Читаем без скачивания Грехи дома Борджа - Сара Бауэр

Моя армия встретила меня возле Фано. Я послал вперед гонца с приказом моим кондотьерам, чтобы они вывели население из города. Таким образом, я мог разместить там свои войска. Видела бы ты их лица, когда я приехал, дорогая сестра. Каждое воплощало панику и было бледнее смерти, которая их вскорости ожидала, и, несмотря на холод, покрыто испариной. Паоло Орсини даже говорить не мог, только издавал какие-то звуки, вроде попугая, зато Вителоццо держался молодцом. Сифилис так сильно подорвал его здоровье, что он уже не мог самостоятельно сидеть в седле. Когда я его увидел, на нем был зеленый плащ, в нем он выглядел совсем больным. Что касается меня, то я был воплощением обаяния. Для начала расцеловался со всеми; и если теперь, выводя эти строки, я облизываю губы, то представляю, будто ощущаю вкус соли – вкус их страха, и, Бог свидетель, как это сладостно.

Когда мы въехали в город, единственные ворота за нами закрылись, оставив их войска снаружи, а мои – внутри. Я позволил им сопроводить меня в дом, заранее выбранный Микелотто, где был накрыт стол в комнате, идеально подходящей для своей цели, расположенной на верхнем этаже, с одной дверью и зарешеченными окнами. Своего рода тайная вечеря. Но я вижу, как ты качаешь головой и щелкаешь языком, не одобряя подобное святотатство, поэтому не стану проводить дальнейших аналогий.

Я немного побеседовал с моими гостями, внушая им всякую чушь о том, что полагаюсь на них целиком, тем более теперь, когда король Людовик отозвал свои войска, и как я рад этому обстоятельству, поскольку они самые верные и храбрые военачальники, каких только можно отыскать по эту сторону Альп. Оливеротто да Фермо даже расхохотался, а Вителоццо выпил немного вина, хотя я опасался, как бы его не вырвало.

Вскоре я вышел под предлогом зова природы, и Микелотто закрыл за мной дверь на засовы. Я услышал крики, скрип передвигаемой мебели, грохот сброшенной на пол посуды. Оливеротто и Вителоццо, после того как во всех подробностях сообщили о заговоре моему внимательному Микелотто, на следующее же утро были казнены посредством гарроты [34] , и до последней минуты каждый обвинял другого в нерыцарском поведении и призывал нашего Святого Отца отпустить ему грехи. Троих Орсини я отослал в Рим. Скоро я и сам вернусь туда. Я позволил своим воинам разгуляться в Сенигаллии, и это место очень быстро стало непригодным для проживания. Карнавал теперь станет для меня еще более радостным событием от мысли, что те трое сыновей шлюх заперты в Сант-Анджело и ожидают, какую судьбу им готовит наш досточтимый отец, чтобы наконец отомстить за убийство Хуана.

Как видишь, дорогая сестрица, когда выпадает случай, я знаю, как им воспользоваться. Наш брат может теперь лежать спокойно, а я, надеюсь, все-таки доказал, что являюсь достойным преемником его титула гонфалоньера церкви. Я лишь сожалею о Вителоццо. В свое время он был лучшим канониром Италии.

Твой брат, который любит тебя, как себя, Сесар

Мои глаза пожирали знакомый летящий почерк, который менялся от разборчивого до хаотичного, когда мысли опережали перо. Я читала эти строки, и внутри у меня вновь трепетали бабочки. Позволив мне целиком прочитать письмо, донна Лукреция тем самым приняла меня в свое семейство. Заметив, что я прижимаю свободную руку к животу, она поинтересовалась, хорошо ли я себя чувствую.

– Мне немного не по себе, мадонна. Столько волнений с самого утра.

– Подойди ближе. – Я шагнула вперед, а она прикоснулась ладонью к моему животу и тихо вскрикнула от восторга. – Это наш малыш, Виоланта. Танцует в честь своего умного папы.

Казалось, бабочки поднялись облаком под самое горло. Вот теперь, когда не осталось сомнений, что ребенок не выдумка, он растет сильным, мадонна обязательно все расскажет брату. И он вскоре примчится, чтобы заявить свои отцовские права.

– Мне кажется, фортуна начинает снова нам улыбаться. Наконец-то, – сказала мадонна.

Глава 2 Феррара, январь 1503

Неужели моя жизнь подошла к концу? Так скоро?

Видимо, у фортуны не было выбора, как улыбнуться нам, когда Чезаре вывернул ей руку за спину, но даже если улыбалась она неискренне, результат был тот же. Через несколько дней после получения известия о «прекрасном обмане» Чезаре герцог Эрколе смилостивился и отдал последние деньги из приданого мадонны. Это означало, что мой брак с сиром Таддео может состояться, а также исчезла необходимость скрывать беременность. Я могла снять корсет, чтобы моему ребенку больше не пришлось выплясывать в клетке из вареной кожи и деревянных планок.

Однако гораздо более серьезный повод порадоваться дала мне Анджела. Она была счастлива от уверенности, что герцог теперь согласится на ее брак с Джулио. Это было последнее лекарство, необходимое ей для полного выздоровления после лихорадки минувшим летом, щеки ее опять разрумянились, а взгляд наполнился прежним озорством. Возобновились ее ночные исчезновения, и на этот раз я знала точно, что отправляется она не в кардинальскую постель.

Не имея возможности заснуть из-за ребенка, который ночью был столь же активен, как и его отец, я часто лежала и размышляла в зимней темноте, усугублявшейся из-за того, что было не слышно дыхания Анджелы и шелеста простыней, когда она переворачивалась во сне. Куда она пошла? В дом Джулио или они встречаются где-то в замке? Мне нравилось представлять, как она пробирается потихоньку на свидание, в маске, бесшумно ступая по снегу в паттенах, в сопровождении лишь мальчишки-факельщика, и на пустых улицах скользят их длинные синие тени. Перед моим мысленным взором возникала картина, как Джулио обнимает ее в темном вестибюле, ведет по лестнице в полной тишине, а она прижимается к нему всем своим прелестным телом и восторженно вздыхает, ведь именно это она искала всю свою жизнь, и вот теперь нашла.

Понтифик написал дочери, что Чезаре проведет карнавал в Риме, где, как он весело предполагал, «тот наделает множество глупостей и пустит на ветер несколько тысяч дукатов».

– Если отец так спокойно воспринимает пустую трату денег, значит, Чезаре действительно совершил невозможное, – пошутила мадонна, прочитав нам отрывок, когда мы украшали маски золотой проволокой и павлиньими перьями, украденными из сада герцога Эрколе.

Чезаре, продолжил Святой Отец, собирается подарить город Камерино своему маленькому брату, Джованни. Услышав это, я начала гадать, какой подарок он сделает нашему ребенку. Вероятно, Урбино. Было бы хорошо.

Вскоре нас собиралась почтить своим визитом донна Изабелла, сообщившая, что ей доставит огромное удовольствие провести карнавал со своей дорогой невесткой и отпраздновать вместе такую большую семейную удачу. Донна Изабелла уже отослала своему благородному родственнику, герцогу Валентино, сто карнавальных масок, двадцать из которых сделаны из золота, украшены жемчугом и драгоценными камнями, двадцать – из серебра, а остальные из тончайшего шелка и бархата. «После испытаний и тревог, которые вам пришлось пережить, – написала она ему, – найдите время развлечься». Чезаре ответил мадонне, что он в восторге от масок, одна из них была украшена завитыми усами из конского волоса, тюрбаном из золотой ткани и напомнила ему принца Джема.

Он писал ей, как всегда, почти каждый день. Иногда я задавалась вопросом, сколько телячьих шкур, чернильных орешков и склянок с аравийской камедью потрачено за эти годы на их отношения, которые, как мне казалось, только крепли от чернил и пергамента. Однажды утром, незадолго до праздника святого Валентина, когда она меня позвала и я застала ее за бюро со сложенным пергаментом в руке, то решила, что наконец она написала письмо Чезаре, рассказала ему о ребенке и пожелала показать мне до отправки.

– Как ты? – поинтересовалась она и потерла глаза.

Февральский свет, проникавший из глубокого окна, был неярок, его приглушали низкие облака и грязный снег, а лампы в комнате не горели. Письмо, наверное, далось ей с трудом.

– Благодарю, мадонна. Ребенок растет и проявляет большую подвижность.

Она улыбнулась, но взгляд ее скользнул куда-то в сторону, и я сразу поняла, что донна Лукреция меня не слушает.

– Я тебя выделяю, не так ли? – спросила она.

– Да, мадонна. – Я удивилась и уставилась на письмо в ее руке, жалея, что не способна разглядеть сквозь плотную кремовую поверхность пергамента слова, заключенные внутри.

– И ты отвечаешь мне верностью.

– Разумеется, мадонна.

– Я выбрала тебя, потому что теперь между нами особые отношения.

– Для чего выбрали, мадонна?

Вероятно, я поспешила со своим вопросом. Меня раздражала медлительность мадонны, с которой она подходила к сути вопроса, к тому же, судя по ее манере говорить, письмо в руке не имело ничего общего ни с Чезаре, ни со мной, ни с нашим ребенком. Лишь теперь я обратила внимание, что письмо осталось без печати. Если бы оно предназначалось Чезаре, то мадонна собственноручно запечатала бы его.