Читаем без скачивания Молчаливая слушательница - Лин Йоварт

– Это был несчастный случай, Колин. Просто ужасная случайность. Несчастье.

Он повторил сквозь слезы:

– Ужасная случайность. Несчастье.

– И Рут теперь на Небесах.

– Рут на Небесах, – пробормотал Колин с такой печалью, что ей захотелось его обнять.

Так они и сидели. В молчании. Даже малышка в люльке у их ног вела себя тихо.

Без пяти минут четыре Колин встал.

– Мне пора помогать Джорджу доить коров.

– Да, – Гвен кивнула. – Спасибо, Колин.

Глава 55

Джой и Рут

Февраль 1983 года

ХЕНДЕРСОН, Джордж. Сердечный и благородный человек, любивший Бога, свою церковь и общину. Глубокие соболезнования семье. Кеннет Джонс

Теперь, когда Шепард с Вики уехали, в голове проясняется. Я наконец могу разложить мысли по полочкам, но непрерывно думаю о Рут. Похоже, она действительно ушла. Насовсем. Из моих глаз катятся настоящие слезы – в памяти всплывает дождливый субботний день много лет назад, в середине моего последнего года в начальной школе…

Я придерживала калитку куриного загона, увязая резиновыми сапогами в грязи, а мама вкатывала в загон тачку с чертополохом. Вокруг суетились двенадцать Рут.

– Сюда, Рути, сюда, девочки, – кудахтала мама.

– Мама… – Вопрос сорвался с языка сам по себе. – Почему ты их всех зовешь Рут?

Я одиннадцать лет слушала, как она это делает, и только теперь впервые сочла это странным. Так уж устроены дети. Принимают все на веру. До тех пор, пока не вырастают.

Я подумала, что мама меня не расслышала, – она прошла в конец загона и стала раскидывать чертополох голыми руками. Ее рукам ничто не причиняло боли: ни чертополох, ни колючие концы проволоки, втыкаемой в цветы; ни даже жгучий мороз.

Она отправилась в небольшую пристройку, где мы держали сорокачетырехгаллонную бочку с зерном. Я завела вновь:

– Мама, почему ты…

– Я слышала.

Она зачерпнула зерна – многовато; стряхнула лишнее назад. Мы молча наблюдали, как зернышки барабанят по стенкам бочки. Мама вернулась в загон и насыпала зерно на чертополох длинной широкой дугой.

Ответит или нет? Непонятно. Оставалось только ждать.

Повесив черпак, мама уперлась руками в бедра и спросила:

– Ты хочешь знать, почему я всех кур зову Рут?

– Да, скажи, пожалуйста.

Я вдруг почему-то пожалела о своем вопросе.

Она устремила взгляд через бычье пастбище, за пруд, куда-то в серую даль, затем шмыгнула носом.

– Давным-давно у меня… был еще один ребенок.

Мама посмотрела вниз, на пустую тачку, опять шмыгнула носом. Помню, я подумала – хоть бы не простудилась. Мама никогда не болела. Кто будет о нас заботиться, если она заболеет? Или умрет?

– Малышка по имени Рут.

– Еще один ребенок?

Мама облизнула губы.

– Да. Только она умерла.

– Что значит «умерла»?! Как?

Она взялась за ручки тачки.

– Это случилось… до твоего рождения. Несчастный случай. Помочь никто ничем не мог. Ужасная случайность. Несчастье. Рут умерла… – Мама сглотнула. – Еще до рождения. Мертворожденный младенец.

Мне было всего одиннадцать лет, а слова «мертворожденный младенец» звучали как страшный грех. Слова, которые шепнет длинноносая старуха со вздутыми венами на ногах и убогой душой; слова, которые подхватят другие люди и разнесут по сельским дорогам быстрее, чем крысы разносили чуму, – и тогда об ужасном грехе узнают все.

Мамины слова звучат в моей голове по сей день, особенно «до твоего рождения». У меня могла бы быть старшая сестра.

– Я упала, понимаешь. Со ступеней у задних дверей.

По ее щекам стекал дождь, но я ждала, слушала молча. Это я умела.

– Я была беременна, на последних сроках. А если на последних сроках… поскользнуться… невозможно удержаться от падения.

Она посмотрела на меня, я не издала ни звука.

– Об этом всем известно. – Ее голос был не бежевым, как обычно, а светло-голубым. – К счастью, рядом находился твой отец. Прямо за спиной. Иначе умерла бы не только Рут.

Больше ничего говорить не требовалось. Я понимала.

– Он тебя толкнул, да? Потому малышка Рут и умерла?

Маме следовало бы возразить сразу, но она этого не сделала. Затянула с ответом на долгие полсекунды.

– Нет! Нет-нет. Он позвонил доктору, спас мне жизнь. Однако, когда я очнулась в больнице, малышка Рут, ну, она…

– Уже умерла, – закончила я.

В шее, где-то пониже затылка, вспух и лопнул густо-лиловый пузырь ненависти, растекся по телу.

Мама подхватила тачку.

– Это был несчастный случай, Джой. Я поскользнулась, вот и все. Мы должны жить дальше, будто ничего не произошло. – Мама нахмурилась. – Никогда об этом не упоминай. Особенно с отцом. Он очень расстроится. И ни с кем посторонним. Ни с кем.

Я стояла неподвижно, мои холодные пальцы крепко цеплялись за проволочную изгородь, удерживающую в плену всех живых Рут, а мама удалялась, толкая перед собой тачку. Брела прочь по бычьему пастбищу, взмахивала мотыгой, вновь наполняла тачку чертополохом. Перед самым чаем она превратилась в дрожащее пятно, синее с темно-зеленым. Недосягаемое. Временами даже невидимое – когда серый дождь падал под определенным углом.

Я заперла куриный загон и посмотрела на Рут, клюющих чертополох с зерном. Вспомнила десятки Рут, обезглавленных, запеченных и съеденных. Теперь я знала, что была еще одна Рут, первая. Моя сестра. Я ни капли не поверила в «ужасную случайность», в то, что мама поскользнулась и что отец оказался с ней рядом «к счастью».

Однако дурочкой я не была, понимала – надо делать, как сказала мама, и не упоминать о «несчастье».

А как же ненависть, расползающаяся по моим венам?.. Что ж, она никогда не исчезнет, и однажды я заставлю отца страдать за то, что он сделал с Рут.

Я вошла в дом. Убийца моей сестры сидел за столом в ожидании обеденного чая, который предстояло готовить мне, ведь мама копала чертополох. Наполняя чайник, я украдкой глянула на убийцу Рут, и лиловая ненависть расползлась шире.

Я положила два ломтика лимона на тарелку, отнесла ее на стол. Залила кипятком заварочный чайник. Руки дрожали, я уговаривала себя: «Осторожно, осторожно». Отец наблюдал, как всегда. Ждал, чтобы я совершила ошибку.

Даже сосредоточившись на приготовлении чая, я думала о малышке Рут. Какой красивой она была бы, как дарила бы мне подарки на день рождения: книжные закладки или даже книги…

Бедная малышка Рут. У нее не было ни первого дня рождения, ни тем более одиннадцатого, как у меня.

Я долила в чашку молока. Умерший еще до рождения младенец наверняка молочно-белый, мягкий и нежный. Не то что липкие мертвые телята, которых ветеринар вытаскивает из коров веревкой. Они окостенелые, холодные и угловатые. Малышка Рут выглядела прелестной и мягкой, хотя я видела, как тяжело она борется за жизнь внутри нашей мамы: отчаянно пытается добыть еду из пуповины, вдохнуть, спастись от криков и ударов, проникающих в мамин живот. Отчаянно пытается вырастить ручки и ножки, пальчики и ноготки, душу. И в конце концов отказывается от борьбы. В том самом месте, где росла и боролась я, откуда я все-таки вырвалась – к дыханию, к жизни, к грязи и курам, к коровам и дождю, к страху. К книгам. И образам слов, расцветающим в моей голове… Кто же из двоих младенцев в утробе выбрал правильное решение, Рут или Джой? Я никак не могла определиться.

– Ну?! – прорычал отец. – Мне что, весь день ждать?

Я поболтала чайником, начала наливать заварку. Слабая…

– От тебя никакого толку!

Помню, я вращала чайник и рассуждала – как,