Читаем без скачивания Будни и праздники императорского двора - Леонид Выскочков

Дипломатические представители, находившиеся в Санкт-Петербурге (не только послы, но и сотрудники посольств), были непременными участниками всех представительных придворных и великосветских «тусовок». Известно, что А. С. Пушкин поздравил с новым, 1830 году послов: австрийского – Шарля Фикельмона, французского – Мортемара (с секретарем посольства Лагрене), английского – Хейтсбериа, неаполитанского – графа де Лудольфа, испанского – де ла Кадену. После кончины поэта на его панихиде присутствовал весь дипломатический корпус, за исключением ненавистника либералов прусского посла и двух посланников, которые были больны [628] .

Дипломатические церемонии: аудиенции для дипломатов

Приемы послов и посланников были важной составляющей этикета жизни императорского двора. Эти встречи происходили во время приема чрезвычайных посольств, вступления на престол, в различные праздники и траурные дни. Наиболее торжественные приемы происходили в Большом тронном (Георгиевском) зале, торжественно и строго оформленном по проектам Дж. Кваренги. В зале находился чеканный трон с подножной скамейкой. До Павла I включительно на этот трон садились, но, начиная с Александра I, императоры только вставали рядом с троном во время приема послов. Более камерные приемы, например по случаю Нового года, часто проходили в Петровском зале Зимнего дворца, задуманном в качестве мемориального, посвященного императору Петру I [629] .

Иногда послов приглашали на представления в небольшой зал Эрмитажного театра, как правило, без жен, хотя были и исключения. Так, Долли Фикельмон заметила в дневнике 16 февраля 1830 г.: «Забыла упомянуть, что впервые, в порядке исключения, 9-го февраля жены послов были приглашены на представление в Эрмитаж. Не знаю, чему обязана такой честью» [630] . В то же время на обед к К. В. Нессельроде жен приглашали, но это было сомнительное удовольствие для них. Та же Долли Фикельмон заметила в записи от 27 февраля 1830 г.: «Большой дипломатический обед у графа Нессельроде. А это весьма обременительная честь для жен дипломатов!» [631]

Особенно обильным на ответственные дипломатические приемы оказались 1829–1830 гг., последовавшие за победоносными для русского оружия войнами: русско-персидской 1826–1828 гг. и русско-турецкой 1828–1829 гг. Чрезвычайные посольства иногда возглавлялись Высочайшими особами, например принцами. Два наиболее ярких из таких посольств остались в детской памяти великой княжны Ольги Николаевны. На страницах воспоминаний «Сон юности» она пишет: «В рассказах из детских лет остается мало места для политики. Однако два обстоятельства я все же должна упомянуть. Одно из них – визит шведского наследника, сына Бернадота, в июле 1830 г. Это считалось событием, оттого что с 1796 г. ни один шведский принц не посещал нашего двора после того, как разошлась свадьба между Густавом Адольфом IV (тогда наследным принцем; королем в 1792–1809 гг. – А. В.) и Великой княжной Александрой Павловной. Второе – визит персидского посольства» [632] .

Хронологически визит персидского принца (до 1935 г. Персией назывался Иран) предшествовал визиту шведского принца Оскара, а между ними был также важный визит Халила-паши, возглавлявшего турецкое посольство. Как известно, 11 февраля 1829 г. в Тегеране антирусская придворная группа организовала погром русской дипломатической миссии. Члены посольства, включая российского полномочного министра («вазир-мухта-ра») А. С. Грибоедова, были растерзаны толпой. Это событие поставило русско-персидские отношения на грань третьей войны с Персией в тот момент, когда близился переломный момент в войне с Турцией. Успехи русских войск в войне с Турцией вскоре заставили Фетх Али-шаха принести извинения.

Петербург не соглашался принять извинения шаха из рук простого посла. Граф И. Ф. Паскевич-Эриванский (женатый на двоюродной сестре А. С. Грибоедова) настаивал на приезде в Россию одного из сыновей или внуков шаха. С извинительным визитом в Санкт-Петербург направилась персидская делегация, которую возглавил сын наместника персидского Азербайджана Аббас-Мирзы (старшего сына шаха), внук Фетх Али-шаха, пятнадцатилетний Хосров-Мирза, в другой транскрипции – Хозрев-Мирза (1813–1875). Это был европейски образованный, одаренный, весьма красивый, хотя и исключительно низкого роста, юноша. Делегация везла щедрые подарки, включая списки рукописи поэмы «Шах Наме» со знаменитыми миниатюрами и алмаз «Шах». В мае Хосров-Мирза прибыл в Тифлис (так до 1936 г. назывался Тбилиси). И. Ф. Паскевич сразу же дал понять, что «он явился не в гости, а с повинной». Но в прочих городах России вплоть до Санкт-Петербурга его встречали как особу царственной крови, задавали балы и обеды. Даже мать А. С. Грибоедова приняла его в Москве и вместе с ним «горько поплакала» над судьбой сына.

В соответствии с маршрутными сроками прибытие персидского принца Хосров-Мирзы ожидалось в Царском Селе вечером 29 июля. Хосров-Мирза прибыл на день позже, 30 июля, и на следующий день отправился в Петергоф. Сохранились архивные документы о встрече посольства в Царском Селе [633] . Посольство было весьма представительное, вместе с придворнослужителями – более 50 человек. Среди «главнейших особ» были: 1) Эмир-Низам (главнокомандующий всеми регулярными войсками в Персии) Махмет хан Емири; 2) Мирза Масуд, драгоман (переводчик) Аббас-Мирзы и статс-секретарь Его Высочества; 3) Мирза Сале, второй драгоман Аббас-Мирзы и секретарь; 4) Мирза-Баба, доктор молодого принца; 5) Мирза Таги, секретарь главнокомандующего Эмир-Низама (он вел ежедневный секретный журнал путешествия); 6) господин Семино, адъютант Его Высочества. Из архивных документов известно, кто еще входил в свиту принца. С персидской стороны это были: 1) Гуссейн-Али бек (дядька); 2) Мирза Жафар, назир – надсматривающий за всеми вещами Его Высочества; 3) Мирза-Багир (род камердинера); 4) Фазиль-хан, поэт; 5) Али-Атреф бек в должности сундук-дара (казначея); 6) Мирза-Ага Мусариф (камердинер); 7) Джафар бек; 8) Науруз-бек. Были также не названные поименно пишкадметы (камердинеры), находящиеся неотлучно при принце, туфекдары (оруженосцы), секретный фараш, экзекутор (он же «стелет постель принцу, показывает кого следует и тому подобное»), фараш (подчиненный секретного фараша), абдар («подает воду»), кафечи («подает кофе»), цирюльник, повар, щербет-дар («подает щербет и лимонад»), водовоз, хлебник. В другом списке из 20 человек указывались француз Моньяга, учитель Его Высочества, секретарь Мирза Мустафа, Дербим Али Бек, Али Пенно Бек, Ага Мохамед Бек, Дос Могамед Бек и при них 22 служителя. С русской стороны посольство сопровождали: генерал-майор барон Ренненкампф, чиновник 9 класса Шаунбург, писарь, поручик Везирев, подпоручик Кашперов, прапорщик Кара-Огланов, фельдшер и двое казаков. В дополнительном списке среди русских после прапорщика: «Сверх того находится при его превосходительстве писарь унтер-офицер Внуков, урядник Мезенцов, казак Калмыков». В Санкт-Петербурге посольство поместили в Таврическом дворце.

Николай I принимал Хосров-Мирзу в Георгиевском зале Зимнего дворца. Был выстроен караул из восьмидесяти дворцовых гренадер от самых почти ступеней Тронного места, на котором поместилось рядом два трона с подножными скамейками, до дверей Военной галереи. Гренадеры стояли в две шеренги лицом друг к другу. Принца ввели из Военной галереи. Царь в белой конногвардейской форме и царица в серебряном парчовом платье (его шлейф несли два камер-пажа) поднялись по восьми ступеням к трону и остановились рядом (на трон уже три десятилетия не садились).

Великая княжна Ольга Николаевна вспоминала: «Это дало повод для высшей степени торжественной аудиенции: Их Величества перед троном, мы, ниже их на ступеньках, полукругом сановники, Двор, высшие чины армии – все это наполняло Георгиевский зал с проходом посреди, который обрамлялся двумя рядами дворцовых гренадер. Двери распахнулись, вошел церемониймейстер со свитой и, наконец, показался Хозрев Мирза, сын принца Аббаса Мирзы, сопровождаемый старыми бородатыми мужчинами, все в длинных одеяниях из индийского кашемира с высокими черными бараньими шапками на головах. Три низких поклона! Потом Хозрев прочел персидское приветствие, которое Нессельроде (тогдашний министр иностранных дел) передал государю в русском переводе. На него отвечал государь по-русски (отвечал Нессельроде. – Л. В.).

Несколько раз при дворе видели этого персидского принца не старше пятнадцати лет: он завораживал дам своими чудными темными глазами, он развлекался в театрах, на балах и не знал больше четырех слов по-французски, которые он употреблял смотря по обстоятельствам: "совершенно верно" говорил он мужчинам и "очень красиво" – дамам. Десять лет спустя, во время дворцового переворота, ему выкололи глаза, эти бедные, в свое время так всех восхищавшие глаза.

Императрице поднесли прекрасные подарки: персидские шали, драгоценные ткани, работы на эмали, маленькие чашки для кофе, на которых была изображена бородатая голова шаха. Государь получил чепраки, усеянные бирюзой, и седла с серебряными стременами. Я еще не упомянула четырехрядный жемчуг, который отличался не столько своей безупречностью, сколько своей длиной. Мама охотно носила его на торжественных приемах, и я его от нее унаследовала» [634] .