Читаем без скачивания Ричард Длинные Руки – паладин Господа - Гай Орловский

— Тогда пятки, — разрешил я. — Только не щекочи…

Это было приятно, хоть она все-таки щекотала, нечаянно или намеренно, но заглянул парнишка, сообщил, что стол уже накрыт, благородных гостей ожидают к ужину.

Гендельсона привели к дверям зала почти под руки. Он худеет с каждым днем, я с некоторой долей жалости вспомнил, что сам помирал первые дни в тяжелых рыцарских доспехах и снимал их при каждом удобном случае. Гендельсон не снимает, а с его предыдущим сидячим образом жизни интенданта сейчас для него каждая минута — сплошной кошмар…

— Крепитесь, сэр Гендельсон, — сказал я торжественно, — сейчас наступает битва, в который вы явно сильнее всех рыцарей Зорра!

— Что за битва? — спросил он тупо.

— С ужасным вепрем, — сказал я еще торжественнее, — который наводил ужас… правда, сейчас он уже хорошо прожарен, натыкан чесноком, луком, всякими пряностями, но все-таки вепрь!.. Да и кроме вепря, я думаю, будут всякие звери…

Он фыркнул, негодующе отвернулся. Двери перед нами распахнули, из зала хлынул яркий свет. Пахнуло чистотой и свежестью, как будто вошел в квартиру после капитального евроремонта. Зал средних размеров хорошо освещен, медные светильники красивой чеканки — в виде драконьих голов, дивных цветков и грифоньих пастей торчат из стен через каждые два шага, свет яркий, праздничный. Посреди зала большой стол персон так эдак на двенадцать, добротные тщательно сделанные и отделанные стулья с высокими спинками.

С другой стороны зала распахнулась дверь, вошел Агиляр. Без доспехов он выглядит совсем юношей, в плечах широк, а в поясе узок, могучая грудь и плоский живот, чистое лицо. Улыбнулся широко, зубы один к одному, сказал сочувствующе:

— Вижу на ваших лицах недоумение… Понимаю, на что направлено, потому скажу сразу, не дожидаясь вопросов. Да, заранее простите, а то вы из вашей деликатности не решитесь сразу, будете терзаться всякими думами…

Гендельсон сказал учтиво:

— Ну что вы, сэр Агиляр, как вы можете подумать…

Но в голосе его звучало замешательство, а в глазах стоял вопрос.

Агиляр хохотнул:

— Ну да, не продал ли я душу дьяволу за молодость?.. Нет, мои друзья… позвольте вас называть так. Просто издавна род наш наделен странной особенностью, но я благословляю ее: мы остаемся молодыми до самой смерти… Мне шестьдесят семь лет, скоро господь призовет меня на свой суд. Увы, вечная жизнь никому не дана… расплатой за молодость будет лишь то, что умирать в молодом теле, наверное, очень тягостно… Ну, не будем о грустном! Я ответил на ваш невысказанный вопрос, а теперь посмотрим, что приготовили наши умельцы на кухне…

На лице Гендельсона проступило сильнейшее облегчение. Агиляр посмеивался, он сел во главе стола, нам указал на места рядом. На блюдах уже разложены ломти холодного мяса: копченого, вяленого, жареного, сушеного, как и десяток видов рыбы, овощи, зелень — это все для того, чтобы разжечь аппетит перед главными блюдами, горячим, но мы с Гендельсоном накинулись и на эту холодную закуску так, словно это последнее, что увидим до самого Кернеля.

В комнату вбежала молодая женщина. Я ее сперва принял за подростка: рост средний, сложение — тоже, быстрая, гибкая, железо на голых плечах, короткий плащ развевается сзади, как крылья. Обнажена до пояса, если не считать ремень перевязи через прямое плечо. Длинные темные волосы трепались за спиной, но, подбежав к нам, тряхнула головой, и длинная прядь прикрыла левую грудь. Другая осталась обнаженной, потому я, уставившись на дивной формы выпуклость, если честно, не сразу рассмотрел, что девушка держит в руке. Да, в правой — меч, ржавый по самую рукоять, но в левой…

Я икнул и отложил нож и двузубую вилку. В левой руке красотка цепко держала за густые длинные волосы человеческую голову. С нее все еще срывались темные капли, на полу от двери цепочка черных выпуклых пятен, похожих на бегущих за нею жуков.

Голова принадлежала крупному, судя по размерам, мужчине. Глаза распахнуты в злобном крике, рост оскален. Я зябко повел плечами, зубы, как у волка, нос расплющен, старые шрамы исполосовали лицо, уши остроконечные, волосатые…

— Отец! — вскрикнула она ликующе. — Я все-таки выследила фон Тарога!.. Когда он увидел, что я без отряда, он бросился на меня, вот тогда я и…

Агиляр старался смотреть хмуро, но в глазах была тщательно упрятанная отцовская гордость.

— Ну и как?

Девушка засмеялась:

— И тогда он убил меня… ха-ха!

Ее глаза шарили по мне и Гендельсону, стараясь понять, почему мы не в восторге, не прыгаем, не кричим ликующе, что она герой, убила самого фон Тарога.

Агиляр повернулся к нам:

— Что скажете, дорогие гости?

— Она сильно рисковала, — ответил Гендельсон, он старался не смотреть на ее сиськи, теперь вторая высунула острый красный кончик из густых прядей, — такой огромный мужчина…

Агиляр взглянул с ожиданием на меня, я ответил нехотя:

— Это не совсем то, что я хотел бы видеть за столом.

Девушка негодующе фыркнула, глаза потемнели. Она приподняла голову на уровень моих глаз, и, хотя нас разделял стол, мне показалось, что она хочет швырнуть ее мне в лицо. Я положил вилку и выпрямился, если бросит, то успею перехватить или уклониться. Агиляр сказал строго:

— Шершела!.. Быстро мыться и переодеться! Если успеешь, можешь присоединиться к нам.

Она исчезла, только воздух пошел за нею смерчем, да хлопнули двери. Агиляр покачал головой, глаза гордые, но и встревоженные.

— Она молода, — объяснил он. — Еще не относится к жизни так трепетно, как я, которому осталось не больше трех лет. Да-да, никто из рода Агиляров, а у нас хранятся записи о двухстах только прямых моих предках, не жил больше семидесяти. Правда, три четверти погибали в битвах, но все же… А она целыми сутками носится по лесам, по горам, плавает, как рыба, на бегу ловит зайцев, догоняет оленей… Одно меня только тревожит, чтобы не попала вот так с разбегу в паутину, ибо эти страшные твари плетут свои сети все ближе к нашим угодьям. Вчера только ехал по хорошо протоптанной тропе, а сегодня гляжу — перекрыта паутиной!.. Если идти ночью, не заметишь. И днем можно с разбегу ненароком…

Гендельсон посматривал на меня, я молчал и ел, наконец Гендельсон не утерпел, сказал победно:

— Да это же так просто!.. Вот сэр Ричард убил по дороге аграмаднейшего паука, размером с быка… посмевшего загородить нам прямой путь. Убил простым ножом!.. А потом тем же ножом порезал богомерзкую паутину, отбросил ее во тьму, дабы не застила и другим благочестивым воинам Христа смиренно двигаться по своим богоугодным делам.