Читаем без скачивания Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой - Иван Цанкар

— Что там такое было?

Дизма уже пришел в себя, но ему все еще виделись темные глаза и нежные, белые как снег руки. Горькая сладость, от которой у него дрожали коленки и судорожно сжималось сердце, была подобна боли. Ему показалось, будто он подсмотрел нечто такое, что не следовало видеть ни одной живой душе.

— Ничего там не было! — прокричал он сердито и помчался на луг, где рабочие торопливо устанавливали огромный шатер. Молодые загорелые парни вбивали в землю железные колья. На руках и на груди у них была разнообразная татуировка — змеи, женские профили, а у одного даже крупное изображение лошади. Они кричали на чужом языке, мускулистые руки лоснились на солнце. Между ними расхаживал высокий человек в перчатках, с собачьей плеткой в руках.

— Это директор! — заметил Пик с важностью.

Увидев стоявших с разинутыми ртами ребятишек, человек в перчатках подозвал их к себе, покровительственно потрепал по плечу Дизму и Пика и жестом попросил их помочь. Гордые особым доверием хозяина, они сразу же подскочили к рабочим. От сильных ударов по железным столбам тело содрогалось словно от электрического тока, но они старались не обращать на это внимания. Вскоре Фице получил от кого-то здоровую оплеуху и, хныча, прислонился к каштану. Рабочие кончили забивать колья, но шум и суматоха все возрастали. Резкими окриками хозяин управлял постройкой. Две огромные мачты постепенно поднимались все выше, и наконец был натянут матерчатый шатер.

Тем временем по аллее приближались к лугу два величественных слона. На спинах у них сидели погонщики. Слоны толкали хоботом тяжелые фургоны, откуда доносилось сердитое рычание зверей. Забыв про шатер, мальчики бросились навстречу животным.

— Львы, тигры! — кричал Пик.

Из закрытых фургонов тянуло вонью зверинца, заглушавшей привычные запахи деревьев. За первыми фургонами шли молодые слоны, один из них — черный африканский слон — особенно резвился. Дети громко восхищались его великолепными бивнями, а поскольку за ним шли двое погонщиков, ребячья фантазия мигом превратила его в слона-героя. Приближались тощие верблюды-дромадеры, за ними следовали жирафы, их маленькие головки мелькали высоко в ветвях каштанов. Красивые, статные лошади гордо выступали перед кибитками, в которых визжали обезьяны, лаяли шакалы, беспокойно ворочались белые медведи.

У кибиток толпились старики-пенсионеры. Оценивающе глядя на животных, они рассуждали о цирке и рассказывали всякие истории о диких зверях, которые читали бог весть когда. Навострив уши и разинув рты, слушали дети рассказ одного старика, который будто бы сам видел, как цирковой лев откусил голову укротителю. Другие только посмеивались — мол, все эти измученные, исхудавшие животные ведут себя как самые кроткие овечки. Ребятам эти насмешки не нравились, им хотелось ужасов, тех самых ужасов, от которых замирает сердце, когда слушаешь рассказы о джунглях или раскаленных песках Сахары. Новый мир, который неожиданно возник на знакомом, обычно тихом лугу, настолько заворожил их, что любая выдумка показалась бы им сейчас чистейшей правдой.

Процессия остановилась. Работники распрягли лошадей и подвели к фургонам слонов, чтобы с их помощью поставить все повозки на заранее намеченные места. Погонщики, у которых не было сейчас работы, направились к шатру, чтобы помочь ставить там мачты-подпорки.

Дизма торчал около жирафов, и вдруг ему снова захотелось увидеть белое личико девочки. Ничего не говоря, он только махнул ребятам рукой и пустился бежать к фургону. Остановившись, он неожиданно покраснел и почувствовал, как что-то обожгло его сердце. Молча прислонился он к ближайшему каштану. Там на ступеньках повозки стояла она. Легкое оранжевое платьице не доходило ей до колен, руки под ярким солнцем казались еще белее. Дизме почудилось, будто вокруг ее темноволосой головки сияет светлый нимб, как у святой. Глаза были обращены в сторону шатра, но видно было, что вся эта суета ее ничуть не занимает. Прислонившись к перильцам, она смотрела куда-то вдаль. Дизма стоял неподвижно, не смея дышать, от сладостного чувства у него расслабленно повисли руки. В эту минуту прибежал Пик со всей оравой и остановился у самой повозки. Но девочка не обращала на мальчишек никакого внимания. Она не удостоила их взглядом, пока Фрголинов не встал перед ней в вызывающей позе и не крикнул, коверкая чужой язык:

— Коша, шиньора?[7]

Тогда она слегка повернула голову и посмотрела на него. Ее темные глаза блеснули при этом так печально, что у Дизмы защемило сердце. Конечно, Фрголинов Пик ее жестоко обидел. Дизме показалось, что лицо ее выражает болезненную горечь. Ни минуты не раздумывая, он выскочил из-под каштана, бросился на Пика и сбил его с ног. Упав ничком, мальчик не мог защищаться — Дизма крепко сдавливал ему шею, — Пику оставалось только отчаянно колотить по земле ногами. Отпустив его наконец, Дизма оглянулся на девочку. Она с удивлением смотрела на драчунов, и по лицу ее никак нельзя было определить, благодарна она Дизме или нет. Но зачарованный Дизма вообразил себе благодарную улыбку на ее губах. Пик в ярости продолжал еще кричать, катаясь по земле, а девочка уже скрылась в фургоне. Не взглянув на Пика, Дизма как безумный стал скакать вокруг повозки, в восторге не зная, что бы еще такое сделать. С громким криком он снова помчался к шатру.

Пик вскоре забыл о своем поражении и с жаром объяснял Дизме:

— Это самый большой цирк из всех цирков на свете.

Шатер, воздвигнутый на двух мачтах, был уже почти закреплен, когда на колокольне прозвонили полдень. Мальчики испуганно переглянулись. Фице избавил брата от излишних угрызений совести, напомнив, что отца все равно нет дома.

Рабочие затягивали последние канаты. Хозяин с довольным видом осматривал их работу, отдавая краткие распоряжения. Остановившись снова возле ребячьей компании, он приветливо оглядел их всех и сказал:

— Три кошка, цирк ничего платить.

Фрголинов закивал головой:

— Все понятно. Ребята, нужны три кошки, тогда пойдем в цирк бесплатно.

Дизма грустно прошептал брату:

— Нас отец не пустит.

Фице понурил голову. Пик потешался над ними:

— Папочкины сыночки! А мне мать ничего не скажет!

Дизма был подавлен, от его прежней самоуверенности не осталось и следа. Он еще раз оглянулся на цирк, словно ему было совестно перед ней за то, что он должен беспрекословно повиноваться отцу. Печально возвращался он домой, когда было уже далеко за полдень.

После обеда ребята снова собрались во дворе. Развеселившийся Дизма не знал, что бы такое придумать. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним снова возникали белые руки. Задумчивое лицо, озаренное солнечными лучами, сияло такой неземной красотой, что у него захватывало дух. Он забрался в укромный уголок под лестницей и стал фантазировать. Когда он увидел, что Фице, Пик и Линче борются под ореховым деревом, его осенила блестящая мысль.

— Ребята, давайте устроим цирк!

Мгновенно все мальчики были на ногах и слушали, что он скажет. Фице должен был начертить посреди двора большой круг. Пик взял в руки бич и шагнул в середину круга. Пока Линче наигрывал на гребенке увертюру, Дизма поспешил в конюшню, чтобы вывести оттуда старого, спокойного Прама. Конь стоял у кормушки, и ему вовсе не хотелось расставаться с едой. Но Дизма неумолимо тащил его за собою на двор. Прам не был ученой цирковой лошадью, поэтому он кротко стоял перед кругом и ждал, что будет дальше. Дизма придвинул козлы, чтобы взобраться на коня. Соорудив наспех стремена из веревки, он вскарабкался на спину лошади. Прам не тронулся с места, только удивленно покрутил головой. Дизма кричал, отдавая команды. Фице должен был встать по стойке «смирно», Пик щелкал бичом, Линче играл бравурный марш. Но Прам стоял неподвижно, не понимая, чего от него хотят. Дизма погонял его изо всех сил, но все было напрасно. Тогда он спустился с лошади и забежал в дровяной сарай. Товарищи не заметили, как он привязал к башмакам шпоры, сооруженные из колючей проволоки. Посмеиваясь, он снова взобрался на коня и приказал всем замолчать. Затем Линче заиграл марш. Дизма выпрямился, приподнялся на стременах и сильно кольнул Прама в живот. Мальчики не успели опомниться, а Дизма уже лежал на земле с побелевшим, как мел, лицом. Руками он держался за живот, на глазах выступили слезы. А Прам, как ни в чем не бывало, направился в свою конюшню. Слишком поздно! В этот миг на крыльце появился старый Медья и сразу понял, что произошло на дворе. Фице заметил его первым. У мальчика вырвался испуганный крик: «Отец!», что означало: «Спасайся, кто может!» Пик перескочил через забор, Линче спрятался в дровяной сарай, Дизма с трудом поднялся с земли. Услышав тяжелые шаги на ступеньках крыльца, Фице робко забился в угол и оттуда со страхом наблюдал, как отец схватил Дизму за шиворот и словно перышко поднял над землей. Усевшись на верхней ступеньке и сжавшись в комок, младший брат с содроганием слушал плач и всхлипывания, которые разносились по всему дому и долетали сюда, во двор.