Читаем без скачивания Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон - Николай Вирта

— От верноподданных, ваше величество!

— Ступай! — резко сказал Николай. — И, пожалуйста, не попадайтесь вы мне больше на глаза. Все вы! Где-нибудь там, подальше, чтобы я вас не видел!

— Слушаюсь, ваше величество! — забывшись, гаркнул Самопалов и скрылся.

Музыка окончилась.

Николай вспомнил, что министр юстиции ждет его, тяжело поднялся и через террасу ушел домой.

— Ну, какие же вести принесли вы об этих заговорщиках? — спросил Николай Муравьева. — Я читал вчера департаментский доклад и был возмущен.

— Пока существуют правительства, ваше величество, до тех пор будут существовать и антиправительственные партии. Этим я лишь хочу отметить злую закономерность сего прискорбного явления.

Одутловатая физиономия министра казалась намазанной салом; сало поблескивало между реденькими волосинками на верхней губе и между еще более редкими на подбородке. Держался он независимо, не раболепствуя, даже с некоторым превосходством, потому что слыл в сферах незаменимым знатоком по части наивыгоднейшего в каждом отдельном случае толкования законов империи.

— Скажите, как называлась эта партия? В докладе я что-то не уловил, он так бездарно составлен!

— И не могли, ваше величество. Только последние аресты выяснили все. Они называют себя «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса».

— Ах, вот как! Очень любопытно! Вы слышите, Аликс? За освобождение рабочего класса?.. Гм…

Аликс не подняла глаз от книги.

— Ну и что же? Все они, конечно, с револьверами, анархисты, конечно, а?

— Нет, ваше величество, они называют себя, как вы, вероятно, уже читали в докладе, социал-демократами.

Аликс встрепенулась при этих словах.

— Социал-демократы? — с изменившимся лицом переспросила она. — Как? И здесь есть социал-демократы? — Было ясно, что ей стало страшно.

— Так точно, — делая поклон в сторону Аликс, ответил министр. — Завелись и у нас. Германский продукт, — с откровенной ненавистью прибавил он.

Министр не любил императрицу и называл ее в семейном кругу гессенской выскочкой, гордячкой и фурией.

— Как же так? — с волнением переспросила Аликс. — Князь Бисмарк называл их самыми опасными людьми! Он предостерегал от них германского императора! Оказывается, они и здесь есть? — Она недоуменно смотрела на мужа.

— Но они же не бомбисты, ваше величество, — успокоил Николай жену. — Так кто же они? — снова обратился он к министру. — Чего им нужно?

— Пожалуй, они пострашнее бомбистов, ваше величество. Они сторонники преобразования общества на основе социалистических отношений, посредством революции, — холодно излагал министр суть дела. — Они проповедуют, что управлять государством должны те, кто трудится.

— А я? — рассердился Николай. — Разве я не тружусь?

— Они за счастье, гм, всех трудящихся людей, — торопясь все высказать, ответил министр. — Рабочих и мужиков.

Николай пожал плечами.

— Ну, хорошо. А что же они делают? — спросил он, пройдясь из угла в угол.

— Они, ваше величество, беседуют с рабочими и мужиками.

— О чем же?

— О всеобщем счастье в духе социализма…

— Ну и что же еще.? Вы как-то неясно говорите!

— …восстают против притеснений, чинимых хозяевами, и пропагандируют переход власти в руки рабочих.

— Ах, даже так! А царствующий дом?

— Они отрицают царствующие дома, ваше величество.

— Они, что же, убить нас хотят, как моего великого деда? Или как?

— Об этом у них ничего не написано. Вообще они отрицают террор против отдельных личностей. Но они также отрицают и самодержавие.

— И чтобы властвовали мужики и рабочие? — Николай глуховато рассмеялся. — Но что же они в том понимают? Вот у меня был сегодня один мужик. Сер, туп, говорил бог знает что! Рабочие и мужики… Эти социалисты Они их подстрекают на бунт, что ли? Говорите же!

— Да, ваше величество, они подстрекают их на бунт, — сдерживая раздражение, ответил министр.

— И много их у нас… этих… подстрекателей?

— Я думаю, во всей России человек… пятьсот, пожалуй.

Николай весело смеялся, а министр стоял, наклонив голову, чтобы не выдать обуревавших его чувств: при всей преданности идее самодержавия господин министр юстиции полагал, что этот самодержец совершенно непригоден к царствованию в такое смутное время.

Вволю посмеявшись, Николай сказал:

— И эти пятьсот человек выступают против всего государства? Против меня? Против всей армии, против полиции? Но кто же они такие, эти самонадеянные люди?

— Рабочие, ваше величество, из мужиков есть, ну, интеллигенты, конечно… И студенты. Этим тут раздолье…

— Ах, опять студенты? Они тоже против царствующего дома, эти молокососы?

— Да, ваше величество.

— И что же? Что они уже сделали? В чем состоит их деятельность?

— Означенный «Союз борьбы», ваше величество, по сей день выпустил несколько десятков прокламаций.

— Вообще прокламации или подстрекательство? Например, к бомбам?

— Как я уже доложил, ваше величество, они к бомбам непричастны, — с усилием проговорил министр: тон разговора и чудовищное легкомыслие царя убивали его.

— Ах, так!

— Они адресовали прокламации рабочим, поднимая их на стачки и забастовки.

— И рабочие слушались их?

— Двести тысяч рабочих бастовали в Петербурге, ваше величество, поднятые их прокламациями.

— Двести тысяч! — воскликнула Аликс. — Отчего же их раньше не…

— Да, да, я тоже хотел спросить, отчего же их не арестовали?

— К несчастью, ваше величество, учреждения охраны смотрели на социал-демократов как на безопасных болтунов. Между тем учение Маркса распространяется повсюду подобно заразе.

Николай пожелал узнать, кто главарь «марксистских» социалистов.

— Наиспособнейшим и опаснейшим считаем Владимира Ульянова, сына действительного статского советника Ильи Ульянова, инспектора симбирских училищ. — Помедлив, министр прибавил: — Этот Владимир — брат Александра Ульянова, повешенного за устройство покушения на вашего незабвенного родителя.

Николай нахмурился.

— Вот как! Боже мой! Один бомбист, другой того хуже! Кстати! — Николай оживился. — Недавно я получил письмо, пишет жандармский подполковник Филатьев. Он находит, что самое большое зло на земле состоит в том, что некие люди начинают учить других, как им жить. Между тем, — справедливо замечает Филатьев, человек, по-видимому, весьма умный, — людей не надо учить жить, самое великое учение о жизни давно известно — это учение Христа. Он пишет, что при помощи этого учения можно установить, мир и гармонию, помирить рабочих с хозяином, мужика с помещиком, а власть со всеми. Тогда людям незачем будет слушать социалистов и все заживут дружно, хорошо, как завещал нам Христос. В этом что-то есть, а?

— В этом, осмелюсь заметить, ваше величество, кроется пагубная идея Народ должен чувствовать державную силу царя — это самое главное.

— Вот это действительно я упустил! — с видимым сожалением процедил Николай.

— И вообще, ваше величество, полагаю так: чем у жандарма меньше идей, тем лучше.

— Пожалуй… А ему письмо написал, гм, да… Однако… Ульянов, а?! Ужасная семья… Ну и что с ним хотят сделать?

— В административную ссылку, ваше величество, в Сибирь.

— Ну что же! Может быть, поостынет там! Пусть и все эти пятьсот там живут, но в разных, надеюсь, местах?

— Совершенно в разных, ваше величество.

— И чтобы не влияли, чтобы с мужиками не встречались.

— Слушаюсь, ваше величество.

— А Ульянов, он что — запирается на допросах? Страшен собой?

— Внешне, говорят, обыкновеннейшая личность.

— Вот как!

— Но очень начитанный. В камеру потребовал много книг, статистические различные выкладки, земские отчеты, доклады министров. Интересуется, видите ли, народным хозяйством империи, изучает, так сказать, жизнь.

— Так, так. — Николай нервно пощипывал бороду.

— Единомышленники Ульянова предсказывают ему большую будущность.

— Так пресеките эту будущность! — резко сказал Николай. — Пресечь навсегда, — злым тоном добавил он. — Чтобы о нем забыли… чтобы духу его здесь не было…

— Слушаюсь, ваше величество.

— Да, вот еще что: у меня сегодня был мужик из села… Ах да, из села Дворики Тамбовской губернии, Лука Сторожев. Конечно, груб, неотесан, принес какую-то грамоту… Вы не знаете, что это?

— Сторожев? Как же, знаю. Этот мужик, ваше величество, со своей Грамотой побывал в разных местах. И, разумеется, везде получил отказ. Как раз в тяжбе мужиков из Двориков с помещиком замешан Владимир Ульянов.

— Вот каких они находят адвокатов! И, кстати, он мне говорил, будто и его сын…