Читаем без скачивания Грехи дома Борджа - Сара Бауэр

– Бембо и мадонна?

– Конечно. Ничего удивительного. После вечера у Строцци она твердит о его красивых губах и прекрасных скругленных гласных. Не будь ты так поглощена собственными делами, ты заметила бы.

Кто бы говорил, подумала я. Вот уже несколько недель Анджела ни одной ночи не провела в собственной постели.

– Если бы ты иногда сюда заглядывала, мы могли бы с тобой все обсудить.

– Виоланта, – она присела на пятки и уставилась на меня своими большими серыми глазами, – если бы Чезаре находился здесь, жил во дворце один и хотел бы тебя видеть, сколько ночей ты спала бы в этой комнате? Что происходит с влюбленными, почему они все считают, что такое может быть только с ними? Дорогая, я все понимаю, но я не кудахчу по поводу твоих страданий, поэтому не лишай меня моего удовольствия.

– Прости. Просто меня мучает неизвестность. Я все время жду. Родов. Когда она скажет Чезаре, чтобы все было в открытую. Все знают, что это ребенок Чезаре, однако делают вид, что он от Таддео, а нам с ним приходится подыгрывать, будто мы не сумели оторваться друг от друга до свадьбы. А когда она будет? Он даже не согласен объявить о помолвке, пока не узнает, что именно Чезаре намерен сделать для ребенка и какая ему от этого будет польза.

– Ей давно следовало обо всем рассказать брату.

– Можешь с ней поговорить?

– Только не об этом. Никто не смеет говорить с одним из них о другом. Ты ведь их знаешь. Они играют по собственным правилам.

– Ненавижу вашу семейку. То вы расточаете улыбки направо и налево, то вдруг в следующую минуту лезете на стенку и уже никто вам не хорош.

– А разве в других семьях по-иному?

– Откуда мне знать? Я была частью сделки, которую провернул отец, чтобы помочь твоему дяде Родриго купить ключи святого Петра.

– А тебе не приходило в голову, что Лукреция, я и даже Чезаре тоже часть данной сделки? Хотя, вероятно, после успеха в Сенигаллии Чезаре пользуется достаточным кредитом, чтобы самому за все расплачиваться. – Мы помолчали, каждая думала о своем, потом Анджела добавила: – Пошли, не будем больше спорить. Если хочешь и впредь пользоваться благосклонностью Лукреции, тебе следует доставить это письмо, иначе, несмотря ни на какого ребенка, тебя изгонят в Оккьобелло, где даже не с кем поговорить, разве что с призовой щукой сира Таддео.

– Фидельма видела, как я брала письмо. Пришлось принести его сюда и припрятать до лучших времен.

– Отдай его мне. У хозяйки есть футляр с двойным дном для драгоценностей. Мы пользовались им и раньше.

– Раньше? – Я изумилась. Донна Лукреция почему-то не производила впечатления изменчивого сердца – видимо, хорошая актриса. Не иначе.

– У Лукреции всегда были любовники, глупая ты гусыня. Я лишь удивлена, что на сей раз она затянула с выбором. Так долго она еще никому не хранила верность, если не считать бедняги Бишелье.

Через неделю из Мантуи приехала донна Изабелла, ввергнув наш дом в хаос, сравнимый с подготовкой к карнавалу. Донна Изабелла со своей свитой заняла покои герцога Эрколе в старом дворце, сам герцог переехал в комнаты дона Альфонсо, а тот перебрался в охотничий домик в Барко, принадлежащий Ипполито, который находился в Риме. Вместе с Чезаре, наверное.

Если не считать старую испанскую дуэнью, приставленную к донне Изабелле еще в детстве, проведенном в замке Эстенсе, никто из челяди, привезенной из Мантуи, не знал, где что находится. Слуги постоянно терялись. Если донна Изабелла просила горячей воды, то та успевала остыть за то время, пока исполняли поручение. Если просила засахаренных лимонов, то скорее всего получала писчую бумагу, принесенную какой-нибудь ошалевшей горничной, опасавшейся вернуться с пустыми руками. Никто не замечал моих скрытных отлучек к бане, чтобы встретиться с Эрколе Строцци под иудиным деревом.

Что бы там ни писал Бембо в своих письмах мадонне, она, видимо, оставалась довольна. Я еще ни разу не видела ее такой веселой, по-девчоночьи юной, хотя Анджела утверждала, что наконец она стала собой после возвращения из добровольной ссылки в Непи и обручения с доном Альфонсо. Ее энергия казалась неистощимой. В этом году донна Лукреция не только наблюдала с балкона над дворцовыми воротами за Битвой Яиц, но сама спустилась в толпу, в плаще и маске, и присоединилась к веселью. У нее появилась привычка рано вставать и отправляться на охоту с мужчинами, выезжать верхом среди своих гончих и сокольничих, когда утренний туман еще цеплялся за деревья и воздух благоухал ароматами. Каждый вечер мадонна придумывала развлечения для донны Изабеллы. Устраивала испанские танцы с кастаньетами и тамбуринами, в которых она и Анджела являлись главными исполнителями: они встряхивали длинными распущенными волосами и отбивали дробь каблучками не хуже цыганок.

Донне Изабелле хватало живости лишь на то, чтобы быть зрителем всех этих событий. Верхом она ездила неважно, да и для танцев была тяжеловата. И даже если герцогиня Феррары не возражала, когда в ее плащ летели яйца, а сапожки из тонкой замши оказывались заляпаны грязью и конским навозом, маркизе Мантуи следовало помнить о своей чести. Я составляла ей компанию, когда она не проводила время с отцом и не наносила визитов в дома своих феррарских друзей. Она бесконечно говорила о помолвке своего сына Федериго с дочерью Чезаре, Луизой. Хотя, наверное, опасалась, что после успехов в Сенигаллии у Чезаре могут возникнуть иные мысли по поводу Луизы. Не знаю, догадывалась ли она, что он отец и моего ребенка. С донной Изабеллой было непросто: выделить главное из ее потока речи – все равно что искать брод в бурной реке. Она могла рассуждать о балансе сил Испании и Франции, в следующую секунду переключиться на аллегорию в живописи и тут же прочитать мне наставление, как лучше поставить себя в доме сира Таддео после замужества, заодно поговорить о последней миланской моде – и все это не переводя дыхания.

Утром, когда я сопровождала донну Изабеллу на прогулке в розарии, высаженном еще ее матерью, а теперь переданным заботам донны Лукреции, она прервала на середине свою тираду о тле, чтобы узнать у меня, что случилось с черной рабыней.

– Какой черной рабыней? – спросила я, хотя поняла, о ком речь.

– Той самой, разумеется, что твоя хозяйка привезла из Рима. Не могла же она продать ее или обменять на эту. – Она махнула рукой за спину, где плелась с целым ворохом ковриков костлявая желтолицая далматинка. – Однажды Лукреция призналась мне, что очень привязана к девушке. Кажется, это был подарок ее последнего мужа.

А я об этом раньше не знала.

– Увы, она умерла, – ответила я, надеясь, что донна Изабелла не станет расспрашивать подробности.

– Какая жалость. У нее была удивительная внешность, такой густой, сияющий черный цвет. Я собиралась просить Лукрецию, чтобы она одолжила мне девчонку позировать для образа служанки в «Юдифи с головой Олоферна», которую я заказала у Скварчоне [36] .

– Мне очень жаль, мадонна. – Ее голос пронзил мне голову, как проволокой, от уха до уха. Захотелось спросить, какая разница, в чем ты видишь различие между еврейкой и чернокожей? Что это за ложная иерархия, по которой ты считаешь Юдифь равной себе, великой женщиной, с собачками, рабынями и головой возлюбленного в шелковой сумочке?

– Неважно. Подобное случается очень часто. На вид все они крепкие, а потом вдруг погибают от пустякового насморка. Все это доказывает, что мы высшая раса. А теперь скажи, кто в этом году победит в Баталии?

– Мадонна утверждает, что феррарцы. Дон Альфонсо станет представлять папские силы.

– А, ну это простая любезность. Но вот кто победит?

– Та сторона, чьи матери отправятся на рынок пораньше, мадонна, и закупят самые большие овощи.

Баталия – невероятно забавный обычай: две команды детей собирались возле монастыря и сражались, стреляя из рогаток фруктами и овощами. Традиция соблюдалась в память о древней победе рода Эсте над папской армией. Для донны Лукреции побывать на поле битвы считалось делом чести, чтобы люди видели: теперь она тоже одна из Эсте и болеет за Феррару, а не за Рим.

Мы прошли пешком короткое расстояние от замка, донна Лукреция с доном Альфонсо, рука об руку, возглавляли наше шествие, сзади следовали слуги со стульями, накидками, жаровнями и двумя сундуками призов для победителей и занявших второе место. Теперь, когда наследник герцогства женился на дочери Папы Римского, побежденных быть не могло. Дон Джулио, в маске Спавента, с черными страусовыми перьями, покачивавшимися над светлой головой, шел рядом с Анджелой в обличье Колумбины.

– Жаль, вы не видели масок, которые я отослала дорогому Чезаре, – заметила донна Изабелла скорее сиру Таддео, чем мне, поскольку я уже несколько раз выслушивала их подробнейшее описание. – В особенности золотые и серебряные. Молодой мастер, изготовивший их по моему заказу, просто чудо, удивительная находка. Он прекрасно меня понимает, когда я говорю, что все искусство должно выражать красоту. – Голос ее звучал глухо под маской из черного бархата с горностаевыми хвостиками, бившими по толстым щекам при каждом шаге.