиком отправилась в комнату мамы. Злость медленно поднималась в душе.

– Что ты устроила? – сдерживаясь, спросила я, открывая окна. – Во что превратила квартиру? Предстают поминки, придут Викины друзья, знакомые…

Мама поднялась с кресла и, пошатываясь, подошла ко мне: красные глаза опухли от слёз, под ними растеклась туш, сама лохматая и жуткий запах перегара. Женщина вскинула руку и ударила меня.

Я схватилась за щеку, закусив губу. Нет смысла спрашивать «за что» у пьяного человека.

– Это ты виновата! – истерично закричала она. – Ты! Всегда ей всё запрещала, а потом бросила. Уехала в Грецию. Ну, что, вышла замуж?

– Всё в порядке? – в комнату вошёл Володя. Немного помятый, но, по крайней мере, трезвый.

– Да. Я скоро уеду по делам. Не давай матери больше пить, я вылью весь алкоголь и уберусь, а потом поеду в морг: получить свидетельство о смерти, – развернулась и направилась к двери.

Я начала с простого: кухни и прихожей. Сложнее всего было зайти даже не в ванную, в которой никто не убрался, после того, как Вику забрали, а в её комнату, где каждая вещь напоминает о сестре.

Да, я злюсь, чёрт возьми! За то, что бросила мать, которой была нужна. Моя жизнь не станет прежней. Нет больше семьи и вряд ли я смогу жить в э той квартире.

После уборки, я переоделась в костюм и направилась сначала в магазин за платьем и другими вещами для Вики, а потом в морг.

Тяжёлым испытанием было посмотреть на сестру и убедиться, что она действительно мертва. Я пожалела, что рядом нет Артёма…

Вика лежала на холодном столе, бледная с синевой на лице, обескровленными губами… Я не смогла посмотреть на запястья рук: оставила вещи, документы, заключения от экспертов и вышла на улицу. Полчаса я глухо рыдала на лавочке, пока сотрудник морга не вынес «свидетельство о смерти». Я договорилась, что тело для похорон заберём отсюда.

Мне осталось заказать машину, работников, которые понесут гроб и заехать в бюро ритуальных услуг. Павел ничего не спрашивал: он молча выполнял свою работу, и я искренне была благодарна Артёму за заботу.

Через два дня состоялись похороны. Пришли мамины знакомые и много Викиных приятелей. Мы с Володей были одни. Он взял на себя все расходы, а я заблокировала мамин счёт, на котором деньги нефтяника, чтобы ему всё вернуть.

На кладбище было душно, все причитали, мама долго рыдала у гроба. Проститься сестрой, я подошла последней. В душе была пустота, мне больше не хотелось плакать. Не верилось, что всё происходящее правда...

***

На седьмой день мне позвонил Никольский. Я уже и забыла про него, если честно. Он предложил встретиться у него в офисе и обсудить детали сотрудничества. Так же он выразил свои соболезнования. Значит, нефтяник говорил с ним.

Я согласилась, посчитав, что глупо отказываться от мечты. Нельзя ставить на себе крест, как бы сильно не хотелось забиться в угол.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Привела себя в порядок, поймала такси и отправилась в центр. Мать ругает меня, что я не убиваюсь горем, что продолжаю жить. По её мнению, я тоже должна была покончить жизнь самоубийством. Но я, тварь неблагодарная, продолжаю жить, строю планы на будущее и планирую поступать в университет.

Мне безумно жаль сестру и да, я виню себя, больше некого, но не я убила её. Мне предстоит жить дальше, и я не хочу погружаться в горе с головой, оплакивать её кончину, как бы сильно не любила Вику. Это ничего не изменит и не даст. А боль в душе со временем пройдёт…