Читаем без скачивания Нерядом - Эллин Ти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Простите, конечно, – говорит Горин, – но я тоже не никто. И это вы доводите до слез свою дочь, хотя должны быть для нее поддержкой. Вам не стыдно вообще?
– Кто меня к совести взывает? – спрашивает Ирина высокомерно.
А мне вот сейчас Горину руку пожать захотелось и отстоять его честь перед Ириной наравне с честью нашей дочери.
Потому что какого хрена-то вообще, а? Дочь рыдает, а она добивает ее.
Я понимаю, что у нее травма: дочь уехала от нее, не желая дальше жить вместе. Она бесится, нервничает, ревнует. Но это ни черта не повод вымещать на ней всю злость. Я ее в обиду не дам никому, даже ее родной матери.
– Я, – говорю, останавливаясь позади нее. – Я тебя взываю к совести.
Она оборачивается, осматривает меня с ног до головы, бросает презрительный взгляд на Марину. Только тронь…
Та предусмотрительно сбегает к детям, Дима обнимает Диану, и Марина гладит ее по волосам.
– Ну неужели, – фыркает она, складывая руки на груди, – посмотрите-ка, явление народу. Пока ты там где-то шлялся, наша дочь тут портила себе жизнь, ты в курсе вообще? Я тебе ее оставляла не под таким предлогом!
– Ты мне ее не оставляла, – у меня сжимаются кулаки от злости, одной только фразой она умеет вывести из себя. – Она сама ко мне приехала, потому что взрослый человек. И я не шлялся, так, для справки.
– Да, я вижу, – закатывает глаза и бросает быстрый взгляд на Марину.
– Тебя это совершенно никак не касается. Что за бардак ты устроила в моем доме? И кто тебе дал право оскорблять моих детей?
– Детей? – поднимает она бровь. – Ты что, знаешь этого мальчишку?
– Знаю. Дима – мой птенец. И еще хоть слово…
– О боже! – Ирина закрывает глаза и сжимает пальцами виски. – Он еще и чертов хоккеист! Так, всё! Мне надоел этот цирк, – взмахивает она руками. – Диана, собирайся! Мы едем домой.
Мышка начинает плакать сильнее прежнего, и мои нервы не выдерживают этого бреда.
Лучшее утро в жизни превращается в какой-то кошмар, и я впервые в жизни не сдерживаюсь и проявляю грубую силу к женщине. Хватаю ее за руку и веду так в гостиную, усаживаю на диван и нависаю сверху. Слабость с моей стороны, знаю, но я тоже не робот.
– Диана дома, – говорю ей сразу, – и она никуда не поедет с тобой, ты меня поняла? Особенно после того, что ты тут устроила.
– Я устроила? – она реально не догоняет. – Я пришла выпить с дочерью кофе, а тут такое! Она в одной пижаме, этот непонятный в одних штанах, заспанные! Неясно, чем тут занимались всю ночь, тебя нет, присмотра никакого! Она и так себе всю жизнь решила испортить, так еще и залететь в восемнадцать захотела? Чтобы страдать потом до конца жизни?
– В штанах – не без, – стараюсь успокоиться и сразу защищаю Горина. – Чем занимались – нас с тобой не касается, их личное дело. И дочь наша ничего себе не портила. Она выбрала то, что ей по душе, это называется осознанный выбор. И что ты имеешь против беременности в восемнадцать? Напомню, что именно в таком возрасте у нас появилась Дианка.
– Поэтому я и против, – выдает она, и сердце в моей груди падает в пятки, – потому что знаю, что будет жалеть всю жизнь и страдать! Ничего не добьется в жизни, не реа…
– Вон пошла отсюда, – рычу, психую, зубы скрипят, нервы натянуты как канаты и трещат, грозясь порваться.
– Что?! – задыхается от возмущения.
– Я сказал, пошла вон из нашего дома. И если ты не исправишься, если ты не поймешь, как ведешь себя по отношению к нашей дочери, и если не прекратишь нести это дерьмо, я клянусь, что сделаю все, чтобы ты знать не знала, где нас искать. И увидитесь вы только при условии, что она сама этого захочет. Но что-то мне подсказывает, что желания у нее особо не будет. Вон! Отсюда!
В ее глазах блестят слезы, но слабость она никогда не показывает. Гордо вздергивает подбородок и уходит, громко хлопая дверью.
Пиздец…
Если бы курил, сейчас улетела бы целая пачка. Меня трясет от нервов. И от осознания того, что моя дочь все это слышала.
Какого черта вообще… Как так можно?!
Дышу. Стараюсь дышать. Мои нервы сейчас не вовремя, потом попсихую.
Возвращаюсь на кухню. Горин обнимает Дианку за плечи, в футболке, к слову сказать, а Марина колдует над чаем у шкафчиков. Мышка вся в слезах и громко всхлипывает, довели…
– Горин… – обращаюсь к нему, но меня вдруг перебивает Диана.
– Па, у нас не было ничего, честное слово, не ругай его только, я не знаю, что там мама себе придумала!
– Да сиди ты, господи, – закатываю глаза. – Защитница, вся в отца. Спасибо, Горин, что заступился за дочь.
– Никак иначе, Виктор Палыч.
Вот, с одной стороны, треснуть бы его, что с дочерью моей в одних только штанах спал, а с другой – руку пожать надо бы. Ограничиваюсь кивком и словами благодарности. Хватит с него.
– Все, ситуацию забыли и отпустили. Ничего не было, усекли? Приснилось всем. Завтракать и собираться на работу, всё.
Все кивают. Никто не хочет обсуждать, потому что лишнее внимание сделает больно моей дочери. А за ее боль я готов убивать.
Поэтому мы тихо завтракаем, обсуждая предстоящую тренировку, завтрашнюю игру и первый день дочери у нас в «Фениксе».
Странная компания у нас, конечно, учитывая все родственные и уже не только родственные связи. Но жизнь в целом странная штука. Поэтому… прорвемся. Главное – вместе.
Глава 27
Диана
Дима… Ворвался Горин в мою жизнь с ноги и остался в ней, хотя я вообще такого не планировала. И выгонять его теперь не хочется совсем, а только кошкой ласковой на его груди греться.
Что-то между нами происходит, но я совсем не понимаю что. Качели какие-то… То смешно с ним до коликов в животе, то творит что-то такое, что меня обижает. Потом извиняется, слова всякие красивые говорит.
Вот вчера. Полез целоваться, обнимал, я в ужасе была, потому что думала, что он такой же как все и ничего другого, кроме как залезть под юбку, ему не нужно. Обжигалась я уже
