Читаем без скачивания Солдаты невидимых сражений - Михаил Козаков

— Когда?

— До войны еще.

— В каком же это было году?

— В сороковом.

— Кто тогда был начальником милиции?

— Забыл, — еле выговорил Сурский и разразился сухим исступленным кашлем, которому, казалось, не будет конца. — Христа ради, ради всего святого, дайте мне стакан водки!

— Вы больны, вам нельзя пить…

— Черт с ним, все равно…

— Вы лжете, выдавая себя за лесника, за Сурского и за члена партии, помогавшего партизанам. Кацко расстрелян немцами. Это он до войны был здесь начальником милиции. Как вы, лесник, не знали начальника милиции? Вам нечего сказать на это? Хорошо. Тогда, может быть, расскажете, как вас принимали в члены ВКП(б)?

— Как всех, — последовал ответ.

— Как же? Расскажите по порядку, какие вы заполняли документы, куда вас вызывали для беседы, для решения вопроса о приеме в партию, где и у кого вы получали партийный документ?

— Много воды утекло с двадцать восьмого года, всего не припомнишь, — сказал Сурский после некоторой паузы. — С годами память начинает часто подводить…

— Вы сразу получили партийный билет или до этого вам давали другой документ?

— Да, мне сразу вручили этот партийный билет.

— Что вам известно о кандидатском стаже в нашей партии?

— Я очень утомлен и потому, наверное, плохо соображаю.

— Попрошу ответить еще на один вопрос: из какого расчета вы платили членские взносы по двадцать два рубля в месяц и всегда ли вам в билете ставили такой штамп «уплачено»?

Сурский не ответил и на этот вопрос. Он еще раз сослался на усталость и попросил сделать перерыв.

— Почему вы уже не просите освободить вас? — спросил Набатов.

Тот развел руками и молча смотрел в глаза Набатова с невинным выражением.

— Прошу ответить, — настаивал Набатов, — как вы платили членские взносы?

— Знаете… Я преклоняюсь перед вами, перед вашей проницательностью и убийственной логикой. Я хотел вам выложить всю душу после отдыха или после стакана водки…

Но видя, что Набатов не намерен предложить ни того ни другого, задержанный рассказал, что он родился на Украине, служил в царской армии поручиком, с частями Деникина воевал против Красной Армии, потом был в Польше, Румынии, в Турции, перебивался, как эмигрант, с хлеба на воду и во всех бедах винил новую Россию. Чем чаще упоминалось о ней в зарубежной прессе, тем больше злобы накапливалось у эмигрантов. Он не скрывал, что ненавидел Советский Союз, и был готов бороться против него, но потом как-то все изменилось. Захотелось вернуться на родину. Это желание осуществилось только во время войны, когда немцы оккупировали Украину. Однако жить в родных краях этому бродяге-эмигранту пришлось недолго, так как фашистских захватчиков выгнали, и оставаться дома было нельзя. Он пошел вновь блуждать по свету. Сколько-то жил в одном селе, в другом, а затем в доме лесника, где и был задержан.

— Почему же вы не эвакуировались с немцами? — спросил Набатов.

— Когда они отступали, я был мертвецки пьян…

Набатова передернуло, но он ничего не возразил, только улыбнулся. Зная повадки врага, он критически относился к показаниям, взвешивал, анализировал.

Где-то недалеко разорвались снаряды. На артиллерийский налет противника ответили наши батареи. С потолка и со стен землянки сыпалась земля, мигала керосиновая лампа. Набатов взглянул на задержанного, и ему показалось, что в полумраке сидит не ничтожный алкоголик, а какой-то злой дух с искрящимися, как у дикой кошки, глазами и перекошенным от злорадства ртом, который вот-вот захохочет.

Но задержанному было не до смеха. Он но мог оценить, какое впечатление произвел его рассказ на Набатова, и ожидал, о чем еще спросит капитан.

— Значит, вы не тот, за кого себя выдавали? — спросил Набатов.

— Как видите.

— В таком случае назовите свою настоящую фамилию.

— Тогда мне пришлось бы многое объяснять вам. Уверяю вас, я ничего не буду скрывать, сделайте перерыв.

— Где вы взяли партийный билет, паспорт и эти рецепты на имя Сурского?

— Вы сомневаетесь в правдивости моих показаний? Это вполне естественно. Ваше положение обязывает к этому. Но прошу поверить, что я покаялся не для того, чтобы заслужить снисхождение. Нет, мне оно не нужно. Я для новой России делал только плохое и за это приму любое наказание. Я для вас враг, хотя и раскаявшийся в последнюю минуту, понявший ошибку целой жизни своей. Поздно, правда, но такова судьба. Я буду доволен тем, что умру с чистым сердцем русского.

— Где же все-таки вы взяли документы?

— В домике лесника Сурского, — последовал ответ, который чуть не вывел Набатова из обычного равновесия.

Сдерживая себя, он спросил:

— Вы будете отвечать на мои вопросы?

— Я отвечаю.

— Вы лжете.

— А что я должен делать? Я столько врал за свою жизнь и мне столько врали, что теперь… Допрашивайте меня! — вдруг повысил он голос, как бы испугавшись своей откровенности.

— Говорите.

— Вы чиновник ГПУ или классная дама? Бейте меня, пытайте раскаленным железом…

— Дальше, — спокойно заметил Набатов.

— Я готовился к пыткам, к смерти. — Но тут же он стал просить прощения: — Сказывается сила пропаганды, которую нам преподносили немцы лошадиными дозами… Прошу извинить… Не откажите папиросу!

Так продолжалась борьба между этими столь различными людьми, в ходе которой Набатов припомнил показания ранее разоблаченных им агентов немецкой разведки, выходцев из эмигрантского националистического болота, Голубовского, Сахно, Грицко. Почему-то вспомнил красноармейца Кубинова с червяком. «Червь… скорпион… клещ…» — стучало в усталой голове. Затем он несколько раз мысленно повторил слово «клещ». «Да, это «Клещ», сомнений быть не может, — думал он и хотел уже крикнуть: «Ты же, поганая тварь, «Клещ» — предатель и махровый шпион». Но возгласа не последовало. Набатов знал, что такой преступник как «Клещ», мог ответить на это «да», но засмеяться и больше не сказать ни слова.

— Почему же вы не хотите назвать свою фамилию и объяснить, где взяли эти документы? — вернулся Набатов к старому вопросу.

— Разве вам интересно бить лежачего? Вы меня сразили, я лежу на обеих лопатках. Я начал говорить, и мне предстоит очень многое сказать. Я скажу все, но не заставляйте меня делать это сегодня. Вы же хорошо знаете психологию преступника. Если он не захочет говорить — не требуй, не угрожай: не поможет. Но когда он скажет — выложит все. Он расскажет о преступлениях, которые совершил бог весть когда и в которых никто бы его не заподозрил. Что заставляет преступника расстегивать все пуговицы своей души? Не скрою, вы меня заставили говорить не логикой, не фактами, умело вами использованными. Для преступника логика — пустяк. Вы подкупили меня своей убежденностью и мужественной выдержкой. Извините, я не такой встречи ожидал, я думал, что вы будете пытать.